Гарем-академия 4. Старшая госпожа (СИ) - Мадоши Варвара. Страница 31

Лекарь же добавил уже совсем другим тоном:

— Взять ее.

***

Хорошо просыпаться в залитой солнцем просторной комнате под шум водопада. Кровать — большая и мягкая, шелковистые простыни нежно и тонко пахнут цветами, в комнате приятная прохлада и одеяло идеальной толщины... Хорошо нежиться, разглядывая фигурные светильники на потолке, неторопливо потягиваться, и ждать, пока слуги принесут фруктовый сок и общеукрепляющий отвар по рецепту нового целителя.

Отличное начало дня...

Особенно если учитывать, что это едва ли не единственные пять-десять минут, которые Даари могла насладиться праздностью!

Практически сразу после подъема ее жизнь немедленно попадала в тиски довольно жесткого расписания. И то, что это расписание частично составила сама Даари (а в остальном — согласовала), утешало слабо.

До завтрака нужно было: проделать прописанные лекарем физические упражнения (для этого Даари выходила в сад или на террасу: осенняя таальская погода благоприятствовала); прочесть сводку новостей, в том числе дворцовых (на этом настояла Гешвири: Даари, мол, нужно привыкать держаться в курсе), а раз в неделю еще и сдать анализы (в такие дни вместо сока Даари с утра приносили в постель обычной воды). Потом завтрак, учеба, прогулка, снова учеба, накопившиеся дела...

Чему Даари училась? Всему!

Во-первых, читала Академическую программу и писала второй из заданных в первом триместре рефератов (первый Даари написала еще в Серенгенском гарнизоне; да-да, в промежутке между этим всем — сама себе удивлялась!). Во-вторых, занималась с Гешвири медитацией и основами чароплетения: заполняла пробелы, оставленные демоницей. В-третьих, училась у Саюры дворцовому этикету.

После обеда наступал черед дел (в основном, по резиденции: одобрить то, уладить се — обычно не более чем на четверть часа, и те, в основном, возникали потому, что обитательницы соседних резиденций обычно находили, какие претензии предъявить людям Даари — это при том, что лично пока ни одна из них с Даари не познакомилась), потом — обучение каллиграфии и «изящным искусствам». Сперва в роли таковых выступало музицирование, но после первых же трех уроков преподаватель от нее отступился, сказав, что незачем мучать друг друга и что никакое жалование ему такое не компенсирует. Обсудив вопрос с Гешвири, они заменили музицирование рисованием. Совсем без чего-то такого нельзя было обойтись: признак высокообразованного человека, мать его!

Впрочем, каллиграфия ведь ей давалась неплохо; как оказалось, этот навык конвертируется в рисование. Даари припомнило, что оно ей и в школе давалось — никаких конкурсов она никогда не выигрывала, но хороший средний балл имела. Странно было снова вдыхать запах гуаши и акварели: казалось, это все осталось в другой жизни, в детстве... Эти занятия вполне сходили за отдых.

Еще знатной даме полагалось уметь ездить верхом и владеть каким-либо оружием, но и то, и другое лекарь Ранаарт решительно запретил.

«Если бы вы уже умели ездить верхом, — сказал он, — я бы не возражал: многие дамы занимаются этим до двадцатой-тридцатой недели. Но вы не умеете. Одно падение — и последствие могут быть самыми неприятными».

То же и владение оружием. Даари через Саюру наняла хорошего тренера по шайгон-бою, но он также осторожничал и только заставлял Даари без конца отрабатывать базовые приемы в крайне неспешном темпе. Эти тренировки проходили дважды в неделю по вечерам.

Удивительно ли, что к ночи Даари если и не валилась с ног в прямом смысле — все окружающие тщательно следили, чтобы она не переутомилась — так, по крайней мере, меньше всего способна была на какую-либо активность, даже и романтического толка. Вспомнив детскую привычку, она частенько задремывала с книгой прямо на диванчике в Желтой гостиной.

Однажды, к огорчению и чуть ли не ужасу Даари, Дракон явился к ней как раз тогда, когда она вот так дремала. И — со слов Саюры — полюбовался ею, а потом ушел, велев не будить. Даари потом на следующий день не знала, то ли ей смеяться, то ли огорчаться. Каждый визит Дракона по-прежнему оставался для нее драгоценностью, но забавно было думать, что она умудрилась так вот изящно отказать владыке миллиардов!

