Лето, в котором нас не будет (СИ) - Летова Ефимия. Страница 13

В гостиной мама придирчиво оглядывает стоящие рядком коллекционные вазы и сложенные горкой срезанные садовые цветы. Три горничных подобострастно выстроились в ряд, ожидая указаний хозяйки. Вечером ожидалось маленькое семейное торжество в честь рождения прекрасной и единственной меня.

"Не единственной".

— Хортенс, как ты думаешь, какие салфетки лучше взять: малиновые или бирюзовые?

— М-м-м… бирюзовые.

— Но тогда пионы для украшения стола не подойдут! — мама расстроилась так резко и внезапно, что я, всегда отвечающая на подобные вопросы наугад, тут же попробовала сдать назад:

— Ну-у, малиновые тоже очень даже ничего!

— Нет, ты права! — мама решительно махнула рукой, и горничные уныло подхватили забракованные шарики пионов, между прочим, распустившиеся в августе не без магических усилий лучших айванских цветоводов, и пышные шапочки нежно-кремовых роз. — Но какие цветы подойдут к бирюзовым вазам?

— М-м-м… фуксии?

— Фуксии — и бирюза?! Дорогая, у тебя ужасный вкус. Это немыслимо!

У меня затрещала голова. Наверное, всё-таки, я была недостаточно благородной и правильной малье. Аннет не скучала бы от подобных обсуждений.

— Каллы?

Святой Лайлак, мама способна продолжать этот дурацкий разговор до самого вечера! Имя самого известного из подвижников неожиданно натолкнуло меня на мысль:

— Лилии. Водяные лилии.

— Ты думаешь? — с сомнением говорит мать, а я продолжаю с энтузиазмом, которого на самом деле не чувствую:

— Разумеется. Водяные лилии, я же лилия по гороскопу. Это будет очень… м-м-м… оригинально. Неизбито.

— А вазы?!

— М-м-м… прозрачные вазы. Да, точно. Стеклянные. У тебя же где-то такие были. Нарвать лилий?

Мать кивает, уже погружаясь в пучины фантазии о новых флористических открытиях, а я сбегаю к пруду.

Там тихо, несмотря на шесть окружающих его домов — их жители не спешат приобщиться к прослушиванию лягушачьего хора и медитации над затянутой ряской неподвижной поверхности воды. Некогда пруд и окружающие его окрестности, вероятно, виделись тем, кто проектировал и строил этот уголок благословенного Флоттершайна, местом для прогулок и встреч дружественных соседей, и возможно, когда-то так и было. Но сейчас здесь пустынно и тихо, и пахнет затхлой водой. Самое то, чтобы спрятаться ото всех и немножко помечтать.

Я уже не ребёнок, хотя мама и Коссет отказываются это признавать. Коссет с утра подарила мне набор заколок с цветами, цветная стеклянная эмаль на металлической обложке — как объяснить ей, что я не могу нацепить такое в школу?! Аннет же первая меня засмеёт: благородная малье не должна носить ничего, кроме благородных металлов и драгоценных камней…

Сажусь на корточки у кромки неподвижной воды, предварительно подвязав юбку у колен, а потом и вовсе творю ужасное непотребство — снимаю обувь и захожу по колено в воду, иду к сочным зарослям водяных лилий. Платье всё равно намокнет, как ни старайся, видок у меня, конечно, ещё тот. Вода капает с упругих толстых стеблей и лепестков на корсаж. Как же сложно жить в этом мире, который всё время чего-то от тебя требует! Сказать по правде, цветочные заколки мне понравились. И нравилось чувствовать пальцами жирный мокрый песок на дне, щедро перемешанный с илом. Было бы здорово раздеться догола и окунуться с головой с тёплую воду.

Но порядочные малье так не поступают! Раздеться в общественном месте, мама упала бы в обморок. Она, очевидно, надеялась, что лилии начнут сами слетаться в вазы, повинуясь одному только взгляду, или я буду собирать их где-то на берегу, не снимая при этом перчаток.

Будь на моём месте Аннет — она бы наверняка так и поступила.

— И это порядочная малье! — скрипучий заунывный голос заставляет меня подпрыгнуть на месте. Я резко оборачиваюсь — и вижу маленькую сгорбленную старушку с загнутой на конце палкой в руках. Её седые волосы с голубоватым отливом уложены в аккуратную и сложную причёску, а на сморщенном маленьком личике застыла гримаса неодобрения.

— Малье Сиора, доброго дня! — бормочу я, испытывая чисто инстинктивное желание спрятать букет за спиной. Но уже поздно.

