НОВАЯ ЖИЗНЬ или обычный японский школьник (СИ) - Хонихоев Виталий. Страница 51

— Ты куда опять уплыл? — трясет меня Шизука: — завис?

— А, извини, задумался — отвечаю я, приходя в себя: — я имею в виду, что ты у нас не рождена для гарема. Ты — сильная, независимая, ты в состоянии игнорировать социальные маркеры и жить по своим правилам.

— С этой точки зрения — говорит Шизука, прищуриваясь: — я могу делать все, что захочу, верно?

— Вот! Совершенно верно! — торжествующе вздымаю я указательный палец: — именно!

— И если я захочу быть в гареме — то я буду в гареме — делает совершенно нелогичный вывод Шизука. Я вздыхаю.

— По крайней мере давай не будем называть это гаремом — предлагаю я: — если тебе так уж хочется — заведи себе собственный.

— Хм! — в глазах у нее что-то мелькает: -а ведь верно! Я могу не ограничивать себя только одним парнем!

— Алилуйя… — говорю я: — и раз уж мы все решили — может пойдем назад? А то у меня мама будет волноваться. Скажет, что я бедную девочку охмурил, заморочил и все такое прочее.

— В чем-то она права — задумчиво говорит Шизука: — у меня все в голове перевернулось с ног на голову.

— С головы на ноги — отвечаю я: — и это только первый раз. Впереди еще много чудесных открытий.

— А я всех узнала — говорит Шизука: — это ж наша староста с нами была. Вот на кого бы ни в жизнь не подумала.

— Не, не, не. — отвечаю я: — все что происходит в бойцовском клубе — остается в бойцовском клубе. Хочешь такие вещи обсудить — подожди следующего раза.

— Ну между собой-то можно — удивляется она: — а с кем я еще говорить о таком могу? Только с тобой.

— Хм… ладно, со мной можешь. — разрешаю я, понимая, что мне нужен постоянный контакт с ними. Во избежание.

— У нас шкафчики в раздевалке рядом — объясняет она: — я ее по родинке узнала. И по … другим достоинствам. А когда у нас в следующий раз сбор?

— Посмотрим… — говорю я: — ну, что, пошли домой?

— Как-то неловко получилось — я как девчонка какая-то убежала… сама не знаю, что на меня нашло — говорит Шизука. Я разворачиваю ее к себе и смотрю ей в глаза.

— Вот уже несколько лет мы ходим в одну школу и один класс — говорю я: — но по-настоящему узнавать тебя я стал только сейчас. В тебе столько внутренней силы, что ты можешь горы своротить. Твоя проблема в том, что ты сама с собой борешься. Прекрати это немедленно, и ты сможешь все. Тебе не нужно бороться с собой. Ты — достойна любви и уважения и именно это я к тебе и испытываю. Вот сейчас, например. Ты не сделала ничего предосудительного. Мои родные будут только рады тебя видеть. Так что пошли, хотя бы попрощаешься как должно, раз уж ты такую кашу заварила.

— Разрешить себе? — шепчет она, опуская взгляд.

— Разреши. — киваю я: — прекрати считать себя человеком второго сорта. Ты — достойна. Уже по факту своего существования. Если кто-то когда-то сказал тебе, что любовь нужно заслужить, то это неправда. Правда в том, что не все будут тебя любить. Не все будут тебя уважать. Не все будут помогать тебе или сочувствовать. Но тебе и не нужно, чтобы это делали все. Достаточно нескольких человек. А иногда — одного. Даже если это ты сама.

— Страшно — выдыхает она и трясет головой: — ладно! Я пойду с тобой обратно. Мама у тебя хорошая.

— А то! — с гордостью говорю я: — ты еще моего отца не видела. И сестренку мелкую. Хотя она-то тебя со всех сторон, наверное, уже разглядела.

— Мне бы такую семью — невольно вырывается у нее.

— У каждой семьи есть за что ее любить — отвечаю я: — это раз. Ну и самое главное — тебя из нашего дома никто не гонит. Оставайся сегодня. У нас тут поход в «Аэон» запланирован и вообще. Мама будет рада.

