Бумеранг (СИ) - Туманова Ева. Страница 9

Был только один минус. Секс.

Никакого удовольствия он не приносил. Муж ей искренне нравился, но стоило тому прикоснуться, как перед глазами снова возникали чудовищные воспоминания. Она еле держалась, чтобы не оттолкнуть его с криком. Прятала слёзы в подушках. Чтобы отвлечься, закрывала глаза и думала о чём-то другом. Представляла, как завтра пойдёт в магазин за новой посудой. Как они переедут в загородный дом, где она сможет возиться в саду. Придумывала, что приготовить на завтрак. Эти мысли помогали, она будто отделялась от того, что происходило с её телом. Может, со временем она бы совсем привыкла. Расслабилась. Но муж видел, что с ней что-то не так, напрягался из-за её холодности.

И тогда Юля решилась рассказать ему. Даже не для того, чтобы хоть с кем-то разделить свою боль, а просто чтобы он понял, в чём дело — и не накручивал себя зря.

Он правда ей нравился.

Её историю, поведанную дрожащим голосом, Никита выслушал молча. Смотрел за окно с каменным лицом, а когда Юля осторожно коснулась руки, отдёрнул её с отвращением. Девушка не понимала, в чём дело.

— А я-то думал, в чём подвох, — жёстко сказал Никита. Смешок его вышел злым. — За тобой всё табунами бегали, облизывались, а тут раз — и сразу замуж. Прикрыть надо было, получается. Грешки нагулянные. Мэрская дочурка не может в групповухах светиться, да? Подсунем её Никите. Никита же лох, он схавает.

Юля помертвела.

— Ч-что? — голос сломался. — Ник, ты… Ты не понял, наверное?

— Всё я понял, — отбрил он. — Не надо передо мной тут жертву разыгрывать. Ты не с улицы побирушка, которой за еду пришлось трахаться. Я сам в этой гимназии учился, там приличные люди. Из уважаемых семей все. Представляю, как ты себя вела. Сразу под двоих легла. Или не двоих? Может, уже и считать перестала?

Все слова разом вылетели из головы. Девушка будто онемела. Всё выворачивалось так глупо, так неправильно. Как в страшном сне. Никита продолжал:

— Я думал, вот она, та самая!.. Чистая, нежная. Не то, что эти все… Достойная. Любить тебя хотел, на руках носить. Чтоб первый и единственный, на всю жизнь у тебя был. А тебя только по кругу пускать, — сощурился он, едва не плюнув. — Ты не переживай, я правила понимаю. Развод требовать не буду. Папаша твой сейчас ещё выше поднимется, мне с ним ругаться нельзя. И родители мои не поймут… Спасибо, хоть правду сказала. А то бы так и остался оленем, руки твои целовал. Тьфу, даже думать не хочу, где эти руки были и что делали.

— Да что ты несёшь?! — воскликнула Юля, вскакивая. У неё все поджилки тряслись от отчаяния. — Почему ты меня в этом обвиняешь?

— О, ещё пореви мне тут, — скривился муж. — Да будь в твоих словах хоть половина правды, ты бы не мне это рассказывала, а следователю в ментовке. Или кто там у них заявления принимает. А раз ты не заявила, получается, не было никакого насилия. Сначала насвинячилась, потом на парней полезла. Я в толк взять не могу, что это тебе сейчас приспичило спектакль разыгрывать. Захотела тыл прикрыть, если болтать начнут, как мэрскую дочку по кустам драли?

— По каким кустам?..

— Не знаю я, по каким. И знать не хочу.

Никита смотрел на неё, как на какую-то падаль. На гниль, к которой подойти противно. Смерил взглядом и вышел.

Всё, как предсказывал тогда Игорь. Вроде не великого ума, учился на одни тройки, а как здорово всё просчитал.

Жизнь полетела кувырком. Не было больше ни мечтаний, ни уюта. Закончились нежные слова и вечера в обнимку. Выводы Никита сделал, отказываться от них не собирался — и вёл себя соответственно. С женой он больше не разговаривал, относился, как к предмету мебели. А когда хотел секса, не интересовался, взаимно ли это желание. Просто валил на кровать и делал, что хотел. Дважды Юля вытерпела, напуганная и растерянная, понадеявшись, что хоть это его смягчит. На третий попыталась отказаться — и впервые в жизни получила по лицу.

