Первая кровь (СИ) - Черемис Игорь. Страница 15

— Рахмат, парни, — искренне поблагодарил я соседей. — Выручили, и очень сильно. Теперь студент не умрет голодным!

На последнюю фразу Ильдар даже хрюкнул, но собрался и ответил:

— Рэхим итегез.

Это выражение я тоже знал и слышал не раз. Поэтому просто склонил голову в знак признательности и вернулся в свою комнату, где вывалил приобретенное богатство под нос обалдевшего Жасыма.

— Ого, — восхищенно сказал он. — Как ты пробил их татарскую спесь, брат? Может, и у меня получится?

— Сомневаюсь, брат, — ехидно ответил я. — Это были недоступные для тебя способности — вежливость, вежливость и ещё раз вежливость. Ну и немного татарского языка.

— Так ты знаешь татарский?

Лицо Жасыма с выпученными глазами я видел впервые за обе свои жизни.

— Только пару слов, — прошептал я. — Но не говори об этом Рафу и Ильдару. Они, похоже, тоже решили, что я знаю их язык и теперь, надеюсь, будут меньше лопотать на нем при нас. А это уже победа. Так что там с чаем?

И я выразительно посмотрел на кастрюльку, в которой уже булькало. Жасым заодно помыл заварочный чайник и засыпал в него свежую заварку — что в обычных обстоятельствах было настоящим расточительством. Жизнь налаживалась.

— Спасибо, что не забыл обо мне, брат, — вдруг сказал Жасым.

— Да ладно, — отмахнулся я. — О тебе, пожалуй, забудешь.

Казах как-то неловко отвел взгляд — и я вдруг вспомнил, что он имел полное право сомневаться. Буквально месяца три назад я натуральным образом забыл о нём, причем примерно в тех же обстоятельствах. Пришёл, слопал всё, что было съедобного в холодильнике — и завалился дрыхнуть. Казах же лёг спать голодным. Он, кстати, не высказывал особых претензий — да и бессмысленно это было, — мы периодически начинали скидываться на хлеб и масло, но обычно держались буквально несколько дней. Нашу кладовку мы пополняли от случая к случаю — кому надоедала пустота в желудке, тот и шёл в магазин. Остальные иногда компенсировали потраченное, а иногда — нет. По моим прикидкам, мы шли примерно вровень — то есть никто не сидел ни на чьей шее. И то хорошо.

— Я помню, — сказал я виновато. — Но такого больше не повторится. И надо бы возобновить договоренность о бюджете на еду, иначе мы так и будем периодически попрошайничать, а татары, боюсь, больше навстречу не пойдут.

Глава 5. Второе пришествие

Наверное, именно во время поедания эчпочмаков — они были, конечно, хорошо остывшими, но всё равно сочились жиром и запах от них шёл божественный — я принял решение остаться в институте как минимум до следующего года. Сам я не помнил, когда дал заборостроению второй шанс, уже наутро, в субботу. Правда, на самом деле ничего судьбоносного в продолжении учебы не было — сдав экзамены за первый курс, до которых оставалось чуть больше месяца, пусть и на тройки, я давал себе фору в год. Даже если я на следующей сессии завалю все предметы, меня могут выгнать только к сентябрю, и то только в том случае, если я забью на всевозможные пересдачи.

Встал я рано, хотя ночью пришлось просыпаться, когда пришёл бухой Дёма — он чуть не свернул стол, которого во время его ухода не было, и, разумеется, разбудил нас с Казахом. Впрочем, я недолго слушал попытки нашего пьяного товарища заснуть — для меня прошедший день выдался весьма суматошным. Но выспался я быстро — уже в семь утра сна у меня не было ни в одном глазу.

Я приготовил себе чай и сотворил несколько бутербродов, позавтракал, умылся, помылся и побрился — в общем, привел себя в порядок и был готов к будущим свершениям. А потом достал из сумки листок с расписанием и внимательно его изучил.

