Госпожа попаданка (СИ) - Каминский Андрей Игоревич. Страница 121

— Потому что Гарон был дурак, — скривил губы мертвец, — и плохо скрывал, что желает отцовский престол. С Трегаром проблем у отца меньше: он всегда был послушным сыном…хотя и столь же омерзительным братом, как и Гарон.

— У тебя на них зуб? — спросила Лена.

— Посмотри сюда, — он указал на промежность, — может поймешь.

Лена бросила взгляд на тощее междуножье и невольно отвела взгляд, увидев жуткую рану.

— Гарон решил подшутить в детстве, — зло произнес Ватис, — хотел усадить меня на проклятого козла, как на лошадь, но тот стал бодаться и вот…ненавижу этих тварей.

— Печально, — без всякого сожаления произнесла Лена, — то есть ты с недотраха так озлобился на весь мир?

— Если бы дело было в этом, — сказал мертвец, — но братики постарались, чтобы у меня не было недостатка в плотских утехах.

— То есть они тебя…

— Всякий раз когда напивались. Да и эта сучка, Люсинда, ничем не лучше… мне было пятнадцать, когда она впервые явилась ко мне ночью, в одной ночной рубашке. С подачи отца она берегла свою невинность и она знала, что я не способен ни на что, как мужчина. Однако плотские желания сжигали ее — и она нашла выход: приходила ночью, пока я спал и садилась мне на лицо, чтобы я…

— Не думаю, что ты был против, — усмехнулась Лена, — знаешь, сколько я видала таких?

— Я погряз в мерзости, как и вся моя семья, — произнес Ватис, — только свет Единого раскрыл мне глаза на собственное ничтожество…

— Я уже поняла, — поморщилась Лена, — кстати, а что твоим собратьям нужно от меня?

— Мои наставники, — сказал Ватис, — много рассказывали о Черном Фениксе. Любой, кто использует этот символ — заклятый враг «Детей Рассвета» и убийство таких как ты — наш священный долг. Когда отец отдал твой нож на алтарь Баала, я сразу понял, что ты не должна покинуть живой этот замок.

— Почему? Что такого страшного в этой птице?

— Это мне не сказали.

— А почему ты привел меня сюда, а не убил прямо в темнице, пока я была скована.

— Это нужно было сделать именно на алтаре Баала.

— Почему?

— Я не знаю.

Лена скрипнула зубами — мертвый не может врать, а значит, Ватис говорит правду. Что же оборвалась еще одна ниточка, способная объяснить происходящее.

— Хотя бы где Вулрех ты знаешь? — спросила она.

— Да, — кивнул Ватис, — отец держит его в клетке, где-то между стенами. Но точно я не знаю

— «Дети Рассвета» умирают, так же как и все остальные люди, однако после смерти их невозможно вызвать из Лимба — по-крайней мере так было с теми, кого я видела в Некрарии. Почему с тобой это получилось?

— Избежать Лимба могут те, кто прошел хотя бы две ступени посвящения, — пояснил мертвец, — я же еще не удостоился вознестись к Истинному Свету.

— Уже и не удостоишься.

Удар «солнечного ножа» был быстр и меток — едва он пронзил грудь Ватиса, как тот осел на пол грудой мертвой плоти. Больше он не мог причинить вреда — Лена хорошо помнила, что клинки Детей Рассвета навсегда отправляли мертвецов в Лимб. Она ухватила мертвеца за ногу и подтащила к окну. Осторожно выглянула — башня здесь примыкала к стене, и внизу виднелись непролазные заросли, окружившие небольшой пруд, поросший розовыми кувшинками. Видимо там Ватис и собирался упокоить Лену. Теперь же он сам отправился туда, с «солнечным» ножом в груди. Лена быстро оглянулась, но, не найдя больше ничего интересного, покинула башню.

Выйдя из часовни и спустившись на пару пролетов, Лена застыла в замешательстве: внезапно она поняла, что не знает, куда идти. Замка она практически не знала: помимо этой лестницы она видела лишь здешние казематы, но туда ей точно не хотелось возвращаться. Мгновение она колебалась, а потом, решившись, открыла первую попавшуюся дверь. Она вывела ее в очередной коридор — на этот раз куда шире и лучше освещенный — и не факелами, чем-то вроде масляных светильников, подвешенных под потолком. Вдоль стен виднелось множество дверей, а между ними красовались фрески и гобелены из разноцветных тканей. Смотреть на здешние изображения было малость приятнее, чем на кровавую мерзость внизу: зеленые лужайки где, под присмотром рогатых сатиров, паслись козы и овцы; обнаженные девушки, сидевшие среди виноградников и кормящие друг друга с рук сочными ягодами; такие же девушки, но уже в обьятьях сатиров и минотавров, в весьма откровенных позах.