Отцовскую карту Никита отобрал. Все расходы контролировал, проверял чеки. Если из дома уходил, забирал с собой ключи. Запретил общаться с подругами, проверял, что именно она пишет родителям. Юля превратилась в рабыню в собственном доме.

Она пыталась до него достучаться — ведь он же был другим раньше! Плакала, умоляла даже. Но Никиту её «концерты», как он их называл, только раздражали. Он пообещал сломать ей нос, если та не уймётся. Пока что ограничивался только тем, что оставлял на ней синяки, когда был в плохом настроении.

Никита явно кайфовал от своей новой роли. Он всю жизнь чувствовал себя обделённым, невзрачным маленьким человечком, которого никто не уважает. А тут, стоило ему топнуть погромче или чашку на стол со стуком поставить, как жена сразу замирает. Боится. Каждое слово ловит. Иногда он просто забавлялся, прикрикивая на неё. Было приятно видеть, что и он может заставить кого-то сжаться от страха.

От родителей своих, так радовавшихся невестке, он ничего не скрывал. Юля понятия не имела, что именно он им поведал. Но когда те наведывались к сынульке в гости, то обдавали её ледяным презрением. Однажды она подслушала, как за спиной её называют «порченным товаром».

Жить так было невыносимо. Юля пыталась как-то свыкнуться с новой реальностью, придумывала причины надеяться на лучшее, но улучшения так и не наступали. А потом Никита обнаглел настолько, что привёл прямо домой любовницу, приказав Юле спать сегодня в другой комнате.

Юля сбежала ночью. Вытащила наличку из кошелька мужа и тихонько просочилась за дверь, пока он развлекался. Она чувствовала себя заключённой, наконец-то вырвавшейся на свободу. Дом. Скоро она будет дома. И всё будет хорошо. Расскажет отцу, какой Никита на самом деле, и тот ему устроит сладкую жизнь.

Как оказалось, муж успел подстелить соломку. Он и её родителей в известность поставил. Юля поняла, что не добьётся от них сочувствия, когда мать, в жизни не сказавшая резкого слова, хлестнула её по щеке. Не больно, но стало очень горько.

— Да как вы можете? — билась Юля в истерике. — Ладно он, но вы! Вы же всегда должны быть за меня!

— Надо отвечать за свои поступки, — жёстко сказал отец. На дочь он старался не смотреть. — Натворила дел, теперь, будь добра, расхлёбывай. Это ещё повезло, что с Никитой договориться можно. Другой бы раздул инфоповод, все журналюги за такой материал передерутся. Мне что, по-твоему, проблем мало?! Мэрское кресло на одной ножке стоит, чуть качнётся — слетишь к чертям собачьим. Давай, подбери сопли и будь взрослой. Ничего с тобой не случится, если вести себя нормально будешь.

— А я помню, как ты тогда пришла, — вдруг взвилась мама. — На ногах еле стояла, перегар на весь дом. Мы уж не стали ничего говорить, выпускной, всё-таки. Один раз в жизни можно. А ты, оказывается… — Она сжала губы в нитку. — Такая неблагодарность! Об отце хоть бы подумала. Сколько он сил в эту политику вкладывает, сколько ночей не спит. Мы тебя так не воспитывали.

Слышать и слушать её они не хотели, свято уверенные в своей правде. Скоро приехал Никита, которому сообщили, где его блудная супруга. Юля умоляла оставить её в покое, просила развод. Хотя бы остаться здесь. Но родители не пожелали. Девушка вырывалась, пока Никита тащил её в машину, но тот, особо не церемонясь, затолкал её в салон. Там она притихла. Часть дороги сидела смирно. А когда машина остановилась на въезде в город, переждать красный, со всей силы врезала Никите в нос. Тот взвыл, брызнула кровь. Юля разблокировала двери и рванула прочь. Она добралась до пригородной станции, купила билет на электричку в один конец, докуда денег хватило. И уехала прочь от города. От мужа, который по пути успел рассказать, что сделает с ней дома. От родителей, которые не придут ей на помощь, если это будет угрожать их положению.

Почти сутки спустя она шла по грунтовке, понятия не имея, где находится. Название станции она не запомнила, да и оставила её далеко позади. Движение будто помогало ей не думать. Идти вперёд, механически переставляя ноги, оказалось проще всего. Утро сменилось днём. День вечером. Страшно хотелось пить. Желудок наконец проснулся и напомнил о себе вытьём. Денег у неё больше не было. Как и документов. Как и телефона, который она оставила в машине, чтобы её точно не отследили.