Театр любви - Картленд Барбара. Страница 18

Они будут также держать маленькие букетики из омелы и падуба.

— Напрасно я придумала все это, — жаловалась она герцогу. — У меня уже все пальцы болят от выдергивания шипов из падуба!

— А я думал, ангелы не чувствуют боли! — поддразнил он ее.

— Значит, я явилась откуда угодно, только не с Небес! — возразила Лавела.

Им было очень весело на репетициях с Марией Кальцайо.

Герцог все время пребывал в таком приятном расположении духа, что порой забывал о своих проблемах в Мур-парке.

В первый вечер, вернувшись к себе в спальню, он по вмятине на кровати понял, что Фиона ожидала его там.

После этого он стал запирать дверь.

Кроме того, он переселил Фиону и Изабель Хенли из коридора, в котором была расположена его комната.

Это он поручил мистеру Уотсону.

Когда они вернулись после прогулки в экипаже во второй вечер их визита, мистер Уотсон с сожалением объявил им о необходимости перебраться в другие комнаты.

— Что вы имеете в виду? — дерзко спросила Фиона.

— Завтра прибывают две родственницы его светлости, миледи, — ответил мистер Уотсон.

— Какое отношение это имеет ко мне и к моей комнате? — решительно воспротивилась обиженная Фиона.

— Вашу комнату, как вы называете ее, миледи, — ответил мистер Уотсон, — всегда занимала бабушка его светлости, вдовствующая герцогиня, а комната, которую сейчас занимает леди Хенли, всегда принадлежала тетушке его светлости, маркизе Сифордской.

На это незваным гостьям нечего было возразить.

Фиона, конечно, пылала гневом.

Она уже давно злилась на герцога, так как ей все не удавалось поговорить с ним наедине.

Он успевал покинуть дом к тому времени, когда она спускалась вниз по утрам.

К ее изумлению, он никогда не возвращался к ленчу, несмотря на то что прибыло уже довольно большое количество гостей на Рождество.

Леди Бредон исполняла роль хозяйки, лишив Фиону этой привилегии.

Спускаясь к ужину после своего возвращения из Малого Бедлингтона, герцог старался появляться в гостиной, когда там было уже много народу.

Он рассыпался в извинениях за свое опоздание, оправдываясь тем, что готовит празднование Рождества.

Он не хотел, чтобы на открытии театра присутствовало слишком много посторонних, дальних знакомых.

Поэтому не распространялся относительно своих планов.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине, — услышал он рядом с собой шипение Фионы, когда джентльмены подставляли свои локти дамам, чтобы проводить их в гостиную, в которой собралось в этот раз особенно много приглашенных.

— Да, да, конечно! — любезно согласился герцог. — Но когда?

Задержав дыхание, Фиона уже готова была дать ему очевидный и недвусмысленный ответ на его вопрос, но не успела даже глазом моргнуть, как герцог исчез.

Он был слишком поглощен проблемой рассаживания гостей за карточными столами.

Молодые участники вечера уже танцевали под оркестр, расположившийся в так называемом Малом бальном зале.

Герцог задумчиво смотрел на пары, весело кружившиеся в зажигательном вальсе.

Неожиданно он подумал, как увлек бы танец Лавелу.

«Следовало бы пригласить ее», — подумал он.

Он не сделал этого просто потому, что не хотел заранее приглушать того впечатления, какое произведет ее неожиданный дебют в роли ангела в театре.

Он понял, как эгоистично поступает.

И вспомнил также, что обещал ее отцу доставить ей радость и развлечь ее.

Герцог знал, что в первый день Рождества Лавела будет занята в церкви отца, играя на органе.

Сам герцог в этот день всегда сидел на семейной скамье, участвуя в рождественском богослужении в своей собственной церкви.

Он прочитал отрывок из Священного Писания и прослушал проповедь викария, бывшего одновременно его личным капелланом.

Все это прошло быстро, заняв не более десяти минут.

Возвратившись из церкви в основное здание Мур-парка, гости были приглашены за огромный стол в центре Банкетного зала.

