Случайный хозяин для невольницы (СИ) - Дюжева Маргарита. Страница 15

Я была бодра, почти здорова и на удивление спокойна. Наверное, мне нужно было попасть в ту ночную передрягу, чтобы наконец перестать себя жалеть и включить мозги.

Итак, меня продали. Бабка с дедом, которые вовсе и не бабка с дедом. И это отвратительно. Но! Если говорить на чистоту, то эти дни без них были самыми спокойными в моей жизни. Если, конечно, не принимать во внимание джинна, которому я теперь принадлежу, мой ночной побег и нападения черных тварей. Но речь не о них, а о том, что здесь никто не смотрел на меня так, словно я крепко задолжала и не отдаю, или что меня терпят из последних сил.

Я была одинока, расстроена всем случившимся, испугана, но при этом чувствовала себя лучше, чем когда жила под неустанным контролем «родственников». Они постоянно следили, что бы я поменьше выходила из дома и не слишком тесно общалась с остальными жителями деревни, что бы сильно довольной не была. А уж если я, не дай Бог, прибывала в хорошем настроении и улыбалась, они считали своим долгом стряхнуть меня с небес на землю.

Я не скучала по ним, совершенно. И почему-то было немного стыдно из-за этого. Хотя это им должно быть стыдно, а не мне! Это же они всегда относились ко мне как к надоедливой козе, выращенной на продажу!

После еще одной ночи, проведенной в лазарете, я с кристальной явностью поняла, что меня пугала неизвестность, а никак не разлука с любимыми родственниками и прежней, не особо радостной жизнью.

День прошел тихо, мирно, не считая того, что она из целительниц, та самая Марьяна, что передала сверток от Хельма, меня невзлюбила.

Когда ей поручили ей трижды в день менять мне повязку, она только недовольно фыркнула и полоснула холодным взглядом, но тут же кротко согласилась, не осмелившись спорить с Беном.

Эти процедуры превратились в самое настоящее испытание. Она бесцеремонно сдирала повязку несмотря на то, что та местами присыхала, щедро плескала на нежную кожу едкую жидкость, ту самою, от которой казалось, что плоть плавится, потом затягивала новый бинт, так сильно дергая в конце за завязки, будто хотела меня задушить.

Было больно и обидно. И непонятно.

Я попыталась с ней поговорить, но была удостоена только пренебрежительного шипения. Слов до конца не разобрала, но там явно прозвучало что-то из разряда «еще и лечить тут всяких». Кого именно «всяких» для меня осталось загадкой. То ли дурочек, сбегающих ночью из лагеря, то ли невольниц, которым не место в этом самом лагере.

Когда она пришла ко мне в третий раз, день уже клонился к вечеру. Едва я увидела хмурую физиономию, как стало тошно. Сейчас она снова меня обдерет! Не дожидаясь ее распоряжений, вернулась в постель, села и задрала подол, оголяя бедро. Марьяна тем временем расставляла склянки на столике, с таким видом будто находиться рядом со мной было ниже ее достоинства.

— Сядь ровнее! Подол выше, — голос у нее был раздраженный, а все движения какие-то нервные и отрывистые.

Я молча повиновалась. Только зажмурилась изо всех сил и губы закусила, чтобы не ойкнуть, когда она в очередной раз щедро полила меня чудодейственным снадобьем.

— Нечего тут дергаться! — Марьяна все-таки заметила мои гримасы, — не так уж и больно.

— Это я от удовольствия, — коротко огрызнулась, за что была удостоена еще одного раздраженного взгляда, — у тебя такая легкая рука, что просто блаженство.

Молодая лекарка подобралась, как кошка перед броском. Однако я так и не узнала, что она хотела мне сказать, поскольку в коридоре раздались легкие шаги и, спустя миг, на пороге появился Хельм.

— Эх, ты, — бросил взгляд на мою юбку, задранную выше некуда. Я тут же испуганно одернула ее вниз и покраснела. Джинн торопливо отвернулся, — извиняюсь. Не подумал о том, что можете быть заняты чем-то важным.

— Нет, нет, что ты, — пропела Марьяна, — мы уже закончили.

Тут уже настала моя очередь хмуро на нее смотреть. Куда делась злая драная кошка? И где раздраженный голос? Что это за превращения?