На первом курсе нам преподавали так называемые общеобразовательные предметы, дотягивая знания вчерашних школьников до некоего минимума, необходимого для постижения премудростей выбранных специальностей. У нас была математика — но не простая, а высшая, — была физика и была химия, тоже продвинутые. Сейчас, во втором семестре, мы пытались постичь загадочную сущность органических соединений. Ешё нам давали несколько менее важных предметов вроде библиографии, физкультуры или иностранного языка. А также «Историю КПСС», философию, черчение и ещё немного всякого непотребства россыпью.

Конечно, с высоты своего жизненного опыта я понимал, что не все предметы одинаково полезны. На библиографию, например, можно было смело забить — на зачете от нас требовалось лишь правильно заполнить формуляр выдачи нужной книги, а экзамена не было. С английским, по идее, у меня тоже проблем возникнуть не должно, потому что я точно знал его лучше, чем в институте, хотя моё произношение наверняка доведет преподов до нервных тиков. Но и это моё кондовое произношение всё равно было лучше, чем у подавляющего большинства первокурсников, а уж сказать «Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ» я смогу, даже если меня разбудят среди ночи. Хотя мне всё равно надо было посмотреть пройденные темы, чтобы не выйти за рамки четко очерченного курса.

Со всем остальным у меня намечалась натуральная жопа. От истории и философии в моей голове за сорок лет не осталось ничего; я не помнил этих предметов, не помнил, что мы проходили и как сдавали зачеты и экзамены. То есть мне предстояло изучить их заново — причем не только материалы этого семестра, но и предыдущего, чтобы представлять, о чем идет речь. Не лучше была ситуация и с более важными для последующей учебы математикой, физикой и химией. Причем если на той же философии можно попробовать заболтать преподавателя, то на химии этот номер не проходил — там наверняка потребуют ответ с точностью до десятых и в каких-нибудь молях. А я не помнил, что это такое и с чем их едят.

Но начал я с истории, которая почему-то вызывала не такой ужас, как всё остальное. Оказалось, что я ошибся — ужас содержался внутри толстого учебника на семьсот с гаком страниц, разделенных на двадцать глав. Повествование в нем начиналось с первых марксистских кружков XIX века и заканчивалось судьбоносными — как же иначе — решениями XXV съезда КПСС. Этот съезд был в семьдесят шестом, незадолго до смерти Брежнева прошел следующий, но учебники, видимо, обновить не успели. Впрочем, я понимал, что вопросы по двадцать шестому съезду на экзамене обязательно будут.

Читать этот талмуд целиком я, разумеется, не стал. К каждой главе прилагались «краткие выводы», которые в концентрированной форме передавали основную суть. Но кое-что мне пришлось прочесть очень и очень внимательно — это касалось фамилий лидеров Октябрьской революции и то, в каком контексте они упоминались. Немного бесило отсутствие интернета и невозможность скачать текстовый файл, чтобы пробежаться по тексту простым поиском. Но я справился, уяснив для себя главное — Троцкого нельзя было хвалить ни в коем случае, а заслуги Сталина допустимо было упоминать, но не всегда. Лучше всего вместо фамилии одиозного вождя использовать слово «партия».

Скорее всего, мне придется прикладывать неимоверные усилия, чтобы не выдать экзаменатору какую-нибудь «правду» из моего времени и не превратиться в главного диссидента страны, затмив одновременно Солженицына, академика Сахарова и относительно молодую Новодворскую.

В общем, со своим набором перестроечных баек и отсутствием какого-либо почтения к коммунистической идеологии я буду на экзамене по этому предмету как на минном поле и с караулом на вышках. Но если лить побольше воды, то, наверное, справлюсь.

Помнится, в девяносто первом этот предмет безжалостно выкинули из учебной программы из-за несоответствия новым установкам, и целый год у первокурсников вообще не было истории. Потом она вернулась в виде более внятной «Истории России».

— Ты чего вскочил так рано?

Было уже около девяти, когда Жасым продал глаза и увидел меня, бодрого и слегка охреневшего от прочитанного.

— Доброе утро, — улыбнулся я. — Не спится что-то, решил позаниматься. Экзамены скоро, а я вообще ничего не помню. Даже то, что позавчера проходили.

Врать я не любил и в любой ситуации старался обходиться только правдой.