Темный орден (СИ) - Хай Алекс. Страница 25

Попетляв по закоулкам, Дионисий наконец-то вывел меня на задний двор. Здесь уже и не пахло тем пафосом, что царил в парадной части здания. Здоровенный дровяной сарай, гараж, куча каких-то досок…

Парень указал на противоположную часть двора:

— Псарня там.

Не помня себя от волнения, я отпихнул Дионисия в сторону и побежал к воротам псарни. Мне в нос ударил знакомый запах псины, а собаки, почуяв меня, разлаялись.

— Где овчарка, которую сегодня привезли? — спросил я у мужика в повязанной на манер банданы косынке.

Тот как раз подметал грязную солому, которой, видимо, выстилали вольеры для тепла, поставил метлу и уставился на меня взглядом, от которого мне стало не по себе. Один глаз у мужика был обычный, голубой. А на втором — бельмо.

— А ты кто такой? — хрипло спросил он.

— Послушник. Собака здесь?

— Ну здесь. А тебе зачем?

— Это мой пес. Алтай.

— Твой? — Мужик насмешливо на меня взглянул. — Воспитывать собаку надо. Он до хрипа разлаялся, когда его в клетку посадили.

В клетку?! Они здесь совсем что ли с глузду поехали?

Я попытался прорваться к вольерам, но мужик перегородил мне дорогу, выстави черенок метлы как шлагбаум. Точнее, попытался.

— Нельзя сюда послушникам.

Меня это окончательно взбесило. Я рванул черенок на себя, и мужик ойкнул от неожиданности. А затем сломал метлу о колено и бросил этому типу под ноги.

— Вмешаешься — сделаю с тобой то же самое, понял?

— Понял.

Вот и славно. Одной проблемой меньше. Я ворвался в коридор, наполненный лаем, и принялся звать Алтая. Здесь и правда было просторно — вольеры не чета тем скромным клетушкам, что предоставляла хвостам Извара. Но что должен был подумать Алтай, которого снова заперли? Еще и без моего ведома. Наверняка пес сходил с ума.

— Алтай! — позвал я, перекрикивая лай борзых.

Собаки тянули ко мне вытянутые морды, и по их лаю я понял, что дурного умысла они не имели. Вроде Антонина говорила, что борзые, как и большинство охотничьих пород, не должны были испытывать агрессию по отношению к человеку. И все равно я двигался, стараясь не давать им возможности прихватить меня за одежду.

— Алтай!

Дионисий осторожно тронул меня за плечо, и я раздраженно обернулся.

— Чего тебе еще?

— Вон там, — он указал вперед. — Я отвел его в дальний вольер. Там, слева, у стены…

— Спасибо.

Я ускорился и наконец-то смог расслышать басовитый серьезный лай служивого пса. Ещё издалека увидев меня, Алтайка бросился на железные прутья. Лай стал выше, с завыванием — он всегда так делал, когда встречал меня после долгой разлуки. Долгим, по его мнению, было любое расставание, затянувшееся больше, чем на пятнадцать минут.

Да, разбаловал я кобеля. Вообще-то он умел ждать хоть часами — «служебников» всегда интенсивно тренировали на выдержку. Но после того, как Алтая стали едва ли не в попу зацеловывать в мирное время, начал позволять себе капризы.

— Привет! — улыбнулся я и подошел к решетке. — Привет, малыш. Прости, тут накладка вышла. Сейчас мы тебя вытащим отсюда…

Я не успел прикоснуться к прутьям, а пес уже сменил милость на гнев. Шумно вдохнув воздух черным носом, он тут же оскалился и принялся пятиться в глубину вольера.

— Алтай, ты чего?

Пес был сам не свой. Скалился на меня, и не на шутку. Шерсть вздыбилась, уши прижались, приподнятый хвост напряженно двигался из стороны в сторону. Хреновый сигнал — примерно так же он себя вел в нашу первую встречу, и закончилась она для меня весьма кроваво.

Но сейчас мой инстинкт самосохранения отключился. Нет, не мог он настолько на меня обидеться. Не мог он за эти несколько часов забыть, через что мы прошли вместе. Нет, это просто помутнение. Наверняка перенервничал, когда оказался на псарне. Испугался, что я его бросил.

— Может, не стоит, господин? — жалобно протянул Дионисий, когда я потянулся к засову. — Ваша собачка явно не в духе…

— Отойди подальше и не мешай, — буркнул я.

