Слишком много блондинок - Холина Арина. Страница 27

Тут-то мне и захотелось расхохотаться, но, пока я вычисляла, какое сейчас время — рабочее или нерабочее, Алексей продолжал.

— Я заглянул в одну тумбочку и обнаружил там, — он вынул из кармана бумажку, — полбатона белого хлеба, засохшего, покрытую плесенью булку, упаковку прокладок, тарелку с вилкой с остатками торта — в пакете, три мягкие игрушки и ботинки с оторванной подошвой.

Судя по лицу Алисы, это была ее тумбочка.

— Простите, — сказала она дрожащим голосом. — А почему вы рылись в моих вещах?

— Это не ваши вещи, — отчеканил Алексей Игоревич. — То есть вещи ваши, но место — рабочее, и я имею право осмотреть его. Из-за того, что вы храните там еду, заводятся тараканы, которых, заметьте, очень сложно вывести из аппаратуры.

Алиса бешено вращала глазами и тяжело дышала.

— Между прочим, — лукаво посматривая на Алису, добавил он, — именно вы сидите, поджав ногу под себя.

Мне показалось, что Алису хватит удар — она уставилась на Алексея с такой нескрываемой яростью, что я испугалась и спросила за нее:

— Ну и что?

— Это мы возвращаемся к теме атмосферы праздности, — чему-то обрадовался он. — Во-первых, можно запачкать рабочее кресло, а во-вторых, расхлябанные позы влияют на трудоспособность…

Я отключилась. Больше слушать этот бред не было сил. Я представила, как знакомлюсь с Кристианом Слейтором, он в меня влюбляется, и мы занимаемся бурным, страстным, продолжительным сексом. Последнему я уделила особое внимание — сочинила все до мелочей, чтобы не слушать этого серого кретина. Наконец он заткнулся и, пожелав нам творческих успехов, удалился. За дело взялся Борис — он запретил нам ругаться матом, хохотать, расхлябанно сидеть и пить кофе по сто раз в день. Поклялся штрафовать всех за все и отпустил.

Выбравшись из гетто, мы все дружно набросились на Сергея, выведывая, что это за Алексей, мать его, Игоревич. Сергей не выдержал дружной атаки и сдался. Признался, что Алексей — бывший эфэсбэшник, за всеми следит, тусуется с начальством, а точнее он, Сергей, и сам не знает. Мы еще повозмущались, Сергей нас по дороге к редакции бросил, попросив умерять себя, а мы разбрелись кто куда. В курилке, куда мы приползли с Юрой, он прикурил, поднес зажигалку мне — руки у него тряслись, и, оглядевшись по сторонам, выкрикнул:

— Х…Й! Х…Й! Х…Й! Бл…! Что за фигня!

— Да п…ц, — согласилась я. — Атмосфера праздности… Слушай, а мне это не приснилось? Специально отведенное для смеха время! Это же маразм! Может, он не из ФСБ, а из дома скорби? Или у них в ФСБ никто не шутит? Урод!

— Пойдем в эфирку, сегодня в новости ведущих набирают. На моду, — перевел разговор Юра.

— А это что, интересно? — вяло поинтересовалась я.

— Да ты чего! — встрепенулся Юра. — Шоу Бенни Хила! Такие чудики приходят — конкурс-то на общей основе.

Мы потащились в эфирку, нашли режиссера Оксану, уселись напротив студии новостей и уставились на девицу, которая десятый раз подряд произносила фразу: «Здравствуйте, мои дорогие». Девушка тряслась, дрожала, запиналась, краснела и чуть не плакала.

— Боится камеры, — сказала Оксана.

Следующим номером выступал молодой человек килограмм под сто — он вопил так, что дрожали стекла, и размахивал руками. За ним приволоклась дамочка под сорок, с жутким рыжим начесом. На дамочке был костюм от Тома Кляйма, но она косила под такую молодежную свою-в-доску чувиху.

— Да-аа… — заметила я. — И у меня еще хватало глупости мучиться комплексом неполноценности… Да я щас как зазнаюсь!

Тут в студию ворвалась Настя, подлетела к Оксане и вцепилась ей в рукав.

— Ну как?

— Настя, милая, Борис еще не видел, — не отрываясь от монитора, ответила Оксана. — Я ему завтра с утра всю стопку отнесу.

Настя погрустнела, взглянула на дамочку в Кляйме и ушла.

— А че она? — спросил Юра. — О славе грезит?

— Ну да, — равнодушно сказала Оксана. — Сегодня записалась, вроде ничего.

— Куда записалась? — поинтересовалась я.