— А кто вам сказал, юная малье Флорис, что эти цветы можно рвать? — проквакивает строгая, вероятно, давно выжившая из ума соседка. — Эти цветы предназначены для всех! Покойный мальёк Лаурис, мой дражайший супруг, был бы крайне недоволен таким поведением, да-с! А ну-ка, выбирайтесь на сушу, не позорьтесь, малье Флорис. Вам ведь, кажется, уже пятнадцать?

Для выжившей из ума она была неплохо осведомлена о соседях, я вот, например, не знала, сколько ей лет.

Задумавшись, я сделала пару шагов к берегу, поскользнулась на иле, не удержала равновесия и шмякнулась в воду, проклиная всё на свете.

— Кошмар! — прокомментировала малье Сиора, наблюдая за мной с явным неодобрением, как за какой-то гусеницей, не желающей превращаться в бабочку. — Мальёк Лаурис был бы весьма недоволен. Весьма! Как вы пойдёте теперь обратно в таком мокром платье?!

— Очень и очень быстро, — проворчала я, снова принимая вертикальное положение. Лилии расползлись по поверхности воды.

— Немыслимо! — не унималась соседка. Стоило мне подойти ближе к берегу, как она прихватила меня клюкой для верности и потянула на берег, словно созревшую морковь. — Мальёку Аделарду будет стыдно, он ведь, в сущности, такой благородный юноша!

"Юношей" мой сорокалетний отец мог быть разве что для этой перезрелой поганки.

— Идите за мной. Мой дом ближе, а слуги посещают меня только ранним утром, нам этого достаточно. Ваша репутация не пострадает, — она ткнула в меня костлявым пальцем. «Репутация», очевидно, была эвфемизмом слова «грудь»: мокрое платье беззастенчиво облепило предмет моей недавней гордости.

— Эм… Я тороплюсь домой. Меня ждут родители. И гости.

— Они будут крайне разочарованы вашим внешним видом, малье Флорис! И шокированы, безусловно. Пройдемте, я дам вам сухое платье.

Когда малье Сиора пригрозила, что отправится сопровождать меня, прикрывая собой и кружевным белым зонтиком незадачливую юную соседку, я была готова на то, чтобы швырнуть ей в лицо мокрым букетом лилий и позорно сбежать, но следующая фраза старушки буквально пригвоздила меня к земле, то есть — к мокрому песку.

— Вот ваш брат никогда не позволил бы себе лезть с ногами в воду в общественном месте! Мальёк Эймери, в отличие от вас, малье Хортенс, понимает свою ответственность перед именем рода Флорис… Бедный мальчик.

— Кто? — просипела я. — Кто?!

— Ваш кузен, мальёк Эймери, — невозмутимо ответила старушенция. — Зайдёте? Переоденетесь в сухое?

— Да! — сейчас я была не против прыгнуть даже в кипящий котёл с мухоморами. Кто бы мог подумать!

Мы двинулись прочь, а сумасшедшие мысли в голове роились, как мошкара над рогозом в погожий день. Я так долго изгоняла из их головы, мысли об Эймери, его тайнах, нашей с ним связи. И вдруг обнаружился человек, который знает обо всём и, кажется, даже не собирается ничего от меня скрывать! Если бы я знала раньше… главное — не спугнуть.

В особняке Сиора я не была ни разу. Промелькнула неприятная мыслишка, что за последние годы я вообще перестала чувствовать себя частью местного общества. Какая-то жизнь у Флорисов и их соседей, несомненно, была, пока я училась в школе и гостила у бабушки, избегая тлетворного влияния Эймери. Брата, будь оно всё проклято!

Святой Лайлак, это что же получается, уже всем известно?! Впрочем, старушенция назвала его кузеном…

Да нет, бред какой-то. Ни у отца, ни у матери нет братьев и сестёр…

— М-м-м, малье Сиора, — осторожно окликнула я соседку. Про "отсутствие слуг" она явно преувеличила: дверь нам открыл пожилой дворецкий с идеальной осанкой, а сменное сухое платье, ужасно старомодное, нелепое, с торчащими на юбке кружевами и уплотнённым корсажем, в котором было невозможно нормально дышать, принесла крепкая служанка средних лет, ещё более суровая и сдержанная, нежели моя Коссет. Но я воздержалась от комментариев и протестов и благосклонно согласилась на чашечку чая с пирожными. Пирожные были жёсткими настолько, что я плюнула на манеры и стала макать их в чай. Впрочем, бодро похрустывающая такими же кондитерскими сухарями старушенция предпочла не заметить моего конфуза.