Знахарь. Черная полоса (СИ) - Шмаев Валерий. Страница 19

Мне вдруг показалось что тьма выпила из куска бездушного железа и пластика все соки и чисто физически убила внедорожник. Впрочем, я чувствовал себя ненамного лучше. Боль ушла куда-то на задний план, но даже после принятия такого количества живца я чувствовал себя конченной развалиной. У меня сложилось впечатление что там, за границей света из меня ушла та молодость, которая у меня появилась с моим появлением в этом мире. Это конечно же мне только, казалось, но ощущения были именно такими.

Я с трудом выбрался из-за руля и вылез на белый свет. Ноги держали моё тело с громадным трудом, а руки тряслись как у припадочного и …

Да нет. Не может быть. Одежда висела на мне как на вешалке — всего за несколько как мне показалось минут я похудел на несколько размеров. Даже перчатки стали мне велики.

Надо было идти обратно, но я не смог сделать ни шагу и так и стоял у машины покачиваясь как пьяный. Наконец я решился сделать шаг и … предсказуемо оказался на пыльной сухой и твёрдой как камень земле. Сознание в этот раз я не потерял, но мне было очень хреново.

Немного повалявшись, я всё же собрал остатки сил и с трудом как дряхлый дед встал и побрёл в сторону завода. Автомат я оставил в машине. Вернее, про него так и не вспомнил. Рюкзак, совмещённый с ременно-плечевой системой, сбросил пока валялся на земле, а пояс с ножом и набедренную кобуру с пистолетом оставил по пути к заводу — тащить такую увеличивающуюся с каждым моим шагом тяжесть мне оказалось не по силам.

До завода я не дошёл, а добрался до одной из своих нычек расположенных в полуразрушенном саманном доме на краю посёлка. Я много таких нычек наделал. В основном на заводе и в кустах его окружающих, но три «заначки» были в посёлке. Вот до ближайшей я и дополз. Дополз с огромным количеством остановок и нескольких потерей сознания из которых меня выводил мой нечаянный приятель.

Захоронка была со стандартным содержимым: автомат с глушителем, шесть магазинов, пистолет, нож, продукты, живец и вода во флягах, туристический коврик, пара бутылок коньяка и пяток споранов. Глотнув живца и не почувствовав облегчения, я съел пару баночек консервов с пачкой галет и проигнорировав коврик растянулся на пыльном полу. Мне было очень плохо. Боль затаилась где-то внутри меня, но навалилась смертельная усталость и тупая апатия. Не хотелось ни что-то делать, ни думать, ни даже дышать. Я хотел только одного — сдохнуть, но даже этого мне было не суждено, и у меня просто уже в который раз отключилось сознание.

Сколько прошло времени до моего следующего пробуждения я не знал, но очнулся немного отдохнувшим и слегка голодным. На улице было светло. Вечер сейчас или утро я так и не понял и узнать не стремился так как непривычная мне апатия никуда не делась. С трудом перевернувшись на бок я протянул руку чтобы дотянуться до сумки с продуктами и замер на месте.

Это была не моя рука. Засыпая, я стянул с кистей перчатки и сейчас с некоторой оторопью разглядывал сухую, худую до такой степени что были видны кости старческую ладонь. Я насколько это было возможно задрал рукав комбинезона, но ничего не изменилось — рука была такой же худой и болталась внутри рукава как … в общем комбинезон был мне сильно велик.

Не веря собственным глазам, я поднёс обе руки к лицу, но ничего не изменилось — обе ладони были старчески худы и покрыты сухой дряблой кожей. Я тут же принялся ощупывать лицо и …, да кожа под пальцами была такая же дряблая, а лицо избороздили невесть откуда появившиеся морщины. Получалось что менее чем за сутки я постарел не меньше чем на десять лет. Приплыли.

Процесс насыщения и сборов прошёл для меня как в тумане. Так же незаметно для самого себя я добрался до места своего проживания в полуподвале на заводе, где мне удалось рассмотреть себя с ног до головы. Пришлось догола раздеться, так как я хотел осмотреть себя всего и помыться.

