Полковнику никто не пишет. Шалая листва. Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 7

Она в изнеможении откинулась на кровать. Полковник осторожно подложил ей под голову подушку. И его глаза встретились с ее глазами, так похожими на его собственные.

– Постарайся не двигаться, – сказал он, слыша, как что-то свистит у нее в груди. Женщина впала в забытье. Когда она снова пришла в себя, ее дыхание стало немного ровнее.

– Все это из-за того, что мы недоедаем, – сказала она. – Грех отрывать от себя кусок хлеба, чтобы накормить петуха.

Полковник вытер ей лоб уголком простыни.

– Три месяца как-нибудь продержимся.

– А что мы будем есть до тех пор?

– Не знаю, – сказал полковник. – Но если бы нам было суждено умереть с голоду, мы бы давно уже умерли.

Между тем петух, живой и здоровый, стоял у пустой миски. Увидев полковника, он тряхнул головой и произнес гортанный монолог почти человеческим голосом. Полковник заговорщически подмигнул ему.

– Жизнь – нелегкая штука, приятель.

Полковник вышел на улицу. Он бродил по городу, погрузившемуся в сиесту, ни о чем не думая и даже не пытаясь убедить себя в том, что выход из положения непременно найдется. Полковник шагал по пустынным улицам до изнеможения. И только тогда он повернул к дому. Заслышав шаги, жена позвала его.

– Чего тебе?

Она ответила, не глядя на него:

– Мы можем продать часы.

Полковник уже подумывал об этом.

– Уверена, что Альваро без разговоров выложит за них сорок песо. Помнишь, как он с ходу купил швейную машинку?

Она имела в виду портного, у которого работал Агустин.

– Ладно, завтра поговорю с ним, – согласился полковник.

– Зачем ждать до завтра? – возразила жена. – Ты отнесешь ему часы прямо сейчас. Выложишь их на стол и скажешь: «Альваро, я принес часы, чтобы вы купили их у меня». Он сразу поймет.

Полковник смутился.

– Это все равно что тащить по улице Гроб Господень, – возмущенно сказал он. – Да если меня увидят с этими часами, обо мне начнут слагать песни, не хуже, чем у Рафаэля Эскалоны [2].

Жена убедила его и на этот раз. Она собственноручно сняла часы со стены, завернула их в газеты и отдала ему.

– Без сорока песо не возвращайся.

Сунув часы под мышку, полковник направился в портняжную мастерскую. Около дверей сидели приятели Агустина. Один из них пригласил полковника присоединиться к ним. Тот растерялся.

– Спасибо, – сказал он. – Я на минуту.

Из мастерской вышел Альваро и стал развешивать на проволоке, натянутой в коридоре, кусок мокрого полотна.

Это был крепкий угловатый молодой человек с блестящими от постоянного возбуждения глазами. Он в свою очередь пригласил полковника посидеть с ними. Полковник воодушевился. Пододвинув табурет к двери, он уселся и стал ждать, когда останется наедине с Альваро, чтобы предложить ему часы. Внезапно он обратил внимание на то, что у окружавших его людей какие-то странные, напряженные лица.

– Не буду вам мешать, – сказал он.

Молодые люди возмущенно замахали руками. Один из них наклонился к нему и чуть слышно произнес:

– Листовку написал Агустин.

– О чем?

– Все о том же.

Ему дали листовку. Он положил ее в карман и погрузился в молчание. Потом забарабанил пальцами по свертку, пока не заметил, что окружающие поглядывают на него. Он замер.

– Что там у вас, полковник?

Полковник старательно пытался избежать взгляда пытливых зеленых глаз Германа.

– Ничего особенного, – солгал он. – Несу часы немцу, может, починит.

– Да бросьте, полковник, – сказал Герман, стараясь завладеть свертком. – Подождите немного, я сам посмотрю их.

Не говоря ни слова, полковник прижал часы к груди. От усилий у него даже веки покраснели. Все вокруг уговаривали его:

– Разрешите ему посмотреть, полковник. Он разбирается в технике.

– Не хочу доставлять ему лишние хлопоты.

– Подумаешь, хлопоты, – сказал Герман. Он взял часы в руки. – Немец сдерет с вас десятку и ничего не сделает.

