Услышь мою тишину (СИ) - Ру Тори. Страница 20

Чужая реальность гаснет, но тут же зажигается майскими звездами и желтой лампочкой фонаря.

Ночь утопает в пьяном запахе черемух и сирени, тело горит, от предвкушения плавится асфальт под подошвами драных кедов.

Ураган рвется из груди, ребра выламывает любовь. Размахиваюсь, камешек ударяет о подоконник, и штора отодвигается, являя прекрасное лицо самой удивительной девушки.

— Сорока, не светись, отец увидит! — читаю по ее губам и отступаю в тень.

Сквозь монотонный писк прорывается рев мотора, шелест листьев, урчание голубей, мир возвращается ко мне ярким солнцем и мурашками под влажной тканью рубашки.

Осколки разбитого ветром стекла деловито сметает дворник, по дороге ползет машина. Трость, прислоненная к лавочке, терпеливо ждет хозяйку.

Прямо перед собой я вижу наглухо закрытое окно, под которым, умирая от желания, когда-то томился Сорока, и три ступеньки подъезда, куда, поджав хвост, он возвращался после новогоднего загула.

Я уверена: это подъезд Сороки, а рядом, в соседнем, жила его Ксю, и это открытие шокирует. Что со мной? Что со мной происходит?

— С тобой все в порядке? — В раздумья вклинивается чей-то вопрос. Рядом топчется разукрашенная татушками деваха с пирсингом в брови.

— Перегрелась… — хриплю, и она предлагает:

— У нас кондиционер в салоне. Пошли! — И указывает на яркую вывеску с надписью «Tattoo» над переделанным из квартиры нежилым помещением.

28

Стены темного тесного салона изрисованы граффити, заклеены афишами, портретами татуированных фриков, полароидными фотками и дипломами в дешевых рамках. В углу, в массивном потертом кресле, обретается чувак с бумажным стаканчиком в руке, невероятно похожий на сериального Рагнара Лодброка — он на миг задерживает на мне прозрачный взгляд и тут же теряет всякий интерес.

Я тоже игнорю придурка — отворачиваюсь и, пошатываясь, прохожу внутрь.

Но что-то в облике незнакомца неуловимо трогает за живое, располагает, вызывает странную эйфорию…

В замешательстве я замираю.

Отголоски тишины молоточком постукивают в ушах — ощущение перевернутой реальности недавних видений присутствует и здесь.

Во мне растет и крепнет желание подойти к парню поближе.

Он намного старше и покрыт татуировками, и даже я, не получившая должного родительского воспитания, знаю, что таких субъектов нужно избегать, но оцепенение не дает пошевелиться.

От толчка в спину прихожу в себя, матерюсь и ускоряю шаг — девчонка заботливо усаживает меня на кушетку и исчезает за ширмой с языками пламени.

Приказываю себе не пялиться на загадочного человека, неспешно потягивающего кофе в своем углу, верчу головой и погружаюсь в думы.

Теперь я знаю, где Сорока жил, но так и не приблизилась к разгадке.

Что делать дальше? Что предпринять?..

В единственном окне, до половины загороженном рекламным баннером, виднеются серые тучи — невесть откуда взявшийся ветер в считанные минуты нагнал их несметное полчище.

По стеклу уныло ползут первые капли. Похоже, область надолго накроет ненастье — дождь прибьет к земле траву на лугах, размоет грунтовые дороги, разведет непролазную грязь, в которой увязнут старые кеды…

Из груди вырывается судорожный вздох.

«Сорока, пожалуйста, потерпи!..»

Девчонка возвращается, вручает мне бутылку с водой, направляет пульт на плоский телевизор у входа, и сонное дыхание кондиционера заслоняют лязгающие звуки тяжеляка.

— Пей. Может, скорую вызвать? Выглядишь так, будто увидела призрака.

Я вжимаюсь в обитый кожей подголовник и потрясенно разглядываю девчонку, но та лишь чавкает жвачкой и вопросительно изгибает бровь.

— Нет, все хорошо! — невесело усмехаюсь, внушительным глотком воды прочищаю горло и утираю пот со лба. — Вообще-то, я… к вам и шла! Вы можете исправить старую татуировку?

— Тогда тебе к нему! — улыбается девчонка и отваливает к стойке администратора. — Ку-ку! У нас клиент! — звенит ее голос.