Молодых членов семьи леди Бредон рассадила за два стола меньшего размера в том же зале.

Шеф-повар сам внес индейку и рождественский пудинг, который полил бренди и зажег.

Крекеры и шампанское были в изобилии.

Пили за здоровье герцога.

А он произнес короткую речь, отдавая дань уважения и восхищения своей бабушке.

Почтил он также и других своих старших родственников, в честь которых все подняли бокалы.

Гости еще долго сидели, потягивая портвейн или бренди, обмениваясь шутками и веселыми историями.

Согласно традиции вечером герцог принимал поздравления своих арендаторов и служащих в просторном Служебном зале.

Их принимали также его бабушка, племянницы и племянники; они раздавали всем приходящим рождественские подарки.

Этот обычай был установлен еще прадедом герцога и с тех пор стал семейной традицией.

Затем местные певцы из деревни исполнили рождественские гимны.

Их пение, на взгляд герцога, значительно уступало исполнению гимнов детьми из Малого Бедлингтона.

Наконец все почувствовали себя уставшими от этих ритуалов.

И потому других рождественских увеселений в первую ночь не было.

Герцог лишь провел репетицию с мужским хором, созданным мистером Эшли.

Необходимо было подготовить для певцов костюмы, в которых они выступят на заключительном вечере в субботу.

В Малом Бедлингтоне подобрали кое-какие костюмы, но герцог просмотрел еще все свои чердаки, где хранились старинные вещи.

Вместе с мистером Уотсоном они обращались к швеям, дополняя гардероб, необходимый для постановки.

Рано утром, в День Подарков, герцог прибыл в дом викария со своими рождественскими сюрпризами.

Для Лавелы он выбрал нечто особенное.

Он не сомневался, подарок ей понравится.

Это была табакерка, которую он увидел однажды в магазине на Бонд-стрит .

Он тогда еще подумал, кому бы мог подарить ее.

Фиона равнодушно относилась ко всему, что не являлось ювелирным изделием, которым можно было бы украсить себя.

В центре табакерки помещалось изображение маленьких купидонов, державших венки из роз.

Вокруг этого дивного, изысканного изображения на эмали на поверхности шкатулки сверкали маленькие бриллианты, перемежающиеся жемчужинами.

Освободив табакерку от обертки, Лавела смотрела на нее, не веря своим глазам.

Пораженная, она спросила:

— Это… мне?

— Когда вы восхищались моим собранием табакерок, я решил положить начало вашей собственной «пещере Аладдина», — ответил герцог.

Какое-то время она не могла найти слов.

Затем тихим голосом, в котором слышались восхищение и радость, произнесла:

— Как мне выразить вам благодарность? Это самая прекрасная вещь, которую я видела, не говоря уж о том, чтобы владеть ею.

— Я надеялся, что она понравится вам. Это в благодарность вам за то, что вы так прекрасно спели мое сочинение!

А в благодарность за столь изысканные угощения, которыми его потчевали у викария, он привез ему pate , приготовленный его собственным шеф-поваром.

Он привез также кувшинчик икры и ящик шампанского.

— Я не пробовал икры с тех пор, как был в России! — воскликнул викарий.

— Вы были в России? — удивленно спросил герцог.

— Это случилось много лет назад, — ответил викарий. — Я возвращался обратно через скандинавские страны.

Говоря это, он мельком обменялся взглядом с супругой, что не укрылось от герцога.

Здесь, очевидно, таилась часть загадки, которую он надеялся разгадать.

Он больше не расспрашивал викария со времени их первого разговора.

Но любопытство, пробужденное в нем тогда, не проходило.

Ему хотелось понять, почему столь интеллигентная и очаровательная женщина, как миссис Эшли, удовлетворялась жизнью в Малом Бедлингтоне, так же как и ее муж, явно достойный более интересной жизни.

Они, несомненно, были очень счастливы.

Он, по сути дела, никогда еще не видел двух людей, испытывавших блаженство просто потому, что они находятся вместе.