Слишком много блондинок - Холина Арина. Страница 17

— Пока да.

— Андрей хочет, чтобы ты попробовалась на девушку из соседнего подъезда. Он говорит, что ты офигительно подходишь.

— Прекрасно, — осторожно согласилась я, разливая «бехеровку». — А почему он сам мне об этом не сказал?

— Вообще-то мы должны были все вместе встретиться. Он попросил меня тебе дозвониться, у него там какое-то деловое свидание, но я тебя увидела в галерее и поняла, что не удержусь и все расскажу. Я не скрытная. Ты хочешь?

— Нет.

— Почему? — Аня удивилась.

— Боюсь. Я не подойду. Я не умею, — паниковала я. — И я вообще не понимаю — он меня нашел в кустах, видел три раза в жизни, а теперь предлагает работу. И не убирать ему квартиру, а вести телепередачу. Как так?

Мне вдруг показалось, что все это мне снится, что я на самом деле сплю у этого мистера Совершенство, от которого сбежала, и мне видятся кошмары, и не может все это быть правдой и кто-то играет со мной злые шутки.

— Ты это, — утешила меня Аня, — держи себя в руках. Ведущая женского ток-шоу — не велика премудрость. Если ты ею станешь, будешь, по большому счету, единственным нормальным человеком среди всех этих прошма… балбесин. Если не испортишься.

— Я испорчусь.

— Знаешь, есть такая поговорка, — Аня не обращала на меня внимания, — типа… чтобы стать знаменитым художником, нужно двадцать лет рисовать, чтобы стать известным писателем, надо десять лет писать, чтобы актером — пять лет играть или нужно каждый день по пятнадцать минут читать в телевизоре кулинарные рецепты. Так что, если ты не грохнешься в обморок перед камерой и не задушишь твою будущую коллегу, купишь себе через полгода какой-нибудь «фольксваген» или «ауди» и забудешь, как пять лет откладывала на цветной телевизор. Вот и все. Ничего особенного — обычная работа.

— Я грохнусь, — пообещала я.

— Отлично! — Аня налила еще «бехеровки». — Я рада, что ты приняла мое предложение… предложение Андрея… с нескрываемым энтузиазмом, что ты сразу же согласилась на еще не перечисленные условия и что ты не испытываешь страха и сомнений. Выпьем.

Мы выпили.

— Значит, так, — вела она беседу. — Мы сейчас бодро и весело доедаем икру, допиваем все, что есть, я ныкаю машину, и мы идем в гости. Здесь рядом. Я тебя буду представлять как нашу новую ведущую, а если ты меня завтра на пробах опозоришь, я тебя убью. Годится?

— Вполне, — успокоилась я. — Можно я сразу войду в роль звезды экрана: буду смотреть на всех сверху вниз и делать вид, что это не я, потому что поклонники и восхищение меня утомляют?

— Не вопрос.

Глава 14

— Вот, пришли.

Мы стояли у старинного дома в одном из Басманных переулков. Двери парадного были широкие, стеклянные — за ними гулял охранник и скучал вахтер. Охранник с вахтером, пока мы объясняли, куда направляемся, начали с нами флиртовать. Нам это не понравилась: игривый вахтер — то же самое, что кокетливый гинеколог. Мы ответили на их пожелание хорошо провести время высокомерным молчанием и поднялись на третий этаж.

Дверь уже была открыта, и, едва мы вошли, к нам бросился невысокий черноволосый мужчина лет сорока пяти. Он был весь в черном. Черные штаны с отливом, черная летящая рубашка, из выреза которой отовсюду лезли черные кудри, черные лакированные ботинки на встроенном каблуке. На шее — платиновая цепь.

— Аня! — сказал он с едва заметным кавказским акцентом. — Очень рад! — Он чмокнул ее в руку. — Кто твоя очаровательная подруга?

— Вера. — Аня представила меня таким тоном, словно вслух мечтала о том, чтобы хозяин прямо сейчас рухнул сквозь пол. — Это Давид.

— Можно Дато, — осклабился он и облобызал мне руку, причем так долго не выпускал мою из своей, что я ее прямо-таки вырвала.

— Проходите, — пригласил он.

