Выбирая жизнь (СИ) - Предгорная Арина. Страница 25

Он не железный. Бьорд дал волю рукам, получив наконец право трогать так, как заблагорассудится, то мягко и скользяще, то надавливая и сетуя сквозь зубы, что под ладонями какая-то ткань. Малахитовый атлас сминался под пальцами, едва не трещали тонкие кружева, а на щеках девушки расцвёл румянец, когда упал на ковёр развязанный поясок и распахнулись полы халата. Муж что-то бормотал на своём северном языке, коротко, неразличимо, на рваном выдохе, а Виррис стояла, вжатая в его тело, и молилась, чтобы всё быстрее закончилось. Она знала, что происходит в супружеской спальне, и подробности всякие знала, но не представляла, как это будет сейчас у неё — вот с этим человеком. Немного потерпеть… Как скоро проявляется магия? В тот же момент, или позднее? Как это происходит?..

Муж подхватил её на руки, отнёс на постель, не прекращая целовать, смещаясь от лица к шее, и ей пришлось выгнуться, чтобы дать ему больше доступа к открытой коже; где-то потерялись домашние туфельки. Атлас соскользнул с плеч, и едва держались кружевные бретельки соблазнительной сорочки, а на самом Бьорде вдруг не оказалось рубашки, и весь он оказался неожиданно горячим, и её опалял своим дыханием. Виррис на минутку приоткрыла глаза: муж опустил её на гладкое прохладное покрывало, навис сверху, и в этот момент его непримечательное лицо показалось девушке неожиданно привлекательным, почти красивым, и глаза такие тёмные, почти такие же, как у Арви. Она поспешно опустила ресницы и затихла в ожидании. Зато Бьорд смотрел, наконец-то смотрел на неё всю, на каждый участок бархатной светлой кожи, и каждый изгиб её тела во много раз превосходил виденное во снах.

Шуршание, тихий щелчок пряжки ремня… Нетерпеливая ладонь смахнула с плеч верхнюю часть её сорочки, спустила ниже, и следом опустились твёрдые губы, и это было почти приятно. И ещё очень много смущения. Надо было всё-таки выпить специального отвара, туманящего разум, перед тем, как идти сюда. Жаркий шёпот на чужом языке щекотал оголённую кожу, а Виррис, тайком начавшая учить герриардский язык, на котором говорил темноглазый виконт, разбирала только «прекрасная» и «любимая». Вот и хорошо… Задравшийся широкий подол сорочки под ладонью Зоратта пополз выше, оголяя бедро… и движение остановилось. Почувствовав, что муж отдалился, Виррис в недоумении распахнула глаза. Он так и нависал над ней, держа руки по сторонам от её тела, и пристально вглядывался в её лицо невозможно тёмными глазами, сверкающими, как льдистые бриллианты, и дышал тяжело, грудная клетка ходила ходуном. Сглотнул, резким движением переместился в сторону, сел рядом, выдохнул со стоном.

Неловко прикрыв грудь сползшим лифом сорочки, Виррис приподнялась на локтях.

— Бьорд, почему вы..?

Ответом ей стал негромкий хриплый смешок; муж запустил пальцы в растрёпанные волосы, взлохматил их дальше некуда и аккуратно поправил на ней, на Виррис, смятый минутой раньше подол одеяния, спрятал совершенные ноги.

— Я так не могу, — признался он, дыша неровно, с хрипами. — Хочу, Вир, безумно хочу, если бы вы знали, что мне снится! Каждую, буквально каждую ночь, стоит только закрыть глаза..! Зачем вы пришли?!

Теперь гулко сглотнула Виррис.

— Затем, что мы ведь решили попробовать, я — ваша жена, и вы имеете право…Я думала, вы этого хотите, и…

— Хочу! Но не могу так, когда вы просто терпите и ждёте, когда всё кончится. Я не хочу, чтобы вы заставляли себя…Вир.

Он оглянулся на неё через плечо, голое и гладкое, не такое широкое, как у Арви. Вздохнул, повёл рукой — и протянул вспыхнувшей девушке малахитовый халат, валявшийся на полу.

— Оденьтесь, не издевайтесь, я же не могу спокойно смотреть на бесконечно желанную женщину, когда она так близко…вот такая. Не нужно было, Виррис. Оденьтесь, и я провожу вас до ваших комнат.

Что там провожать-то…два шага. Виррис торопливо натягивала халат, мечтая провалиться сквозь землю. От тела её мужа, только что такого горячего, потянуло холодом, ей показалось даже, что на светлой подтянутой коже проступили причудливые узоры снежинок. Она моргнула, и наваждение исчезло. Такая близкая сила — только руку протянуть. Но не в этот раз. Что она сделала не так?! Она же видела, ощущала, насколько сильно муж хочет получить её в полное владение! Она же готова была!