«Викинг» нехотя покидает кресло, подходит к кушетке, занимает пустующий стул и не моргая смотрит сквозь меня.

— Чего бы ты хотела?

Стандартный вопрос порождает смятение, взрыв эмоций и ступор. Ворохи чужих мыслей рваными бумажками взвиваются в башке.

«Поговорить… Мне нужно с тобой поговорить!..»

Я задыхаюсь, краснею, ерзаю по кушетке, выискиваю местечко для трости, роняю бутылку, а парень терпеливо ждет. От него буквально веет холодом, одиноким космосом, наглухо замурованным глубоко внутри.

— Эм… эм… Ну… — заикаюсь и блею я, — я хочу… наколоть птицу. Сороку.

В ледяной пустоте прозрачных глаз загорается огонек жизни, но тут же гаснет.

— Окей. Хороший выбор. Сорока сулит приятные встречи, счастливую любовь и брак. Сейчас я покажу тебе пару эскизов. — Парень достает из плетеной коробки планшет и раскрывает папку с изображениями птиц в ярких бусах.

— Нет! Не так! — спохватываюсь я, мне непременно нужно донести до мастера свой замысел. — Представьте, если бы кто-то пришел с того света и вернул надежду… как Ворон! Вы смотрели этот фильм?..

Настороженный взгляд «викинга» прожигает насквозь, и я тут же затыкаюсь.

— Да, смотрел. — Он щелчком включает лампу и возвращается к поискам подходящего рисунка.

Присутствие красавца туманит мозг — его движения спокойны и отточены. По рельефным бицепсам и предплечьям, завораживая красотой, расползаются кельтские орнаменты, черепа, розы, фразы на латыни. Но гармонию линий и цветов нарушает партак, расплывшийся по правому плечу — блеклые серо-синие иероглифы.

Почему тату-мастер не удосужился ничего сделать с ним? Неужто он бережет его по той же причине, что и я — Стасиного Феникса?

— Эта татуировка дорога вам? — вырывается у меня.

Парень поднимает голову, и испуг сковывает каждую клетку моего тела.

— Простите… — Я мучительно сжимаю кулаки, но «викинг» неожиданно мягко поясняет:

— В те дремучие времена не у всех был доступ к интернету. Мой друг скопировал где-то эти иероглифы. Предполагалось, что они означают: «Настоящая смелость заключается в том, чтобы жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть». Естественно, набил он их неправильно. В итоге они не означают ничего.

Он улыбается, лицо озаряется лучами тонких морщин — такие бывают только у добрых смешливых людей…

— Итак, куда ты хочешь свою птицу? — Он резко мрачнеет, волшебство рассеивается, а я сникаю.

Ноги… Отчего-то я не подумала наперед, что в салоне придется снимать штаны и пугать окружающих уродливыми рубцами.

С шумом втягиваю воздух и закусываю губы, ищу глазами девчонку — может, она снова спасет меня, но та лишь барабанит ногтями по стойке и подпевает группе из клипа. Осторожно ступаю на пол и расстегиваю пуговицу на джинсах.

— Я попала в аварию, — поясняю и оголяю бедра. — Доктор сказал, что шрамы заживут, станут не так заметны… Вот. Этот Феникс. Можно его перекрыть?

Стыд обдает щеки нестерпимым жаром, но «викинг» не выдает никаких эмоций и молча протягивает мне планшет.

На экране, раскинув обрамленные белым крылья, застыла сорока с потусторонней тоской в синих глазах.

29

Машинка жужжит, несколько часов подряд назойливо жалит кожу, но я терплю. Эта боль — ничто в сравнении с мокнущими ожогами, стоном выкручивающих мышцы переломов и швами, наложенными на куски живой плоти.

День плавно перетекает в промозглый вечер, в единственное окно на все лады барабанит дождь.

Девчонка у стойки, изнывая от безделья, что-то чертит шариковой ручкой на тыльной стороне ладони и зевает.

Монотонное пощелкивание моторчика напоминает о вечерах в нашей ветхой съемной квартире, о Стасе, с видом инквизитора выбивающей причудливые узоры на плече Паши, о смирении и ужасе, застывших в его медовых глазах.

Паша стал ее первым подопытным кроликом, и пытка затянулась на четыре сеанса. Какие только словесные конструкции не вылетали тогда из его уст! Но он не соскакивал — после занятий шел к нам и стойко сносил уготованные ему лишения…