Затерянная в Париже - Картленд Барбара. Страница 2

Почти умоляющим голосом она продолжала:

— И потом, я знаю, Уна, тебе нравится сельская местность и после того как ты долго пробыла здесь, тебе будет трудно свыкнуться с жизнью в большом городе.

Уна не отвечала.

Она думала о том, что в Париже ей будет, наверное, очень весело. Она была уверена, что отец ее предпочитает жизнь в самом скандально-известном в мире городе тому тихому и довольно скучному существованию, которое они вели прежде.

Они с матерью редко ездили в Париж просто потому, что не могли себе этого позволить. Еще совсем ребенком Уна узнала, что им приходится считать каждый грош, а если и заводились какие-то деньги, отец тут же тратил их. Когда она подросла, то узнала, что деньги, собственно, принадлежат ее матери.

— Мне их оставил мой дедушка, — объяснила она Уне, — и просто счастье, что он был так добр ко мне, иначе я даже представить не могу, что бы с нами было.

Когда Уне было почти пятнадцать лет, она узнала, что отцу пришлось покинуть свой полк и Англию из-за скандала. Она так до конца и не поняла, что же произошло, знала только, что дело было весьма предосудительное и в нем был замешан старший офицер. Так или иначе, отцу пришлось подать в отставку, чтобы не предстать перед трибуналом, и он вынужден был спешно покинуть страну, взяв с собой девушку, с которой был тайно помолвлен.

Такая секретность, как узнала Уна, была вызвана тем, что отец ее матери был категорически против свадьбы. Когда дочь бросила ему вызов, убежав с мужчиной, которого он считал развязным и невоспитанным, он вычеркнул ее из своей жизни и навсегда прервал с ней связь.

Потому-то Уна и родилась во Франции, и, слушая, с какой тоской вспоминала ее мать об Англии, представляла эту страну раем, в котором, если повезет, она однажды окажется и где будет счастлива так же, как была счастлива ее мать.

Странно, что в то время как у всех других девочек было множество родственников, тетушек, дядюшек, бабушек и дедушек, у нее остался теперь только отец.

Она подумала, что с каждым годом все больше скучает по матушке, больше даже, чем сразу после ее смерти. Так о многом хотелось с ней поговорить, так о многом у нее спросить!

Но миссис Торо умерла внезапно, и не успела Уна осознать, что же произошло, как оказалась во Флоренции, где каждый день общалась с большим количеством людей, чем она успела встретить за все прошедшие пятнадцать лет.

Так как ее интересовало все, что касалось матери, она с усердием изучала английский язык и литературу. Кроме того, Уна подружилась с английскими девочками, и, поскольку они принадлежали к аристократическим семьям, она много узнала об английском образе жизни и сравнивала его с французским и итальянским.

Уна была очень восприимчива ко всему новому и, глядя на нее, настоятельница думала, что она как-то по-особому чувствительна и глубина ее чувств необычна для юной девушки.

«Что же будет с ней дальше?» — спрашивала себя настоятельница, а вслух произнесла:

— Надеюсь, ты напишешь мне, Уна и обо всем подробно расскажешь. Помни, что я всегда буду тебе другом, и, если понадобится, с радостью помогу.

— Вы очень добры, матушка, — ответила Уна. — Я хочу поблагодарить вас за все, чему вы меня научили, за ту помощь, что вы мне оказали, пока я находилась у вас.

— Помощь? — переспросила настоятельница.

— Я понимаю, как невежественна была в отношении многих вещей, когда приехала сюда, — просто ответила Уна. — Я имею в виду не только образование.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, моя милая, — ответила настоятельница.

— Я часто думаю, — продолжала Уна, — о том, как мне посчастливилось, что мама выбрала для моей учебы именно это место и оставила деньги, чтобы все оплатить.

Она тихонько вздохнула.

— Мне приятно думать, что я ни минуты не потратила зря, но я понимаю, что еще многому мне предстоит научиться.

Настоятельница улыбнулась.

— Могу заверить тебя, милое дитя, что ты выучилась гораздо большему, чем многие девушки, побывавшие в моем заведении, и я рада, что ты понимаешь, как много у тебя еще впереди.

