Выше звезд и другие истории - Ле Гуин Урсула. Страница 46

Люс снова вздохнула и посмотрела в окно, на растрепанные дождевые облака. Картинки она уже все видела, а слова были ей неинтересны.

Она встала, и в ту самую минуту, когда она клала книгу точно так, как та лежала прежде, в комнату вошел отец.

Движения его были энергичны, спина прямая, взгляд ясный и жесткий. Он улыбнулся, увидев Люс. Немного растерявшись, чувствуя свою вину, она присела перед ним в шутливом реверансе, юбками прикрывая и низенький столик, и книгу на нем.

– Господин мой! Тысяча приветствий!

– Ах ты, моя маленькая красавица! Микаэл! Горячей воды и полотенце – я как будто буквально в грязи вывалялся. – Отец уселся в одно из резных деревянных кресел и вытянул перед собой ноги; спина его оставалась как всегда прямой.

– Где же это ты так перепачкался, папа?

– Среди этого сброда.

– В Шанти-тауне?

– Три вида живых существ прибыли с Земли на планету Виктория: люди, вши и шантийцы. Если бы я мог избавиться только от одного из этих видов, то выбрал бы последний. – Он снова улыбнулся, довольный собственной шуткой, потом посмотрел на дочь и сказал: – Один из них осмелился возражать мне. По-моему, ты его знаешь.

– Я его знаю?

– По школе. Детям этого сброда не следовало бы позволять посещать школы. Забыл его имя. У них не имена, чушь собачья – Липучка, Вонючка, Как-тебя-там… Ну такой тощий как палка мальчишка, с копной черных волос…

– Лев?

– Вот именно. Настоящий возмутитель спокойствия.

– А что он такого тебе сказал?

– Он сказал мне «нет».

Слуга примчался с тазом и кувшином горячей воды, за ним шла служанка с полотенцами. Фалько тщательно оттирал руки и лицо, отдувался, фыркал и все время продолжал говорить:

– Он и еще несколько человек только что вернулись из экспедиции на север дикого края. Уверяют, что нашли отличное место для нового города. И хотят, чтобы все жители Шанти перебрались туда.

– И покинули Шанти-таун? Все сразу?

Фалько нарочито громко фыркнул и выставил вперед ногу в высоком ботинке, чтобы Микаэл его разул.

– Как будто они способны хоть одну зиму прожить без поддержки и заботы Столицы! Земля пятьдесят лет назад выслала их сюда, этих тупиц, не способных ничему научиться. Что ж, такими они и остались. Пора снова дать им хороший урок.

– Но не могут же они просто так взять и уйти в дикие края? – сказала Люс, которая слушала не только отца, но и собственные мысли. – Кто тогда будет возделывать наши поля?

Отец не обратил на ее вопрос внимания, но повторил его иначе, как бы превратив заключенные в нем женские эмоции в чисто мужскую трезвую констатацию факта.

– Разумеется, нельзя позволить им начать разбредаться подобным образом. Они выполняют общественно-необходимую работу.

– А почему сельским хозяйством занимаются именно жители Шанти?

– Потому что ни на что другое они не способны. Убери с дороги эту грязную воду, Микаэл.

– Вряд ли кто-нибудь из наших людей умеет возделывать землю, – заметила Люс.

Она размышляла. У нее были темные, круто изогнутые брови, как у отца, но когда она думала, брови вытягивались у нее над глазами в ровную линию. Это очень не нравилось Фалько. Мрачно насупленные брови совсем не шли такой хорошенькой двадцатилетней девушке. Они придавали ей чересчур суровый, какой-то неженский вид. Отец часто говорил ей об этом, но она так и не отучилась от этой дурной привычки.

– Дорогая моя, мы ведь жители Столицы, а не крестьяне!

– Но кто в таком случае занимался земледелием до того, как сюда прибыли жители Шанти? Колония существовала уже целых шестьдесят лет, когда они здесь появились.

– Ручным трудом, разумеется, занимались рабочие. Но даже наши рабочие никогда крестьянами не были. Мы все жители Столицы.

– И мы голодали, верно? Были ведь периоды голода? – Люс говорила мечтательно, словно вспоминая уроки по древней истории, однако брови ее по-прежнему были сдвинуты в одну темную линию над глазами. – Первые десять лет на Виктории, да и потом тоже… многие люди голодали. Они не умели выращивать болотный рис или копать сладкий корень, пока не прибыли шантийцы.

