Застенец (СИ) - Билик Дмитрий. Страница 6

Первого я убрал чуть качнув корпусом. Оперся на правую ногу, а сам рванул в левую. Тот даже пытался цепляться за футболку, но стартовал я всегда хорошо. Да и черта с два ты руками такого шкафа как я остановишь.

На пути встал здоровяк. Только вблизи я понял, какой же он огромный. Просто гигант. Примерно на две головы выше меня. А руки… как мои ноги. И взгляд какой-то недобрый. Словно сделать мне что-то плохое хочет.

Я не любил эффектные финты, предпочитая их эффективным. Да и вообще дриблеров, которые нарочито издеваются над противником, никто не любит. Такие обычно сразу получают по ногам.

Но именно сейчас все сошлось. «Марсельская улитка», он же финт Зидана, пришелся как нельзя кстати. Я крутанулся вокруг рослого защитника и вывалился один на один с вратарем. Который уже быстро пятился, растопырив огромные руки. Зараза, какой же комбикорм вам вместо еды выдают?

Я сделал ложный замах, заваливая голкипера на газон. И уже был готов отправить мяч пустые ворота, когда почувствовал удар по ногам. Тот самый здоровяк, видимо, обиделся, и вмазал со всей дури по ахиллу. Испуганную тишину разорвала длинная трель свистка. А уже после звуки заполнили пространство вокруг.

Судя по движухе, намечалось что-то вроде драки. Я даже на месте подскочил, кинувшись разнимать ближайшую ко мне парочку. Тут уже подоспел и Василий Степанович, врубившись своим внушительным авторитетом в толпу. Полетели желтые карточки, но самое важное, в его руках появилась красная. Для моего обидчика. Ну да, что тут скажешь? Фол последней надежды. А еще реф показал на точку. Хотя в справедливости пенальти ни у кого не оставалось сомнений.

– Ты как? – спросил недовольный Максон, получивший одну из желтых.

– Да нормально. Все в порядке.

– Он шипами сзади по ахиллу тебя ударил. Я думал все, хана. А ты вскочил, будто бы даже боли не почувствовал.

– И не надейся, – усмехнулся я. – Пенальти я бить буду.

И отошел к точке, прислушиваясь к своему организму. Странно, но ахилл действительно не болел. Словно и удара никакого не было. Зато неприятно пульсировал низ живота. Зараза!

Раздался свисток. Я разбежался и влупил. Сильно и точно. Вратарь не реагировал, а гадал. И даже направление нужное выбрал. Вытянулся в струну, пытаясь достать рукой мяч. Но тот предательски ушел выше, под самую перекладину, «сбив паутину» с девятки.

Наши праздновали так, будто мы только что выиграли лигу чемпионов. Даже на руки меня подняли, придурки. Мои придурки.

– Собрались, – распихивал я каждого, оказавшись на ногах. – Сейчас самое тяжелое начнется.

И оказался прав. Вместо хава тренер москвичей выпустил центрального защитника, высокого пацана с квадратным лицом. Вот только легче нам не стало.

То, что у противника не хватает одного игрока – совершенно не ощущалось. Напротив, нас возили, будто это мы были в меньшинстве. Вдобавок и стыки стали еще жестче, то и дело норовя нарваться на карточку. Только мне в центре поля раза четыре хорошенько дали по ногам. На даже здесь чувствовался профессионализм. Фолили москвичи именно в тот момент, когда обзор судьи был закрыт. Степанычу приходилось свистеть по факту, когда я валился на газон.

– Реф, сколько осталось? – спросил я, пробегая рядом?

– Две минуты, – мельком взглянул на часы Василий Степаныч.

Хотелось, чтобы меньше. Москвичи устроили настоящий навал на наши ворота. Как мяч еще не залетел в сетку – я до сих пор не понимал. Точнее, понимал. Мы сейчас показывали, наверное, свою лучшую игру. Бегали на морально-волевых. Все же стычка перед матчем пошла на пользу. Именно сейчас нельзя пропускать никак. Попросту никак. Надо выстоять.

Мы опустились так низко, как только могли, не помышляя о нападении. Даже Максон «сел» на свою половину поля. А все остальные и вовсе из штрафной не пытались выйти.

Забавно, но несмотря на нарастающую боль, я, наверное, был самым подвижным из всей команды. Даже не чувствовал, что устал. Прямо сейчас готов еще тайм отбегать.

