Крестные дети - Колридж Николас. Страница 33

— Просто поразительно, сколько остается денег, если покупать овощи на рынке, не пить и не курить, — последние слова она произнесла с особым выражением. Джин почувствовала запах табачного дыма, исходивший от Стюарта.

— Мама, я никогда не смогу воспользоваться этими деньгами. Это все твои сбережения.

— Вовсе нет. Это твои сбережения. Счет открыт на твое имя. Я откладывала деньги, чтобы подарить их тебе в день, когда ты женишься, но если тебе хочется потратить их на бизнес-школу — что мне нравится гораздо больше — так тому и быть.

Глава 12. Ноябрь 1979 года

Сэффрон приняла дозу и, ложась спать, поклялась себе завтра же бросить наркотики и найти работу. Она жила в квартире на третьем этаже на Гледхау-гарденс. «Я продержусь с понедельника до пятницы, — сказала она, глядя на себя в зеркало, — и больше никогда не прикоснусь к этой дряни. Теперь если я и буду что-нибудь пробовать, то только по выходным. Ни за что — ни за что — я не нарушу этой клятвы».

За последние пять месяцев, что она провела в Южном Кенсингтоне, Сэффрон уже не раз произносила подобные клятвы. Но жизнь в Гледхау-гарденс не оставляла ей шанса — сдержать обещание было практически невозможно. Каждый день она просыпалась в апатии от ночного «Могадона» или пары сигарет с героином, которые были необходимы, чтобы успокоиться после дозы кокаина. Никто не вставал раньше полудня; проснувшись, соседи Сэффрон — Перегрин, Руперт и Сим — выползали на кухню, варили кофе и вяло спорили, кому идти за молоком. К ним беспрерывно заглядывали гости, желавшие купить у ребят наркотики, поэтому весь день домофон не умолкал ни на минуту. Сэффрон всегда думала, что этим ее новое жилище радикально отличалось от «Касбаха», марокканского ресторана в Полцитс, который окончательно разорился к концу лета.

С Перегрином она познакомилась в свою первую ночь в Лондоне. Он пригласил Сэффрон в «Посольство» — ночной клуб на Албемарль-стрит, — где ее сразу же заворожили хром, черная кожа, атмосфера, длинный бар, музыка и изысканные манеры Перегрина и его друзей, рядом с которыми старые приятели из Полцита казались недалекими деревенщинами.

Она сразу же переехала на Гледхау-гарденс, считая себя девушкой Перри, хотя сексом ей приходилось заниматься со всеми тремя. Каждый вечер они ездили к реке, в паб «Полевая мышь» на Мильман-стрит, где всегда ошивались торговцы, и мальчики занимались делом.

Очень скоро Сэффрон стала частью сообщества Гледхау-гарденс. Красота помогла ей в этом. По ночам они часто ездили в «Посольство», тогда Сэффрон надевала самые обтягивающие платья ярко-красного, оранжевого или бирюзового цвета, а сверху — старую кожаную куртку Перри. После шести дорожек кокаина она могла танцевать, не уходя с площадки, до четырех утра. Ее возбуждали музыка («Пора веселиться… Вперед!»), порошок и волшебная жизнь Лондона.

Сэффрон прожила с Перегрином уже полгода, но практически ничего не знала о нем. Скорее всего, он был богат — ведь у него была своя квартира и он никогда не работал (если не считать мелких сделок с наркотиками). Родители Перри жили, кажется, где-то в Бекингемшире, но он редко ездил к ним в гости, а когда уезжал из города, не брал Сэффрон с собой. На вид ему было около тридцати, но Сэффрон никогда не спрашивала его о возрасте. Каким-то странным образом повседневные потребности наркомана — поиски наркотика, ритуал вдыхания героина с фольги и постепенное чувство удовлетворения, которое он приносил, — занимали практически все время, и у нее не оставалось никаких вопросов.

Ее знакомство с миром наркотиков в какой-то момент стало неизбежным — кокаин и героин были неотъемлемыми элементами культуры, к которой она отныне принадлежала, здесь они играли такую же роль, как «Сан-Миг» для Чарли Крифа, переехавшего в Гонконг.

В любом случае, Сэффрон не надо было долго уговаривать. Еще живя в Полците, она регулярно курила травку, сидя на пляже и скручивая сигареты под шум прибоя. Мгновенный успокаивающий эффект сильных наркотиков стал для нее настоящей находкой. Всего одна затяжка героина — и все неприятности улетучивались вместе с белым дымком.

