Те, кто наследует небо (СИ) - Мадоши Варвара. Страница 2

Конечно, для этого нужен особый дар. Он проявляется, может быть, в одном ребенке на сотню. Но семьи Ярких культивировали его много поколений. Порой (очень редко) способности с возрастом проявляются и у Темного от рождения. Тогда его испытывают и принимают в Яркие. У двух Ярких неспособные дети почти не рождаются, но иногда случается — только такие младенцы еще больные и увечные. Их убивают или, в последние лет сто, если увечье не очень явное, отдают на усыновление Темным.

Когда Союн узнал об этом лет в семь, это его поразило. «И ты бы меня отдала?» — спросил он у матери. Насчет убийства спросить не решился.

Та ответила твердо: «Если бы это было нужно Клану, сердце мое, я бы сама на свой меч бросилась. Конечно, отдала бы».

Мама не бросилась на свой меч. Маму растерзала драконица — как и отца, как и брата, как и двоих сестер Союна. Но это случилось давно. Союн, младший в семье, тогда был еще подростком и не участвовал в схватке. Теперь он взрослый мужчина, даже немного в летах. Шесть лет назад дед призвал его для разговора и укорил, что он до сих пор не присмотрел себе жену. Отправил свататься к соседям, раз среди своих Союну никто не приглянулся. А там он увидел Доару, услышал, как она поет — и больше не смог без нее. У Доары, слава Предкам, меча нет и не будет: Темным женщинам не положено оружия, кроме прялки да коромысла.

Деду, конечно, это не понравилось. Он запретил Союну жениться сразу, велел выждать год. А потом, когда Союн не оставил своей затеи, лишил его звания Яркого, заставил сбрить и больше не красить волосы, а еще велел переехать с женой на Нижние уровни, с их узкими и темными коридорами. Может, рискнул бы и разжаловать из командиров, будь хоть кто-нибудь способен заменить Союна.

...Обо всем этом Союн вовсе не думал, когда его плетенка, отделившись от кожи чародея — Союн ощущал это как, как пощипывание и холодок в пальцах: плетенка потянула его энергию, значит, «взялась», заработала — поплыла в сторону неведомой опасности под корягой. Если там радужный скат или, например, тарабайка — с ними придется повозиться. А вдруг, чем бесы не шутят, и демон притаился? Правда, Союн не наблюдал вокруг обычных признаков демона, но демоны умнее всех прочих тварей, некоторые и вовсе считают, что они вроде людей или драконов. Могут замаскироваться.

Но никто не выскочил из-под коряги, хлеща щупальцами. Только донесся тихий стон, и тонкий голосок сказал жалобно:

— Пожалуйста, не убивайте меня!

Союн слыхал, что некоторые демоны могут разговаривать. В секретном трактате Талаары-Путешественницы, написанном пять поколений назад, говорится: иной раз маги пытаются покорить демона, но вместо того демон пожирает мага и обретает толику его разума и внешности, а с ними и дар связной речи.

Но — голос был детский. Притворяется? Говорят, есть такие искусники, что могут с помощью чароплетенок, положенных на горло, изменять речь; сам Союн никогда не пробовал.

Шарахнуть по нему чем-нибудь режущим, а потом осмотреть, что осталось. Не может тут быть детей. Из их племени никто не пропадал, у соседей, вроде, тоже. Да и что ребенку делать рядом с драконьим трупом?

Но... Выстрелить на детский голос Союн все-таки не мог.

— Что ты такое? — спросил он ровно, угрожающе.

— Я детеныш! — в отчаянии крикнул тонкий голосок. — Я ничего вам не сделаю! Мне очень плохо! Пожалуйста!

«Детеныш... — Союн напрягся еще сильнее. — Не ребенок. Не человек».

Пальцы уже сами творили невидимые магические нити, вытягивая их из-за астрала, по другую сторону души; нити утолщались, наполнялись гудящей энергией, свивались в плеть. Мощную и толстую, такую, которая разом разрубит и ствол сосенки с нападавшим мусором, и все, что скрывается под ней.

Союн считался лучшим в обращении с чароплетью. Увернуться от его удара нельзя, разве только щит поставить.

Подумав так, Союн еще усилил плеть; теперь она почти обжигала его пальцы.

