Крыжовенное варенье (СИ) - Шеховцова Наталья. Страница 18

— А как ты думала, пустые надежды — это всегда больно! Но ты сама виновна в том, что позволила надеждам осесть в твоей душе.

— Зато теперь в отношении своей будущности я не в силах углядеть что-либо приятственное. Что меня ожидает? Безмолвная роль супруги-рогоносицы? Каким образом сложится моя судьба, когда Петр придет к власти? Закончится ли моя жизнь в монастыре, как у большинства нелюбимых жен при Российском престоле? Внутри императорской семьи я — даже не «крепость», а «оловянный солдатик» из коллекции мужа. Пожелают — вытащат из коробки; коли нужно — выставят напоказ; ну, а отломят башку — быстро забудут, найдут замену.

Но и на эти справедливые доводы у внутреннего голоса нашлись возражения:

— Ты так мыслишь, будто нынешний день — апогей всей твоей жизни! Опомнись, то всего лишь очередная ступень. И взошла ты на нее с честью: многое преодолела, многому научилась. Так неужто остановишься на середине пути?

— Двигаться вперед можно, когда видишь, куда идешь. В моем же жизненном плане все пункты иссякли. Я никогда не думала, что потеря цели — это столь страшно.

— Точно! Страх!!! Он окутал тебя, словно туман, лишил видения будущего, да и прошлого заодно. А если хорошенько вспомнить… Какие цели были в твоем «жизненном плане» прежде?

— Рождение ребенка…

— Нет, раньше, гораздо раньше, когда крошка Фике три с лишком года мучилась в тисках окаянного корсета…

— Я хотела вырасти красивой.

— Зачем?

— Чтобы обольщать мужчин, чтобы выйти замуж.

— И все? Выйти замуж, стать матерью ты могла не выезжая из Пруссии… Ради чего было трястись в карете тысячи верст? Принимать православие? Учить такой головоломный русский язык? Терпеть разлуку с папенькой и маменькой, пьяные выходки муженька, сплетни и косые взгляды придворных?

— Ради Российской короны, с самого начала я не была к ней равнодушна.

— И ты считаешь, что приблизилась к своей мечте на предельно близкое расстояние!?

— Ты на что намекаешь?

— Корона всегда лучше смотрится на собственной голове.

— Тс-с-с! Твои высказывания крамольны! — Екатерина даже пошарила глазами по сторонам, будто ее внутренний диалог мог кто-то подслушать.

— Мои высказывания — суть твои мысли. Не конфузься! Тот же Тацит сказал: человек, равнодушный к славе и трону, — глупый человек. Даже если его наделить властью, рано или поздно он падет жертвой алчности и предательства. Ну-ка, возьми вот ту книжицу, в синем кожаном переплете, открой на третьем от начала рябиновом листочке. Прочти подчеркнутую фразу.

— «Истинное величие — удел мудрых и искушенных».

— Вот видишь. Умный человек всегда стремится к величию. Не робей! Скажи, чего ты желаешь, на самом-то деле?

— Править Россией! — даже в собственной голове Екатерина произнесла это фразу «шепотом», и, когда произносила, в груди все скукожилось.

— Ты снова трусишь? Не слышу, громогласнее!

— Я желаю быть Российскою самодержицей! — Великая княгиня приподняла острый подбородок и произнесла фразу четко и звучно. Рябиновая ветка качнулась, теперь уже на самом деле (оттого что Екатерина, выпрямляясь, задела локтем вазу). Существование женщины в одночасье наполнилось смыслом.

Однако новая цель диктовала новое поведение. Она требовала несколько изменить мягкий и покладистый характер Великой княгини.

Теперь Екатерине приходилось чаще говорить «нет». Она сама стала подбирать свое окружение. Будущая императрица стремилась к тому, чтобы важным и пользующимся авторитетом людям было выгодно находиться с ней в дружеских отношениях. Не стеснялась показать недругам свой гнев, ее меткие высказывания не только сильно били по самолюбию политических противников, но и становились афоризмами, передаваемыми свидетелями оных баталий из уст в уста.

— Ты стала невыносимо горда, — заявил ей как-то в пьяном угаре муж.

— В чем же саключается моя кордость?

— Ты чересчур прямо ходишь!

— Мошет, для того, чтобы быть Фам угодною, мне стоит ходить согнуфшись, как рабы Феликова Мокола;? — Екатерина еще более отвела плечи назад.