Результат осмотра поразил меня до глубины души — я действительно постарел, но не на десять лет как мне показалось вначале, а лет на двадцать пять — тридцать. Сейчас я выглядел дряхлым столетним стариком непонятно как ещё цеплявшимся за эту жизнь. Из зеркала что я притащил из одного из домов ещё в первую мародёрку на меня глянуло худое как сама смерть лицо, изборождённое частой сеткой морщин с блёклыми глазами едва стоящего ровно организма. Назвать этот организм человеческим можно было лишь с большой натяжкой. Впрочем, видел я себя так, как будто глядел через мутное стекло — зрение соответствовало моему внешнему виду. Что мне делать я не знал и просто не одеваясь завалился на давно приготовленную кровать. Мыслей не было, а апатия, казалось, заполнила меня всего без какого-либо остатка.

Так прошло несколько дней. Я ел, спал и гадил в специально притащенный из одного дома биотуалет. Что-либо делать не хотелось. Я просто висел в пространстве между жизнью и смертью. Даже думать не хотелось. Не хотелось, но пришлось. Я неожиданно для себя вспомнил одну деталь — мужики что пришли убивать мамку медузёнка были значительно моложе меня сегодняшнего, а значит воздействие черноты их не коснулось. Они пришли ИЗ черноты и собирались уйти туда же. В то же время меня чернота почти убила, а это значит, что существует какой-то фактор, который в моём случае стал ключевым. Что это за фактор? Что я увидел и не обратил на это внимание?

Думал я долго. Вспоминал, обдумывал различные детали и не находил несоответствий. Всё было ровно. А всё ли?

Меня вдруг пробило как током — я понял. Я ничем не отличался от любого иммунного который попал в мир, который здесь называется Стиксом. Ничем кроме одного — стимулятора роста. Того самого стимулятора молодости, с которого начались все мои беды. Видимо мой организм, подстёгнутый дозой стимулятора, не воспринимает воздействие, которое на тот же организм производит чернота.

Или есть ещё какой-либо фактор? Нет. Именно изобретение моего проклятого соседушки убивает меня. Получается, что стимулятор сначала подстегнул мой организм, а затем почти убил его. Теперь надо принять его опять, потому что другого выхода я для себя не видел — я старел прямо на глазах и с каждой минутой видел всё хуже и хуже.

Оставалось только проверить предположение, но добраться до склянки с препаратом было для меня уже очень тяжело. Несмотря на то, что я несколько дней ничего не делал, подняться со спального места и пройти несколько шагов оказалось для меня почти непосильной задачей. Хорошо ещё что я разлил стимулятор в несколько ёмкостей и малую часть спрятал в этом подвале среди бутылок с алкоголем и банок с консервами. Всё остальное было оставлено мной в прежней бутыли и закопано далеко в кустах.

Здесь в полуподвале хранилось около литра жидкости, но ни необходимого мне количества для разового приёма, ни концентрации препарата я, разумеется, не знал, хотя записи «ботаника» хранились там же где и основная часть стимулятора.

Впрочем, чего это я? «Ботаник» долил мне препарат в бутылочку соевого соуса, а это не более ста грамм, но употребил то я тогда не весь соус. Значит разовый приём не более двадцати максимум тридцати граммов. Не больше. И смешать препарат можно с таким же соусом — чего-чего, а соевого соуса я натаскал из домов своих соседей с изрядным запасом.

Шашлыка у меня здесь нет, но вряд ли это существенно. Употреблю с разогретой на плитке банкой консервированного мяса. Благо такого мяса у меня банок сорок и всё из подвала Шурика-охотника. Жена Шурика оказалась умелицей каких поискать — мясо это было пальчики оближешь.

Сказано, сделано. Не скажу, что ел я с огромным удовольствием, скорее, как приговорённый на эшафот, но трапеза оказалась успешной. Потреблял получившееся блюдо с опаской, но усвоилось всё без особенных проблем. Даже коньячку грамм сто пятьдесят дерябнул, чтобы не нарушать традицию. Была у меня в запасах и текила, но для её потребления нужен целый ритуал, поэтому обошёлся простым «Курвуазье».

Простым. Я мысленно усмехнулся. Зажрался я — этому коньяку лет пятьдесят. Если не больше. Выгреб я его в числе прочих бутылок из дома высокопоставленного «полисмента».