Девушка прошла уже почти весь коридор, когда вдруг послышались чьи-то голоса и топот — кто-то поднимался по лестнице прямо навстречу Лене. Времени на раздумья не оставалось — девушка толкнула ближайшую дверь и та неожиданно поддалась. Лена заскочила внутрь и прижалась спиной к двери, выставив перед собой отцовский нож.

Ее ноздри ощутили разливавшийся по комнате аромат благовоний или духов. Оглядевшись, Лена поняла, что оказалась в чем-то вроде девичьего будуара — изящные мраморные колонны по углам, дивной красоты лепка на стенах, гобелены с фривольными сценами, по откровенности даже превосходящие то, что Лена видела в коридоре. Иные картины в мире Лены постеснялась бы отобразить любая уважающая себя порностудия. На изящном столике из красного дерева стояла целая батарея кувшинчиков и флакончиков из разноцветного стекла, тут же лежали черепаховые гребни, заколки, серьги и разные драгоценности. Тут же лежал и опрокинутый золотой кубок, из которого все еще пахло вином. У дальней стены высилось что-то вроде платяного шкафа, из полураскрытой дверцы которого вываливались разнообразные платья, юбки и прочие наряды, с кружевами и золотыми блестками.

Посреди комнаты стояла большая кровать укрытая кружевным балдахином. На этой кровати кто-то лежал — и Лена, уже зная, кого увидит, подошла ближе и осторожно отдернула бархатную портьеру. Ей открылось широкое ложе, где, развалившись в вольготной позе, спала Люсинда. Легкое покрывало, прикрывавшее ее тело, сбилось и дочка барона предстала во всей красе: большие округлые груди, чью красоту не портили даже двойные «рогатые» соски; плоский живот и пышные бедра с треугольником курчавых черных волос между ними. Столь же черные волосы разметались и по мягким подушкам, на которых сладко посапывала баронская дочка.

Недобрая усмешка искривила губы Лены, когда она вспомнила слова Ватиса. Держа руку на рукояти ножа, готовая пустить его в ход, если что-то пойдет не так, Лена нагнулась и поцеловала в губы спящую девушку. Та с неожиданной готовностью откликнулась, сплетая свой язык с языком Лены, но при этом так и не проснулась. Сонное зелье, что подмешал сестричке любящий братик, работало на совесть — и Лена, осмелев, принялась лобзать полные груди, прикусывая раздвоенные соски. Постепенно она спускалась все ниже, целуя нежный живот, пока, наконец, со вздохом не зарылась лицом в черных кудрях, играя языком на истекавшей влагой нежной плоти. Люсинда томно вдыхала и стонала, извиваясь всем телом, ее бедра конвульсивно стиснули голову Лены, но даже сейчас она не проснулась. Лена, с трудом высвободив голову из плотных ляжек, похотливо усмехнулась, слизывая с губ остатки женской влаги.

— Уверена, ты не думала, что это будет так, — сказала она, доставая из-за пояса нефритовый жезл. Попаданка вновь впилась поцелуем в губы Люсинды, пока ее рука уже раздвигала ноги баронской дочки, протирая головкой «девайса» меж нежных губок. Распаленная предварительными ласками, девушка корчилась в нетерпеливом предвкушении — и ее похоть передавалась и заключенной в жезле графине, чье неуемное сладострастие многократно возвращалось развратной девственнице. Лена улыбнулась и вдруг резко ввела жезл во влагалище Люсинды. На миг она почувствовала сопротивление девственной плевы, тут же порванной, и нефритовый фаллос, окропленный кровью, на всю длину погрузился во влажные недра. Вопль боли и удовольствия, сорвавшийся с губ девушки, Лена заглушила новым поцелуем, ощущая как дрожит под ней в судорогах сокрушительного оргазма покорное женское тело. Наконец, попаданка неохотно отстранилась и облизала жезл, смакуя вкус женских соков и девственной крови.