С этих пор она умышленно держала спину ровной, та даже несколько закостенела. Вот почему, когда Великая княгиня наклонилась, дабы поправить завязки на щиколотках, позвоночник, непривычный в последнее время к сему упражнению, пронзила острая боль. К счастью, перенесенная простуда была здесь совершенно ни при чем.

Петр Федорович вызвал в Ораниенбаум целый отряд Голштинцев. Неподалеку от дворца разбил для них лагерь и с утра до вечера заставлял маршировать, чистить ружья, палить по птицам. Придворные перешептывались:

— Как можно? Голштинцы — армия, преданная прусскому королю Фридриху…

Но… жесткий и воинственный Фридрих был кумиром Петра. Наследник этого не скрывал. Екатерина же прекрасно понимала, если будет действовать заодно со своим муженьком, никогда не добьется народной любви. А народная любовь — одно из главных условий в достижении новой цели. Она не упускала случая подчеркнуть, что никакого участия в приглашении Голштинцев не принимала, и даже была против оной затеи.

Чтобы чем-то себя занять, а заодно пореже встречаться с Петром, Великая княгиня задумала разбить в Ораниенбауме свой собственный сад. Однако супруг не выделил под затею ни клочка земли, — пришлось обратиться к князьям Голицыным, те охотно уступили сто десятин; заброшенных угодий, примыкавших к императорской резиденции.

Поначалу Екатерине помогал старый садовник Ламберти, повздоривший с императрицей и, как следствие, удаленный от столичных дворцов. Но он не столько работал, сколько болтал. За недолгие дни, проведенные с ним над цветочными клумбами, молодая женщина узнала все о своем будущем. Да-да, господин Ламберти утверждал, что предвидит многие события: восшествие княгини на престол, жизнь до глубокой старости, множество внуков, которых она успеет понянчить… Екатерине подобные «прогнозы», даже если они были сделаны из примитивного угодничества, согревали душу, она улыбалась, а старик воспринимал эту улыбку как усмешку и сердился: «Спроси у императрицы, я ей тоже царствование предрекал, сбылось ведь все».

Когда в Ораниенбаум из Летнего дворца приехал более молодой, энергичный Анклебер и подменил старину Ламберти, Екатерина обрадовалась:

— И как ты, Антрей, догадался, што мне помош понадобица? Или здесь, фсе садовники — профидцы?

— Если честно, Ваше Высочество, попал сюда случайно. Петр Федорович потребовали дополнительных лошадей. Я помог конюху их перегнать. — Анклебер не стал уточнять, что его попросила о том Татьяна: «Муж стал пить все чаще, как бы не растерял по дороге породистых жеребцов».

Анклебер подтащил ближе к клумбе длинные дроги с шестью деревянными ящиками. В одном находились белые махровые фиалки, в двух других — сиреневые и розовые, остальные были с черенками роз.

— Ваше Высочество, если хотите, чтобы от клумбы шло благоухание, то белые фиалки надобно высаживать ближе к краю. Светлые цветы — самые душистые.

— Разфе аромат сависит от цвета, а не от фита?

— И от вида тоже. Но, например, сравните две розы одного сорта: одну молочную, другую — алую. Если их сорвать, да приблизить к лицу, запах будет почти одинаков. А на расстоянии… Вы можете пройти мимо целой клумбы красных роз и едва ощутите их пахучесть, белые же покрыты ореолом благовония, который угадывается сажени; за две.

— Никогта не думала, что устройстфо сада — столь сложная наука.

— Сад, как и книга, — зеркало окружающего мира. Но в этом «зеркале» вы не найдете ничего злого и мрачного, все радует глаз, все преисполнено благими помыслами и располагает к философским размышлениям. Послушайте, экая здесь тишина…

Они оба замолчали. Но, вопреки ожиданиям, вместо всепоглощающей тишины, до слуха донесся задиристый собачий лай и какая-то тарабарщина, вперемешку с немецкими ругательствами. Звуки приближались. Уже через мгновение взору предстал растрепанный и испуганный граф Шварин, удирающий от любимца Ораниенбаумских обитателей Полкана. Шварину было уже почти шестьдесят. Он потучнел, обзавелся брюшком, хотя по-прежнему был весьма проворен. Когда пес подбирался на опасно близкое расстояние, Илья Осипович тыкал ему в морду своей резной тростью и орал: