Захватчица (СИ) - Кальк Салма. Страница 34

- Вот, смотри, - Тея подвела его и показала большую фотографию, на которой она сама в старинном платье стояла рядом с беломраморными мужчиной и женщиной.

По легенде, у женщины были зелёные глаза. И они теперь нет-нет, да и возрождались в её потомках. У Жанно были классические глаза Саважа – желтоватые, кошачьи. А у Теи – зелёные.

От первого герцога Саважа и его супруги не осталось портретов, только скульптура. Совместная. Её создал какой-то знаменитый художник из Фаро, где они оба прожили изрядную часть жизни, и ещё в середине прошлого века, говорят, семье там принадлежал особняк. Потом, правда, его выкупили городские власти – под музей.

Скульптуру же давно привезли в Саваж и установили в замке. И даже раз в неделю пускают туда туристов поглазеть – за денежку, ясен пень. Жанно бурчит, что с семейной славой и памятью так нельзя, но папа всегда возражает, говорит, что люди должны знать историю, а если её им просто так давать, они решат, что это ерунда полная. А если напустить туману и заставить заплатить – то прибегут и добавки запросят.

Что ж, прибегали и просили, как Тея понимала. Смотрели, фотали – без вспышки, непременно без вспышки – и несли легенду дальше, по соцсетям и мессенджерам.

Для Теи же эта скульптура была воплощением не сколько великого семейного прошлого, сколько великой любви. Она читала воспоминания герцогини Анжелики – захватывающий роман, и представляла себе, как это было круто – там и тогда. И пока была маленькая, мечтала себе такую же великую любовь. Но или лимит любви, выданный на семью, закончился на родителях и Жанно с Авриль, или ей пока просто такого не выпадало.

Или выпадало?

- Ты откроешь вино? – спросила она у Горы.

* * *

Рик чувствовал себя не в своей тарелке, но понимал, что без женщины рядом это чувство было бы ещё острее. Он совершенно не умел решать дела вот так, между ничего не значащими разговорами. Или просто сейчас у него не было таких дел, которые нужно было бы непременно решить, это, скажем, если бы полгода назад его бы занесло на такое сборище, ему было бы, о чём поговорить, что предложить и о каких событиях перемолвиться. Да даже три месяца назад ещё было. И было бы, с кем – Саважи собрали в доме  всех приметных военных континента. А теперь – ничего, только бесконечно вспоминать то, что уже было? Увольте. И непонятно, будет ли что-то ещё – когда-нибудь.

А женщине рядом как будто вовсе не было никакого дела до того, что у него в жизни сейчас, мягко говоря, не самая лучшая полоса. Она сверкала на него глазами ровно так же, как если бы он снова командовал базой «Центр», и под его началом были люди, и эти люди делали свою работу, и делали её хорошо. В  её глазах он каким-то чудом видел себя – того, прежнего. Который ходит без палки и делает всё, что положено.

Ей удалось невероятное – он вовсе забыл о своих бедах, и только лишь слушал её голос – сказки о великих и могущественных предках. Его предки жили значительно скромнее – не спасали королей, не водили людей в походы, не были великими полководцами и столь же великими дипломатами. Потихоньку воевали, потому что как иначе, вроде него. Или занимались землёй и теми, кто на той земле живёт – как отец и дед. Он не смог бы ей столько рассказать. Значит – слушать.

А ведь она и петь умеет, почему-то подумал он. Вспомнил их последнюю ночь в Ар-Тааре, когда она утром сбежала, не попрощавшись. Наверное, он того стоил, чтобы бежать от него, не сказав ни слова. Или нет?

- Откуда у тебя такой дивный наряд?

На фотографии она, совсем юная, стояла в красивой зале рядом с мраморной скульптурой – мужчина и женщина в старинных платьях. И на ней какое-то такое же.

- Проект был такой по истории, в академии. Нужно было найти достопримечательность и пропустить её через себя – рассказать, чем она близка именно тебе. Конечно, я рассказала о первом герцоге Саваже и его Анжелике, и мне даже сшили такое платье, как тогда носили, и я в нём сфоталась. Проект получил высокий балл, а подготовка доставила мне даже больше удовольствия, чем результат.

- Так бывает? – улыбнулся он.

- Бывает. Это на службе нужен результат, потому что – он или у тебя, или у противника. А во всём остальном можно иначе. Просто быть здесь и сейчас. И не думать о том, что когда-то наступит завтра, и нам придётся встречаться с новым противником.