Теперь брови ее отца тоже сошлись в одну черную прямую. Он отпустил Микаэла, горничную, а потом устранил и сам предмет неприятного разговора с дочерью одним решительным взмахом руки.

– Это большая ошибка, – сухо промолвил он, – посылать крестьян и женщин в школу. Крестьяне становятся наглыми, а женщины начинают раздражать.

Два-три года назад от таких его слов Люс непременно расплакалась бы. Она бы тогда сразу сникла, выползла из гостиной и отправилась к себе, чтобы там проливать слезы, пока отец не придет и не скажет ей что-нибудь хорошее. Но теперь он не мог заставить ее расплакаться. Она не понимала, почему теперь это так. Очень странно! Разумеется, она по-прежнему очень сильно любила его и боялась; но теперь она всегда знала, что он скажет в следующий момент. Никогда ничего нового она от него не слышала. Да и вообще ничего нового никогда не происходило.

Она отвернулась и снова сквозь толстое неровное стекло посмотрела на Спящий залив, на изгиб дальнего берега, занавешенного дымкой непрекращающегося дождя. Она стояла прямая, полная сил и жизни в неярком свете сумрачного дня, в своей длинной красной домотканой юбке и блузке с оборочками. Она казалась себе равнодушной и одинокой посреди этой длинной, с высокими потолками комнаты. И чувствовала, что отец смотрит на нее. И знала, что он сейчас скажет.

– Пора тебе замуж, Люс Марина.

Она подождала, пока он произнесет следующую фразу.

– С тех пор, как умерла твоя мать… – Последовал тяжкий вздох.

Довольно, довольно, довольно!

Она повернулась к нему лицом.

– Я читала эту книгу, – сказала она.

– Книгу?

– Ее, должно быть, доктор Мартин позабыл. Что значит «исправительная колония»?

– С какой стати тебе понадобилось это читать?

Он был весьма удивлен. Ну что ж, уже интересно.

– Я думала, что это коробка с сушеными фруктами, – сказала она и рассмеялась. – Но что все-таки значит «исправительная колония»? Колония для преступников? Тюрьма?

– Тебе это знать совершенно необязательно.

– Наши предки ведь были сосланы сюда как заключенные, верно? Именно так говорили в школе ребята из Шанти-тауна. – Фалько начинал бледнеть, однако опасность только раззадорила Люс; мысли ее стремились вперед, и она говорила то, что давно уже было у нее на уме. – Они говорили, что все Первое Поколение состояло из преступников. Земное правительство использовало Викторию как тюрьму. А вот шантийцев сослали сюда за то, что они верили в мир или во что-то такое. Мы же оказались здесь, потому что все были ворами и убийцами. И большая часть Первого Поколения состояла из мужчин; их женщины не могли прилететь сюда, поскольку не все были за ними замужем, и именно поэтому здесь сперва женщин очень не хватало. Мне это всегда казалось довольно-таки глупым – ну почему было не прислать достаточно женщин для колонии? Зато теперь мне понятно, почему те космические корабли могли долететь только сюда. Вернуться на Землю они уже не могли. И почему жители Земли никогда сюда не прилетали. Нас просто вышибли вон и заперли за нами дверь. Это ведь правда, не так ли? Мы называем себя Колония Виктория. Но на самом деле мы – тюрьма.

Фалько уже встал. Потом медленно подошел к ней. Она стояла неподвижно, с высоко поднятой головой, крепко упершись ногами в пол.

– Нет, – легко, даже почти равнодушно сказала она. – Нет, не смей, папа.

И этот голос остановил его; подавив гнев, он застыл, глядя на нее. На какое-то мгновение он увидел ее по-настоящему. Она поняла по его глазам, что он увидел ее, теперешнюю, по-настоящему. И он испугался. Но лишь на мгновение, на одно мгновение.

Потом он резко отвернулся. Подошел к столику и взял книгу, которую забыл доктор Мартин.

– Что все это значит, Люс Марина? – спросил он наконец довольно спокойно.

– Я просто хотела знать.

– Это произошло сто лет назад. И с Землей мы расстались навсегда. И мы такие, какие есть.