Квартира была громадной. Прихожая — не меньше двадцати метров, из нее тянулось два глубоких коридора: один прямо, другой направо. Наверное, раньше — в прошлом веке или даже позапрошлом — здесь жил богатый промышленник, или профессор, или высокопоставленный чиновник… Отделка «под старину»: витиеватая лепнина, люстры из хрусталя, цветного стекла и фарфора; кушетки, диванчики, кресла — в стиле поздний ампир и ранний модерн; пейзажи и натюрморты в изысканных рамах, вазы, восточные ковры… Шик.

Едва мы зашли в гостиную, я поняла, что судьба моя предопределена и ничего от меня не зависит — я целиком во власти неких высших космических учреждений, повелевающих моей жизнью по личному усмотрению. Посреди комнаты стоял Егор и беседовал с толстой женщиной в восточном наряде. Наверное, я была на шаг от того, чтобы подойти к нему, по-братански хлопнуть по плечу и выкрикнуть что-нибудь вроде: «Алле, гараж! Какими судьбами?!», но от унижения меня спасла Аня:

— Ты чего бледная? — Она обеспокоенно заглянула мне в лицо.

— Значит так, — я потянула ее из гостиной. — Здесь есть, где поговорить?

— Да… — Аня напряженно смотрела мне в глаза, в которых, наверное, искрилось безумие. — Пойдем в ванную, там спокойно…

Я буквально пихала ее по коридору, чтобы побыстрее уединиться. Только мы открыли дверь ванной, я развернулась, вцепилась недоумевающей Ане в плечи и упросила ее притащить выпивку, сигареты и чего-нибудь прохладительного. К встрече с Егором я оказалась не готова.

— Ладно, ладно, — успокаивала она. — Ты, главное, без меня не топись и не режь вены…

Она вернулась через пару минут с ромом «малибу» и клубникой. Я уже умылась, напилась из-под крана и приняла более-менее вменяемый вид. Отхлебнув из бутылки, Аня передала ее мне, села на деревянный столик и выжидающе замолчала.

— Это кошмар! — Я заметалась по комнате, размахивая руками. — Я себя чувствую, как фанатка Энрике Иглесиаса, которая уже сутки караулит возле какого-нибудь ГРЭММИ, а когда из лимузина вываливает отряд телохранителей, визжит, как безумная: «Это он! Это он!» — и грудью прет на охрану.

Аня сделала правильный вывод:

— И кто из присутствующих… гмм… Иглесиас?

— Я чувствую себя просто идиоткой, мне осталось только любовное письмо написать — желательно стихами, и тазепама обожраться! — Меня бесило, что я веду себя, как по уши втрескавшаяся школьница.

— Послушай, — осекла меня Аня. — Я же все-таки не психиатр. Давай говори, в чем дело, без вот этих вот «ох» и «ах».

— Ладно. — Я плюхнулась на край ванной, запрокинула бутылку, сделала пару глотков и неожиданно спокойно призналась: — В Коктебеле я познакомилась с Егором и влюбилась в него… — я собиралась было описать, как страстно я его люблю и как все было, но, решив, что это лишнее, смолчала. — Вот.

— Ты что, серьезно?

— Нет, Ань! — разозлилась я. — Репетирую роль Анны Карениной! Ты что, не узнала меня? Я же Николь Кидман!

Аня протянула «малибу»:

— Спокойно. Не надо слез…

— Я и сама к этому, знаешь ли, не стремлюсь! — кипятилась я. — Я чувствую себя дурой и не могу ничего с этим сделать. У меня даже колени дрожат, понимаешь, насколько все серьезно?

— Егор — кретин, — заявила она.

— Это почему? — насторожилась я.

— Потому, — ответила Аня, прикуривая.

— Потрясающий ответ! — восхитилась я. — Исчерпывающий, но, главное, — честный, товарищеский.

— Вера, не обижайся, — извинилась Аня. — Я, правда, не умею уговаривать и советовать. Трахни его — сама все поймешь.

— Ты с ним спала? — догадалась я.

Аня огорченно вздохнула — видимо, я уже вела себя как ревнивая жена.

— Да! Один раз, и это не имеет значения. Это произошло случайно, но до того я прекрасно к нему относилась — как к знакомому, а после забыла его телефон. И это не связано с тем, что он плохой любовник. Технически он прекрасный любовник. Дело не в этом.

— А в чем? Ты видишь меня второй раз, ничего обо мне не знаешь и советуешь, несмотря на то что никогда не советуешь, переспать с мужчиной, которого я почти боготворю, в первое же свидание, потому что он — кретин! Замечательно!

— Бля! — выругалась она и открыла дверь. — Поступай, как хочешь…