Она села на диван рядом с ним, взяла бокал, хотела допить, но в нём ничего не было. Взяла его бокал, пригубила. Протянула ему. Он не отказался. Маленькими глоточками – он, она, он, она…

Белое лимейское коварно – пьётся легко, и кажется, будто у тебя крылья отрасли и ты сейчас на них улетишь. И ты не думаешь, что на самом деле не улетишь, а шлёпнешься, потому что здесь и сейчас ты их вполне ощущаешь.

Бокал был отставлен, они с Саваж сначала не сводили друг с друга глаз, а потом кто кого поцеловал первым? Он ли понял, что не может просто так распрощаться и уйти, она ли решила, что нужно брать его тепленьким? Впрочем, ей решительности никогда было не занимать, хоть с кем – хоть с врагами, хоть с друзьями, хоть с мужчинами. А ведь мог и не узнать, что такое чудо ходит по земле, как все люди, разговаривает, поёт. Ругается, воюет. Любит-ненавидит. Смотрит на него – глазами своими зелёными, доставшимися от каких-то там предков. Легко касается кончиками пальцев, и губами, и… всей собой тоже. А рисунки на её коже – они ж светятся, просто светятся. И сама она – светится. Как та сущность, в храме которой они были, кажется теперь – в прошлой жизни.

- Ты охрененный, Гора. Вдруг не доведётся ещё тебе это сказать, очень уж у нас всё с тобой странно, так я сейчас скажу, ладно?

Голос хриплый, едва слышный. Красивая причёска растрепалась, украшение из неё он вытащил сам – опасался повредить, ну его, а волосы того и ждали - рассыпались. Какие-то они у неё странно подстриженные нынче, будто на один бок. Платье улетело на пол – всего лишь на одном крючке держалось, и на маленькой пуговице, бывает же. Ноги в чулках, которыми она дразнилась – господи, у Саваж бывают ноги в чулках, кто бы мог подумать. Прекраснейшие ноги на свете, что уж, только вот в чулках тема розовых пяток не раскрыта, поэтому долой чулки!

Пятки вправду розовые и совсем небольшие, тонут в его ладони. Она смеётся и говорит, что ей щекотно, нужно осторожнее. Тихо касаться. Да, вот так. Чтоб вздыхала и мурлыкала. И обнимала его, и тоже тихо касалась, и тёрлась носом и щекой, и говорила – совсем не грубости, кто б мог подумать! Впрочем, мог бы, не первый же раз, она только в бою груба, и после боя, когда язык не ворочается и зуб на зуб не попадает от усталости. А когда она полна сил, то – нежна и прекрасна. Алый цветок на колючем стебле. А у корней боеголовка, злить и обижать не рекомендуется ни в коем случае. Уважать, ценить, ласкать…

Потому что губы её сладки, а касания – горят огнём, переполняющим его, даром, что сами по себе совсем невесомы… Слова – как песня, взгляды – как выстрел. Она безгранична, как вселенная, со всеми своими глубинами, и прекрасна, как звезды. Оплетает, как лоза, укрывает, питает. Дарит всю себя, без остатка, без сомнения. Как не принять? Как не отдать себя взамен, в ответ? Невозможно.

Глаза в глаза, губы к губам, кожа к коже. Без остатка, без сомнения. Пока снаружи тихо и темно, пока горят магические огни. Потому что кто знает, что станется с творящимся чудом, едва покажется первый луч солнца?

Первый луч солнца в пустыне изгоняет скорпионов и ящериц, и прочих тварей, и прячутся они – до новой ночи. А здесь все ящерицы и скорпионы давно попрятались, от неё и от её неукротимого нрава, от её яростного и нежного взгляда.

А утро… вот придёт то утро, там и поглядим.

Впрочем, ждать утра не пришлось. Она уснула – просто уснула у него на плече. И даже не проснулась, когда он коснулся её губ на прощанье.

Может быть, они ещё и встретятся. А если нет – что ж, ничего прекраснее в его жизни уже точно не будет.

16. Новшества

Две недели спустя Тея мрачно сидела, запершись, у себя в комнате, и не отзывалась на внешние раздражители. Потому что… Сама-дура-виновата, потому что. Дурость не лечится. Бестолковость и беззаботность опасна, будто не знала.