Вообще Дракон заходил куда чаще, чем раз в неделю — два, иногда три. Даари даже не ожидала такого внимания.

Правда, эти визиты далеко не всегда кончались постельными утехами (хотя и в большинстве случаев). Иногда Дракон честно признавался, что времени у него совсем нет, и он здесь только чтобы проведать ее, а заодно посмотреть, как она осваивает чары. За успехи он ее всегда хвалил, что бы она ему ни показала.

Где-то после третьего случая искренней (на слух) похвалы Даари раздосадованно воскликнула:

— Хватит быть таким снисходительным! Ты совсем меня не уважаешь?

— А разве я снисходителен? — очень живо удивился Дракон. — Ну надо же! Сдается мне, дорогая моя, что у тебя до сих пор были слишком суровые преподаватели. И Гешвири твоя немногим лучше. Ты и впрямь очень неплохо усваиваешь, а если вспомнить, что магрезерва у тебя нет — то и вовсе отлично.

Даари слегка удивилась: ругань демоницы еще жила в ее памяти. Впрочем, та уж точно не желала ей добра...

Слова Дракона она передала Гешвири, и та, кажется, расстроилась. Дня два думала, потом сказала:

— Больше я не буду тебя ругать во время занятий. Наверное, и впрямь пережала. Я старалась делать скидку на то, что ты не маг и беременна. Видно, мало делала.

— Так что, тебя учили еще жестче? — удивилась Даари.

(За время их тренировок она буквально не слышала от Гешвири ничего более воодушевляющего, чем «ладно, пока сойдет»).

— Меня учили не «жестче», меня учили как надо, — возразила Гешвири. — Без самодисциплины не выйдет хорошего мага. А как еще развивать самодисциплину в ребенке, у которого разума не хватает понять, как лучше? Привычка к самоограничению, приобретенная в детстве и юности, делает проще постижение магии в зрелости, — последнее Гешвири явно процитировала, хотя источник Даари не узнала. — Телесные наказания применяли, пока у меня месячные не начались. Потом просто сажали на хлеб и воду, если проваливала испытания... А потом я поступила в Академию, где Устав за последние сто лет изрядно смягчили, — она сказала это с явным неодобрением, а Даари подумала, что чужая душа все-таки потемки.

Вроде бы они с Гешвири последнее время — ближе некуда, а в то же время иногда что-то такое вылезает... И всегда, наверное, будет вылезать, потому что, как ни крути, они принадлежат с ней к разным мирам, даже если жизнь свела их вместе.

Например, Даари искренне не понимала, как можно любить свой Клан, в котором с тобой так обращаются, используют как хотят и даже не скрывают, что собираются разменять твой брак для устроения собственных интересов — читай, для того, чтобы верхушка Клана сильнее разбогатела и приобрела больше влияния. А Гешвири своих обожала, у нее даже голос менялся, когда она о них говорила.

Когда же Даари пыталась намекнуть, что это как бы не совсем здоровая позиция, Гешвири с великолепным высокомерием отозвалась:

— А, ты о современных теориях, которые превозносят ценность индивидуализма и так называемых «интересов личностного роста» в противовес целому? Будь моя воля, я бы их всех запретила. От них-то и слабеет наша Цивилизация!

Спустя дней десять после разговора с Сиарой Салагон Даари столкнулась с миром Гешвири неожиданным образом.

Все началось вечером, когда Даари намазывала лицо кремами перед трюмо (недавно приобретенная по настоянию лекаря привычка: мол, за кожей нужно ухаживать, а не то по мере развития беременности с лицом может статься настоящая беда). При ней находилась Саюра: доделывала дела на магфоне, а может быть, читала что-то постороннее. Даари пыталась отпускать «секретаршу» раньше, но та объяснила ей, что делать это до окончания вечернего туалета не принято: мало ли что может понадобиться. «Вы и так не перегружаете меня работой, сиятельная госпожа, не волнуйтесь на мой счет!» — сказала она Даари.