Он зашел с часами в мастерскую, где Альваро шил на машинке. У дальней стены сидела девушка и пришивала пуговицы. Прямо над ней, на гвозде, висела гитара, а чуть выше – табличка: «Говорить о политике запрещается». Оставшись без часов, полковник почувствовал себя неуютно и вытянул ноги, чтобы упереться ими в перекладину табу- рета.

– Какое же это дерьмо, полковник!

Он вздрогнул.

– Воздержитесь от ругательств.

Альфонсо поправил на носу очки, чтобы лучше рассмотреть ботинки полковника.

– Я про ботинки, – уточнил он. – Вижу, вы уже переобулись в лакированные.

– Но это можно сказать и другими словами, – ответил полковник и продемонстрировал подошвы своих лакированных ботинок. – Этим монстрам уже сорок лет, но они впервые в своей жизни слышат бранное слово.

– Готово! – крикнул Герман из глубины мастерской, и в это самое мгновение раздался бой часов. В соседнем помещении сразу застучали в стену, и какая-то женщина закричала:

– Не трогайте гитару, у Агустина еще год не прошел.

Все дружно засмеялись:

– Это же часы.

Появился Герман со свертком.

– Там все в порядке, – сказал он. – Если хотите, я провожу вас до дома: их надо ровно повесить.

Полковник отказался.

– Сколько я тебе должен?

– Не беспокойтесь, полковник, – ответил Герман, устраиваясь на своем месте. – В январе заплатит петух.

Полковник решил воспользоваться удобным случаем.

– Хочу предложить тебе кое-что, – сказал он.

– Что?

– Я дарю тебе петуха. – Полковник всмотрелся в лица присутствующих. – Дарю петуха вам всем.

Герман удивленно уставился на него.

– Я уже слишком стар для таких вещей, – продолжал полковник, стараясь придать своему голосу необходимую суровость и твердость. – И для меня это чересчур большая ответственность. Уже несколько дней мне кажется, что петух вот-вот протянет ноги.

– Не волнуйтесь, полковник, – сказал Альфонсо. – Дело в том, что в это время у петухов отрастают перья. Вот и у вашего сейчас раздражена кожа.

– Через месяц у него все пройдет, – подтвердил Герман.

– Все равно. Я не хочу его больше держать, – сказал полковник.

Герман сверлил его взглядом.

– Поймите, полковник: важно, чтобы именно вы представили публике петуха Агустина.

Полковник задумался.

– Я понимаю. Из-за этого я и держал его все это время. – Он стиснул зубы и, собравшись с духом, продолжил: – Жаль только, что до начала боев еще целых три месяца.

Герман догадался первым.

– Если дело только в этом, – сказал он, – то все решается очень просто.

И предложил свой выход. Все с ним согласились.

Вечером, когда полковник вернулся домой со свертком под мышкой, жена не смогла скрыть разочарования.

– Не получилось? – спросила она.

– Не получилось, – подтвердил полковник. – Но это уже не важно. Ребята сами вызвались кормить петуха.

– Подождите, кум, сейчас я дам вам зонтик.

Дон Сабас отворил шкаф, встроенный в стену конторы и скрывавший беспорядок внутри: горы сапог для верховой езды, стремена, поводья, алюминиевый ящик со шпорами. В его верхней части висело с полдюжины черных зонтов от дождя и разноцветный дамский зонтик от солнца. «Следы минувшей катастрофы», – подумал полковник.

– Спасибо, кум, – сказал он, опершись на подоконник. – Лучше я подожду, когда он перестанет.

Дон Сабас не стал закрывать шкаф. Он выбрал себе место за письменным столом с таким расчетом, чтобы до него доходила прохлада от электрического вентилятора, и вынул из ящика обернутый ватой шприц для подкожных инъекций. Полковник смотрел на миндальные деревья, которые сквозь дождь казались свинцовыми. Улица оставалась пустынной.

– Из этого окна дождь смотрится совершенно иначе, – сказал он. – Как будто он идет не здесь, а в каком-то другом городе.

– Дождь есть дождь, откуда бы вы на него ни смотрели, – возразил дон Сабас. Он кипятил воду для шприца прямо на письменном столе, покрытом стеклом. – Сплошное дерьмо, а не город.