Марьяна тем временем улыбалась. Вполне себе приветливо и очень даже мило. И улыбка эта предназначалась именно Хельму. Что ж, это много объясняло.

— Как прошел день? — она как бы случайно поправила выбившийся из-под шапочки локон, напомнив мне в этот момент деревенских девчонок, которые красовались перед понравившимися парнем.

— Пфф, — он махнул рукой, — кухня наше все. Мне сегодня доверили отскребать с противня припекшиеся куски чего-то зеленого и вонючего.

Джинн передернул широкими плечами.

— Ты приходи в лазарет, я тебе освобождение дам, — кокетливо предложила Марьяна, заботливо укрывая меня пледом.

— И по какому поводу будет освобождение? — Хельм бросил быстрый взгляд через плечо и, убедившись, что я уже в приличном виде, обернулся к нам.

— Ну не знаю, — замялась девушка, — скажем, что упал…

— И заработал ушиб всего джинна, — беспечно рассмеялся мой хозяин, качая головой

Марьяна смутилась, а я вздрогнула, изумленно уставившись на молодого мужчину.

Это смех… Такой искренний, открытый, от души… Он как ножом под сердце. Стоило его услышать, и какая-то часть меня взволнованно сжалась.

— Спасибо, Марьян, но боюсь, Овеон меня не отпустит, даже если я действительно буду тяжело болен. Так что, увы и ах, — он безнадежно развел руками, а потом направился ко мне. — мы тут поболтаем, ты не против?

— Конечно, — лекарка выдавила из себя приветливую улыбку, но я снова словила от нее быстрый, ревнивый взгляд.

Она собралась: скинула в коробку старую повязку, туда же бросила пустой пузырек и, гордо задрав нос, вышла из палаты, оставив нас с Хельмом наедине.

— Ну, как ты тут? — он плюхнулся на стул, с интересом осматриваясь по сторонам.

— Нормально, — сдержано буркнула я.

— Нормально — это не ответ, — посмотрел на меня с легкой усмешкой.

Глаза у него были такие темные, что с трудом удавалось рассмотреть их цвет. Грифельно-серые. Светлее у зрачка и почти черные по краю.

— У меня все в порядке.

— Во-о-от, — протянул удовлетворенно, — уже лучше. А теперь подробнее и с выражением.

Я нахохлилась, не понимая, чего ему от меня надо, а Хельм продолжал смотреть и улыбаться.

— Нога почти не болит, — наконец, выдала скупую фразу.

Он кивнул и дальше смотрит, ожидая продолжения.

— Меня здесь кормят. Хорошо.

— Угу, — снова смотрит.

— Мажут всякой гадостью.

Опять хитрый взгляд.

— Слушай, чего ты от меня хочешь? — наконец, не выдержала я

— Хочу, чтобы ты со мной говорила. И оставь уже в покое несчастную тряпку.

Опустив глаза, я обнаружила, что во время этой скупой беседы, скрутила край одеяла в тугую трубочку. Это все нервы. Расправила ее поспешно и ручки сверху сложила, всеми силами пытаясь удержать их в спокойном состоянии и снова не начать ничего теребить.

Джинн нахмурился, отчего у меня снова екнуло где-то слева.

— Что? — поинтересовалась осторожно я. Когда бабка хмурилась, ничем хорошим мне это не светило.

— Не обращай внимания, — он опять улыбнулся, но как-то невесело, — Голова трещит, уже который день подряд. Это точно все из-за поганой кухни. Я как начинаю посуду мыть — дурно становится. В висках будто барабаны стучат.

— Попроси Марьяну помочь. Она, по-моему, была очень не против тебя спасти.

— А ты оказывается язва? — джинн посмотрел на меня искоса, и в этом взгляде мне почудилось одобрение.

Не язва, но бабушка часто начинала сердится, когда я пыталась ей что-то ответить. Говорила, что я слишком болтлива и сую свой нос туда, где ничего не понимаю. Впрочем, она всегда сердилась, стоило мне только появиться в поле зрения.

— Бен сказал, что ты быстро поправляешься, и завтра он тебя отпустит, — Хельм легко сменил тему, почувствовав, как я опять напряглась.

— Хорошо, — кивнула, хотя ничего хорошего и не видела. Пока лежала в лазарете, жизнь казалась проще, а теперь снова предстоит вернуться в ту комнату, где жил джинн.