Но что-то мешало пустить ее в ход. То ли любопытство, то ли осторожность. Убить всегда успеется, кто знает, может, и мамочка этой твари бродит неподалеку — те обычно опаснее. Убьешь детеныша, вовсе не спасешься.

«Так и погибают идиоты», — подумалось.

— Вылезай, — велел он.

Листва в овражке зашелестела, и что-то медленно поползло на белый свет. Оно было больше, чем думал Союн. Вот показалась длинная золотистая морда, вот — сгиб крыла...

Драконыш! Совсем маленький. Размерами чуть больше Союна. Такими они, кажется, становятся на пятнадцатом-шестнадцатом году жизни. Рука сжалась на конце плети. Этих тварей жалеть нечего! Ни взрослых, ни юных. Да и все равно сдохнут скоро. Драконоборцы из других селений все на этом сходятся: ни одной самки у них не осталось, обезумевшие самцы дерутся между собой, только завидят друг друга, без толку и без смысла. Громят собственные башни, сжигают книги и амулеты...

Этот тоже самец: морда, крылья, опять же, характерные... И явно не врет, что ему плохо: каждый ползок дается ему видимыми усилиями. Обычно драконы даже при смерти ползать считают ниже своего достоинства, всегда стараются встать на лапы, коих у них восемь пар.

Тут змеиное тело, тусклой полосой лежащее на палых листьях, замерцало, будто подернулось туманом. Союн ощутил, как совсем рядом кто-то творит чары.

Он бы, наверное, взмахнул плетью, но многолетнее чутье тренированного мага подсказало: магия направлена не на него. И вообще, судя по всему, не боевая. Боевая ощущается иначе, хотя всякое бывает, конечно.

А если уж совсем начистоту, Союн не ударил, потому что любопытство стало еще сильнее, и к нему примешалась толика тщеславия. Ясно, что колдовал драконыш. Мало кто видел драконью магию и остался в живых. Что, дед, съел?!

Все же Союн не совсем утратил осторожность: он тут же вскинул собственный щит, подвешенный не на амулете, а на астральном помощнике, чтобы всегда был под рукой. Послушная заготовка, оказавшись в реальном мире, немедленно налилась силой и сделалась почти видимой: будто воздух перед Союном чуть мерцает.

— Я не... Нападаю... Человек, — простонал дракон.

А потом его словно окутанное туманом тело резко уменьшилось в размере. На палых листьях теперь лежал человеческий ребенок лет десяти. Совершенно голый, окутанный только длинными черными волосами.

Ребенок вскинул на Союна перекошенное от боли лицо с обветренными губами.

Союн не удержался от ругани.

Нет, лицо не было ему знакомым. Но...

Младшая из двух его старших сестер, Лараана, погибла вместе с родителями, когда ей едва исполнилось четырнадцать. К ней уже сватались, причем приезжали из других Кланов, прослышав о ее невероятной красоте. Мать решительно сказала, что не отдаст дочь, пока ей не сравняется хотя бы семнадцать, но это не останавливало женихов: заваливали подарками, просили припомнить через три года. «Такое лицо бывает раз в десять поколений, — говорила бабушка, любуясь внучкой. — Идеальные пропорции! Очертания — ровный овал, суженный книзу; лоб высокий и гладкий, глаза широкие и выразительные, брови — крутые арки, губы как лук, уши как раковины... На ней можно рисовать учиться!»

Даже перед смертью бабушка вспоминала Лараану: «Вся красота с ней ушла!»

Вот это лицо было такое же. Почти совершенное в своей соразмерности, а потому похожее на лицо его сестры — и в то же время совершенно иное. Рука Союна снова стиснула бич.

Нужно ударить. Эти твари всегда лгут.

Союн знал, что драконы способны менять облик — но обычно они притворялись тиграми, бизонами, иногда — баснословными морскими зверями (если верить тем Кланам, что жили у моря). Ходили байки и насчет людей: якобы драконицы любили баловаться с человеческими мужчинами, потому что не рожали от них детей, но тешились ласками.

— Пощади, охотник... — сказал ребенок изменившимся голосом: теперь он был тоньше и выше, чем раньше, безошибочно детский, человеческий. Даже, пожалуй, девчоночий.

«А ведь можно и не убивать, — подумал Союн. — Оставлю в лесу — оно и подохнет».