Глава 23

Интересен культурный код аборигенов — думаю я, обозревая натюрморт на моей парте. На моей парте лежит свежая булочка с якисобой, в запотевшей пластиковой обертке и небольшая баночка с газировкой. Персик. Интересно то, что общество японских школьников далеко от абстрактного идеала совершенного общества и тут вполне могут и травить всем классом и издеваться, заставлять какие-то вещи делать, испортить имущество, но в то же самое время — никто и никогда не тронет твой шкафчик для обуви, хотя никакого замка там нет. Вот ненавидят тебя так, что кушать не могут, но в твой шкафчик не полезут, хотя там и замка никакого нет. Никто не станет, допустим портить твою обувь какими-нибудь вонючими жидкостями и или резать ее. На каком-то глубинном уровне у всех здесь выработано уважение к частной собственности в отсутствие хозяина. При тебе тебя могут толкнуть, уронить, замарать одежду, что-то отобрать. Но без тебя — никогда. Точно так же относятся и к вещам на твоей парте. Если на парте лежит не явный мусор, а какое имущество, представляющее хоть какую-то ценность — никто трогать не будет. Если забыл, уходя из школы — то дежурные просто уберут в твой же шкафчик в классе. Опять-таки, что ты там у себя в шкафчике хранишь — твое дело, лишь бы не пахло на всю школу.

Потому кто-то, кто положил на мою парту булочку и баночку с газировкой — был уверен, что я получу и то и другое в полном объеме. Моя утренняя жизнь уже стала превращаться в рутину — встать, помыться, съесть завтрак, выслушать ма (будь умницей в школе, не задирай никого!), мелкую заразу, которая называет себя моей сестрой (братик от рук отбился!), одеться, пройти все необходимое расстояние до школы, переобуться, поздороваться с Томоко, кивнуть Наоми, которая делает вид, что ни капельки не смущается и вообще, обменяться «тайным» взглядом с Шизукой, дать понять Дзинтаро, что вижу его, получить такое же послание в ответ и пройти за свою парту. Разложить на ней учебники и ждать начала урока.

Сегодняшний день отличался от предыдущих наличием взятки на моей парте и отсутствием в классе Хироши. А, нет, появился. Своим поведением наш Макиавелли добился уникального статуса в классе — он вроде есть и его вроде нет. То есть когда он хочет обратить на себя внимание — то ведет себя нарочито вызывающе, словно клоун из затрапезного провинциального цирка, с его намеренно плоскими и затасканными шуточками. Но в остальное время его не замечают. Думаю, что подсознательно он воспринимается как человек, с которым рядом немного неуютно. Словно бы у него есть свой отвратительный запах — но не физическая вонь, а скорее что-то ментальное. Бывают такие вот люди, с которыми вроде все в порядке, а рядом стоять неохота.

— Доброе утро, Кента-кун — говорит Хироши, появляясь рядом с моей партой: — ты, как всегда, удивил меня. Продолжаешь удивлять. Удивительный Кента!

— И тебе доброго утра, Хироши-кун — выбираю я цивилизованный способ разрешения противоречий между людьми. Оторвать ему голову и насадить на пику у Белой Юрты никогда не поздно. А вот выяснить что именно подвигло его на такие сомнительные действия как запереть меня в темном кабинете химии с нашей тихоней — мне по меньшей степени любопытно.

— И снова удивляешь. — говорит он: — я ожидал от тебя более… хм… нецивилизованного подхода.

— Думаю, что нам надо поговорить — краем глаза я замечаю что в классное помещение заходит учительница и значит сейчас последует строгий окрик Наоми — «класс встать!». Хироши испаряется в направлении своей парты.

— Класс встать! — звучит строгий голос, и мы встаем. Начинается урок. Сегодня это была история Японии, революция Мейдзи и противоречия между традиционным укладом жизни и мышления и силовой постановкой всей страны на современные экономические рельсы. Запреты на ношение самурайских причесок и мечей, заперты на дуэли, низведение гордых воинов до лавочников и бандитов. Реставрация Мейдзи по-прежнему является таким… противоречивым событием в истории современной Японии и отношение к ней соответственное. Вот, например, с одной стороны, каждому японцу понятно, что без того, чтобы перенять европейскую науку, способы производства, тактику и стратегию военного искусства — было бы невозможно создать великую азиатскую державу. А с другой стороны, сердцу каждого японца так дороги традиции, самурайские прически, мечи, все это бушидо и «смерть легче пуха, а долг тяжелее свинца!», и прочие вещи, существование которых в одной плоскости с нарезными винтовками и пулеметами можно представить себе только в музее.