– Бить не давайте! – кричал Ибра, которому мы закрыли почти весь обзор.

Оно и верно. Если сейчас отскочит какой-нибудь рикошет, он даже среагировать не успеет.

Мяч перешел к Спиридонову. Тот сделал ложный замах, прокинул вперед, чтобы следующим касанием пробить по воротам. Именно тогда я успел выскочить и обокрасть его, после чего помчался, как подорванный. Бежал так, словно не было сыграно тайма, а меня только что выпустили на поле.

Опорник соперника попытался схватить за плечо, но я двинул им так, что он отлетел в сторону. В грязном подкате, даже не пытаясь сыграть в мяч, летел один из защитников. Не знаю, как удалось в последний момент подпрыгнуть. Теперь между мною и воротами соперника были всего лишь половина поля, второй защитник и вратарь. Голкипер вышел слишком далеко и теперь с прытью испуганного кабана бежал обратно. Такое ощущение, что даже быстрее меня.

Но именно сейчас я увидел то самое окошко, в которое и можно было забить. Перекинуть голкипера. Раньше меня бы смутило расстояние. Все-таки так далеко я и точно никогда не бил. Однако именно сейчас вкупе со все более нарастающей болью в животе укреплялась и решимость. Поэтому я прокинул мяч на несколько шагов вперед, разбежался и шмальнул.

Замерли все. И мои пацаны, и москвичи, и зрители. Лишь вратарь в тщетной попытке вытянулся, пытался достать мяч, пущенный ему за шиворот. Но тот пролетел под самой перекладиной и оказался в воротах.

Первые несколько секунд никто даже не поверил. Сначала опомнился Василий Степаныч, свистнув и указав на центр. А уже потом ко мне рванула вся команда, крича нечто невразумительное. Я шел им навстречу, пытаясь сдержать эмоции, но губы сами растягивались в улыбке. Вот только шел все медленнее и медленнее. Потому что боль в животе не просто вновь ослепительно вспыхнула. Она нарастала с каждой секундой, пока терпеть ее не осталось сил. И последнее, что я увидел, испуганное лицо Максона.

Глава 3

Очнулся я на чем-то мягком, приятном. И это было довольно странно. Газон не похож на перину. И бровка, с избытком засыпанная резиной, тоже.

А когда открыл глаза, то все стало на круги своя. Я находился в больнице. Причем, довольно крутой, насколько мог судить по мебели и каким-то навороченным приборам. Одноместная палата с решетками на окнах – не хухры-мухры. Так, а зачем здесь решетки?

Тюрьма? Так я вроде ничего такого не делал. Ну, немного физиономию Спиридонову поправил, он даже лучше стал. И ума точно прибавилось. Если за это закрывать, то у нас вся страна сидеть будет. Тогда что?

Как я не силился, но не мог придумать ничего такого, за что меня можно было закрыть. Я не ангел, конечно, но законы старался не нарушать. Потому что мне в голову вбили – делать херню легко и весело. А вот расхлебывать ее долго и уныло.

Первым делом я проверил конечности. Нет, свободен, даже наручников нет. Значит, все не так уж плохо. Я медленно привстал, ожидая возобновления боли в животе. Даже на тумбочку возле кровати оперся на всякий случай. Но нет, чувствовал себя почти как космонавт. Ну, или Илья Муромец, вставший с печи за банкой холодной «Колы». Или зачем он там вставал?

Более того, состояние было как после хорошего долгого сна. Голова ясная, тело свежее. Еще бы добавить в котелок немного понимания, что произошло.

Одежда на мне тоже была чужая. Какая-то серая пижама, подогнанная точно по размеру. Что же это за странная такая больница? Я осмотрел себя и обнаружил на правой руке следы от шприца. Либо брали кровь, либо уколы сделали.

Мягкой походкой я подошел к двери и попытался открыть ее. Ручка ушла вниз, но замок не подался. Зато с той стороны началось какое-то оживление. Рассыпались шорохом голоса, застучали каблуки мужских туфель, щелкнуло что-то вдалеке. И следом все стихло.

Ладно, понял, не дурак. Был бы дурак, не понял. Я вернулся к кровати и прилег обратно, ожидая тех, кто запер меня. То, что они придут сомнений теперь не вызывало. Хотя бы телефон оставили. Нет, я не хотел звонить в полицию, внутреннее чутье подсказывало, что без нее тут не обошлось, но хотя бы узнал, как там ребята сыграли.