Несколько последних месяцев были полны переживаний. Неприятности начались еще до того, как банк нарушил данное обещание и отправил в марокканский ресторан Ниола приставов забрать столы, кухонную утварь, келимы и даже верблюжьи седла на продажу в счет задолженности. Амариллис обнаружила, что беременна. Эта новость не вызвала особой радости ни у нее, ни у Ниола. Они стали беспрерывно орать друг на друга, и однажды вечером Ниол схватил нож и стал гоняться за Амариллис вокруг стола, сшибая все на своем пути. В конце концов, она не выдержала: «Прости, Ниол, но с меня хватит. Собирай вещи, Сэффрон, мы уезжаем отсюда через десять минут». Ниол умолял ее одуматься и даже отвез их с чемоданами до Требертика, где они сели на единственный автобус, который тем вечером уезжал из города — в Порт-Исаак. На следующее утро мать и дочь нашли работу в частном отеле, стоявшем на утесе. Еще через неделю Амариллис стала жить вместе с его владельцем, одиноким алкоголиком с совершенно черными волосами и военной выправкой. Его звали майор Виктор Бинг. «Ради бога, Сэффрон, не рассказывай ему про ребенка, — прошипела Амариллис после первой ночи с майором. — Этот чокнутый, старик еще не заметил мой живот. Я скажу, что ребенок — его». Вскоре после этого разговора Сэффрон покинула Корнуолл и переехала в Лондон.

Ураган наркотиков, постоянно круживший над Гледхау-гарденс, отвлекал ее от неприятных воспоминаний и тревожных мыслей о матери. Сэффрон страстно желала устроиться на работу в один из бутиков или антикварных салонов на Кингз-роуд. Она мечтала работать у Энтони Прайса, который продавал одежду из ткани под шкуру леопарда, или в магазине старинной одежды, где можно было любоваться красивыми платьями. Однажды она даже устроилась в салон Фиоруччи, но проспала и ни разу не появилась на новом месте. В бешенстве от собственного поведения, она поклялась больше никогда не прикасаться к наркотикам, но неожиданно тяжелая ломка — с судорогами в животе и ознобом — оказалась сильнее нее, и Сэффрон не продержалась и одного дня.

Однажды днем зазвонил телефон, и немного раздраженный Перегрин позвал ее к телефону. Сэффрон была удивлена — ни у кого из ее знакомых, даже у Амариллис, не было номера телефона Гледхау-гарденс.

— Сэффрон? Это Барбара Майлс из офиса мистера Маркуса Брэнда, — представился знакомый приветливый голос. — Надеюсь, у тебя все отлично. Мы ничего не слышали о тебе после праздника у твоего крестного.

Сэффрон была слегка смущена. Она на самом деле ни разу не написала Маркусу благодарственного письма, хотя считала это необходимым. В постоянной суматохе «Касбаха» у нее просто не было времени и возможности.

— Семнадцатого числа, в следующий четверг, Маркус приглашает тебя на ужин, — продолжила Барбара Майлс. — Он заедет в восемь вечера, если тебя это устраивает.

— Э-э… конечно, — сказала Сэффрон. — Все просто замечательно.

Появление Маркуса в се жизни наполнило сердце радостным возбуждением и тревожными предчувствиями одновременно. Сэффрон до сих пор не смогла разобраться в том, что произошло шесть лет назад в «Лифорд-Кей». Она никому не рассказывала об этом, даже Амариллис. В ее сознании Маркус занимал особое место, практически был ее героем: он виделся Сэффрон более богатым, большим и сильным и в то же время более опасным, чем другие мужчины. Она понимала, что к четвергу ей непременно нужно завязать и выглядеть безупречно.

Несколько следующих дней выдались особенно напряженными. Перри и Сим получили очень большую партию иранского кокаина, и толпы покупателей топтались в квартире все дни напролет. За каждый проданный пакетик все обитатели квартиры бесплатно получали сигарету или жирную дорожку кокаина. Дни и ночи слились в сплошное серое марево. Люди приходили и уходили, домофон звенел, не переставая, а гостиная стала похожа на приемную хирурга. Двухметровый нигериец, которого все звали доктор Грегори, приехал, чтобы подзаправиться. Вместе с Симом они сидели и курили всю ночь, и когда наутро к ним за дозой кокаина заглянул Джеми Темпл, Сэффрон ничуть этому не удивилась.