Дверь вольера запиралась аж на четыре засова, а решетчатый «забор» был высотой под два метра — даже тренированный овчарик не перепрыгнет, нет разбега. А мой Алтайка все еще был не в форме.

По очереди отодвинув все засовы, я медленно открыл дверь.

— Алтай, я захожу, — говорил я тихим, размеренным голосом, чтобы немного успокоить пса. — Ничего не бойся. Я соскучился, малыш. Прости, что так вышло. Я не знал…

Я плотно закрыл за собой дверь вольера и встал к ней спиной, чтобы, случись что, пес не смог выбраться.

Пса явно обуревали сомнения — на мохнатой морде сменялись выражения ярости, настороженности, тоски…

— Алтай, сидеть, — скомандовал я, но пес не послушался. Стоял как вкопанный, нервно прядя ушами.

Ладно, попробуем по-другому. Я шагнул вперед, остановился. Сделал еще шаг. Алтай продолжал неподвижно стоять. Но когда я сделал третий шаг, и между нами осталось не больше двух метров, пес снова низко зарычал, приняв позу, словно готовился к броску.

— Тихо, тихо, парень.

Я снова шагнул, уже готовясь попрощаться с рукой. Алтай снова шумно втянул воздух, замер на несколько секунд…

И, издав жалобный стон, отошел назад.

— Ну чего ты?

Я снова шагнул, и пес бросился от меня прочь, к самой стене. Вжался в нее, подобрал хвост, задрожал… То рычал, то скулил. А когда я подошел еще ближе, снова бросился от меня прочь, к другой стене, и отвернул морду.

— Алтай, пожалуйста, посмотри на меня, — взмолился я. — Я не понимаю, что происходит. Но мне нужно понять, что не так.

Может он был нездоров? Может при переезде разболелись раны? Все же в машине немного трясло, а тут еще и стресс…

Когда я снова к нему подошел, пес опять отвернул морду, словно не хотел меня видеть. Тяжело вздохнул и, положив голову на лапы, тихо заскулил, когда я поднес к нему руку. Не укусил, даже не попытался. Но выглядел настолько несчастным, потерянным, что у меня в горле встал ком.

Когда я попытался его потрепать по шее, он повернулся и уставился на меня своими темными, почти человеческими, глазами. И, кажется, до меня начало доходить.

Теперь я пах иначе. Во мне была сила Вергилия.

— Полагаю, ты уже понял, почему я велела отвести его на псарню.

Я вздрогнул, услышав голос старухи Друзиллы. Дионисий спохватился и поклонился Приме, когда она медленно направилась к нам. Почуяв ее, Алтай снова оскалился, попятился… А затем одним прыжком бросился на прутья.

— Алтай, прекрати! Нельзя! Сидеть!

Но он игнорировал мои команды. Лишь когда Друзилла, нисколько не напуганная его выходками, подошла вплотную к ограждению и уставилась ему прямо в налитые кровью глаза, он тихо, даже жалобно, заскулил и отполз в самую дальнюю часть вольера.

— Твой пес обладает редким даром чувствовать Тьму, — тихо сказала Друзилла. — Угораздило же тебя взять под опеку именно такого… Боюсь, вы больше не сможете быть вместе, Володенька.

У меня упало сердце.

— Потому… Потому что Тьма растет?

Друзилла кивнула и жестом велела Дионисию убираться к выходу.

— Потому что Тьма в тебе растет, и дальше ее будет все больше, — сказала она, когда слуга ушел. — Твой пес не вынесет этого. Животные не способны понять природу этой силы, даже те, кого мы считаем разумными. Слабые характером просто боятся ее и могут сойти с ума от страха. Сильные — а твой Алтай, несомненно, силен характером — видят в силе угрозу и пытаются сражаться с ней. Но, разумеется, проигрывают. А он будет сражаться, непременно. Потому что он считает Тьму угрозой. Опасностью, что угрожает тебе постоянно. Но настанет момент, когда Тьмы в тебе станет больше, чем всего остального, и тогда…

— Так что, он теперь попытается меня убить?

— Не думаю. Но ему рядом с тобой будет невыносимо. На него постоянно будет давить эта сила. И если ты хочешь этому псу добра, оставь его здесь или отправь домой. Так будет лучше для всех.

— Но я… Я ведь обещал ему. Обещал, что не брошу его. И что не позволю Тьме ему навредить. Друзилла, — мой голос сорвался, обнажив все, что я сейчас чувствовал — растерянность, боль, обиду, бесконечную печаль, — Он чуть не погиб за меня, он меня спас. Я не могу его предать… Может есть способ?