— На роль ведущей. — Юра хихикнул. — Ты что, не знаешь, мы все тут потихоньку пробуемся, только ни у кого не выходит.

— Почему это? — удивилась я.

— А своих не берут, — хмыкнул Юра. — У Бориса такая политика, что каждый должен заниматься своим делом. Если ты редактор, значит, редактором и останешься.

— А ты пробовался? — кивнула я на студию.

— Даже я пробовалась, — перебила Оксана. — Это вирус: один начинает, а другие думают — мы чем хуже? И знаешь, так начинаешь возбуждаться, суетиться — ох, вдруг выберут меня… А потом выбирают кого-то еще, а ты через полгода снова лезешь на те же грабли… Так и живем.

— Неужели это так трудно — стать ведущим программы? — недоумевала я.

— Ну в общем… — Оксана посмотрела на меня с улыбкой. — В основном приходят, как ты, — со стороны. Чьи-то знакомые… Ты только не подумай, — спохватилась она. — Я не в том смысле, что это плохо, просто когда ты внутри, шансов почти нет. Чтобы пробить свою программу, авторскую, нужно лет десять отпахать, найти спонсора — у нас так просто денег под проект не дадут, выдержать битву с каналом, собрать команду — желательно, не полных кретинов… Для храбрых все это. А так — у нас тут все мечтают стать Парфеновым или Познером, только почему-то никто не становится. Мы тут все затюканные.

— Н-да… — огорчилась я. — Унылая картина.

Тут мы ей рассказали о сегодняшней взбучке.

— Бывает, — спокойно отнеслась к нашему возмущению Оксана. — Я здесь уже пять лет работаю, не такого насмотрелась. Тут Борис один раз застал Костика, это корреспондент был такой в новостях…

— А! — оживился Юра. — Высокий и худой?

— Да, — подтвердила Оксана. — Боря его застал в эфирке с сигаретой. У нас же тут «курить категорически воспрещается». Костю тут же уволили, так еще мало того, что уволили, Боря за ним ходил хвостом, взяв на подмогу завхоза, — следил, чтобы Костя со своими вещичками не утянул какой-нибудь казенный карандаш. Дня через два Костя пришел, чтобы забрать в Интернете свою почту — у него дома компьютера нет, так Борис его отловил и чуть не под руки, в сопровождении двух охранников вывел из Останкино. Нормально это? А потом еще и заставил компьютерщиков все проверить — вдруг Костя вирус занес? Или важную информацию трехлетней давности о беременности Наташи Королевой похитил?

— Оксан, ты чего, шутишь? — обалдела я.

— Да ни фига она не шутит, — подхватил Юра. — Я сам видел, как Боря Костю выводил. Позор! А несчастные компьютерщики неделю диверсию искали.

— Ой-ой-ой! — испугалась я. — Я же нервная, и психика у меня хрупкая! Я сдаюсь!

— Ну что, — подсуетился Юра, — пойдем напьемся с горя…

— У Веры скоро запись. — Оксана постучала по часам. — Иди-ка ты к гримеру.

После эфира я заползла в редакцию и увидела странную картину. Юра стоял рядом со своим столом, топал ногами, воздевал руки и орал:

— Как он мог! Как он мог!

— Что случилось? — спросила я у его коллеги.

— Милявский умер, — объяснила она.

— А кто это?

— Это ж известный театральный актер, ты что! — возмутилась она моей необразованностью.

— А! А чего… — хотела я узнать причину Юриной досады, но он сам бросился на меня.

— Ну что это за несправедливость! — возопил он. — Умереть в мою смену! Я уже домой собрался, а тут это… Не мог он умереть завтра или чуть пораньше! А?! Мне теперь часа два здесь торчать, некролог готовить, блин!

— Юра, — растерялась я. — Это прям цинизм какой-то… Я уверена, этот Милявский не хотел умирать ни сегодня, ни вчера, ни завтра — тем более тебе назло. Ну хочешь, я тебе помогу?

— И ведь даже не выпить! — не мог успокоиться Юра. — Через час Борис приедет — лично проверит, насколько теплые и уважительные слова мы написали о безвременно почившем…

— Ну, ладно, — пробормотала я, схватила сумку и поспешила удрать отсюда.

«Не дай бог, — рассуждала я, ожидая лифт. — Вот умру так, безутешные родственники будут меня оплакивать и говорить, какая я хорошая была, а какой-нибудь Юра будет орать, что, мол, сука я, померла не вовремя…» Досадные мысли перебил сотовый, разразившийся мелодией «мани, мани, мани».