Бьорд медленно привлёк её к себе, зарылся пальцами в длинные рыжие пряди, прижался щекой к макушке. Ощутимо подрагивающие пальцы бережно гладили её сквозь тонкий атлас.

— Никогда больше так не делайте, Виррис, если сами этого не хотите. Я ждал столько времени — подожду ещё.

Он довёл её, досадливо кусающую губы, до дверей её спальни, шагнул следом, взмахом руки отогнул край одеяла на её кровати.

— Простите меня, Бьорд, — неловко выдавила девушка, пряча глаза. — Я правда хотела, как лучше, чтобы вы…

— Я хочу, чтобы мы разделили это на двоих, как положено паре, — тихо сказал он, почти спокойно снимая с Вир халат, подталкивая лечь. — Не надо делать мне одолжение, прошу вас. Я не хочу, чтобы вы меня только терпели.

Как всё глупо обернулось-то!

Виррис поспешно схватила Бьорда за руку.

— Подождите! Я… Наверное, я слишком поспешила, но я не хотела… Бьорд, я постараюсь… привыкнуть к вам. — Её лицо снова порозовело. — Да, мне просто нужно получше привыкнуть, узнать вас поближе.

— Куда уж ближе-то? — невольно хмыкнул муж, разводя руками.

В брюках с расстёгнутым болтающимся ремнём, и ниже пряжки она старалась не смотреть, без рубашки, с голым торсом, он стоял над ней и в глазах плескалась нежная грусть. Невыносимо. Лучше бы накричал или ударил.

— Я хотела предложить…если хотите, можно попробовать…я так, возможно, быстрее привыкну. Всё-таки вы мне муж, и мы договорились… Словом, вы можете ночевать здесь.

Она окончательно сбилась и последние слова почти прошептала. Зоратт присел рядом на корточки, накрыл девушку одеялом, поправил волосы, не удержался, подтянул к себе её руку и поцеловал запястье.

— Я подумаю над вашим щедрым предложением, — уголки тонких губ дёрнулись в мягкой улыбке. — Нельзя так дразнить мужчину, жена моя. Доброй ночи, любимая.

Тихо стукнула створка двери, и Виррис осталась один на один со своей растерянностью и поражением.

***

Арви Вейсдгар слушал нестройное пение сестёр Саутер, погодок, миленьких девиц на выданье, и прикидывал, сколько времени ещё уместно будет просидеть в этих душных стенах. Племянницы начальника дворцовой стражи старались вовсю, и благосклонно улыбалась леди Саутер, а он жалел, что принял приглашение. Лучше бы покрылся пятнистым мехом и прогулялся по сонному Шелтарскому лесу. Свежий воздух и свобода, и бескрайнее небо над головой. Зверю довольно.

Едва образовалась пауза (баллада, к слову, была вполне сносной, если бы не исполнение), юноша извинился перед дамами и поспешил на балкон. С парфюмом сегодняшним вечером тоже перебор, уж на что крепкая голова, а виски так и ломит. Арви вдохнул полной грудью… и согнулся пополам от резкой боли. Прошило всего, от макушки до самого нутра, словно в него вогнали раскалённый железный прут. Он пытался сделать вдох, перед глазами плавала темнота, проступившие когти скребли по холодному камню. Внутри бесился, рыдал и выл ортейр, натуральным волком выл, и дёргал немедленно перемахнуть через перила и бежать… Куда?

Через боль и невыносимую тяжесть человеку удалось сделать судорожный глоток воздуха. Выворачивающая нутро боль отступила немного, дав передышку, но в груди пекло и тянуло так, словно ему от души наподдали шквалом ледяных мячей, а он, как котёнок беспомощный, не сумел выставить щиты.

Отравили..? Да ерунда какая-то! Ортейры практически невосприимчивы к ядам, да и зверь вёл бы себя иначе, да и вообще — с чего бы? Арви поднялся на ноги, подышал, чувствуя, как на смену странной боли приходит тоска; оглянулся на прикрытую балконную дверь, не видел ли кто его слабости. За дверью звенели клавиши и струны, и бил по ушам раздражающий жеманный смех. Вейсдгар попрощался с гостеприимными хозяевами, поняв, что ни мгновения больше не усидит здесь, в этом роскошном напоказ доме. Извинился, заверил, рассыпался в комплиментах, выразил надежду, уклончиво ответил вместо обещания — а самого так и тянуло прочь. Домчаться, успеть, перехватить, не дать… Ортейр сходил с ума, а человек абсолютно ничего не понимал.