Обычно девушки в твоем возрасте думают только о замужестве.

— Я бы тоже хотела когда-нибудь выйти замуж, — ответила Уна, — но до того времени, я надеюсь, смогу помочь папе.

— Я тоже на это надеюсь, — отчетливо произнесла настоятельница.

И когда Уна, еще раз попрощавшись с ноткой искреннего сожаления в голосе, вышла, настоятельница некоторое время сидела неподвижно. Может быть, следовало, думала она, сделать больше для этого необычного и странного ребенка. Только она, через чьи руки прошло так много воспитанниц, понимала, что Уна, так преуспевшая в учебе, ничего не смыслила в окружающем мире и совсем не знала мужчин.

А разве могло быть иначе, если принять во внимание, что до своего появления в монастыре в течение пятнадцати лет она вела, как могла догадаться матушка-настоятельница, весьма уединенный образ жизни, да и три года провела в стенах монастыря?

Но эти три года были исключительно важны для Уны, думала настоятельница: именно здесь Уна, перестав быть ребенком, подошла к той черте, когда она должна была превратиться в женщину.

«Что из нее получится?» — спрашивала она себя и молила небеса, чтобы Уна встретила мужчину, который женится на ней и, по крайней мере, увезет ее с Монмартра.

Поезд замедлил ход и остановился у платформы; тут же налетели носильщики в синих робах, выкрикивая:

— Носильщик! Носильщик!

Выглянув в окно, Уна увидела на платформе толпу народа и подумала, что найти отца будет непросто.

Затем, пока мадемуазель второпях собирала вещи, Уна поцеловала на прощание своих попутчиц и обещала, что никогда их не забудет.

— Ты должна написать нам и рассказать о себе, — сказала Мария-Селеста. — И может быть, мы как-нибудь встретимся, если папа разрешит нам приехать в Париж. Интересно будет навестить тебя на Монмартре, хоть мама и говорит, что в таких местах приличной девушке находиться не следует.

— Идем, Мария-Селеста, — позвала мадемуазель, спускаясь на платформу.

Мария-Селеста состроила гримасу в ее сторону и еще раз поцеловала Уну.

— Береги себя, — сказала она. — По-моему, ты прекрасно повеселишься, когда все эти художники будут рисовать твои портреты, — и она спрыгнула на платформу.

Оставшись одна, Уна взяла в руки свою сумочку и теплое пальто, надевать которое не было необходимости, так как было слишком жарко.

Толпа двигалась к выходу, и Уна последовала за всеми, то и дело оглядываясь по сторонам в надежде увидеть отца.

Он был высоким и всегда возвышался над толпой. Он выглядел как типичный англичанин, хотя иногда носил довольно странную и нестандартную одежду, выдававшую в нем художника.

Она почти дошла до края платформы, когда увидела, как из багажного отделения выгружают ее кожаный чемодан с круглой крышкой.

«Пожалуй, надо его забрать», — подумала она и повернулась к стоявшему рядом носильщику.

— Вас кто-нибудь встречает, мадемуазель? — он обращался к ней слегка фамильярно, но, как поняла она, не потому, что был нахалом, а потому что она выглядела так молодо, что незнакомые люди неизменно принимали ее за ребенка.

— Наверное, отец ждет меня у ограды, — ответила она.

Носильщик кивнул и двинулся дальше, а она поспешила за ним.

Однако возле ограды отца не было видно, и, подождав несколько минут, Уна подумала, что ее отец, возможно, забыл, в какой день она приезжает.

Это было так на него похоже.

— Иногда мне кажется, что у твоего отца совсем дырявая голова, — частенько говаривала ее мать со смесью удивления и огорчения в голосе.

Она была права — он вечно приходил на встречи не в то время, вечно забывал, что ему нужно было найти или купить для них в Париже, или же привозил домой совершенно не то, потому что забывал, о чем его просили.

— Боюсь, мой отец про меня забыл, — сказала она носильщику.

— Не волнуйтесь, мадемуазель, — ответил тот. — Я вам раздобуду извозчика, и он отвезет вас куда пожелаете.