Консультант по счастливой жизни (СИ) - Славина Анастасия. Страница 19

Вопрос о няне Тарас поднял через две недели после рождения сына. И аргументы были логичные и правильные: тебе надо высыпаться, ребенку нужна отдохнувшая мама, а мужу — довольная жена. Но как отдать сына чужой женщине, если он плакать переставал только у моей груди? Когда он такой крошечный, совершенно беззащитный?

Через месяц я уступила Тарасу: видела, как ему непросто. Мы пригласили женщину из агентства. Потом другую... Но сын не унимался на чужих руках, засыпал только, когда от истерики заканчивались силы. Разве можно выспаться или расслабиться в такой ситуации?.. Моя мама не могла мне помочь: она ухаживала за больным отцом в полутысяче километров от Москвы, а мама Тараса... В общем, она тоже чайлдфри. Сашку сложно было вщемить в ее график с педикюром, сеансами массажа, литературными салонами. Впрочем, она и не обязана была это делать. Своего сына свекровь вырастила без бабушек.

В общем, больше не было совместной работы, красивых причесок и модной одежды. Днем моя жизнь состояла из бесконечных прогулок: Сашка хорошо засыпал в слинге, сердцем к сердцу. Вечером и ночью я, как могла, разрывалась между сыном и мужем.

Первый год после рождения сына — год, который в моем воображении должен был стать счастливым и радужным, как хвост у Машкиного пони, — оказался адом. Неспящий, постоянно плачущий ребенок. Неспящая мама, которая опиралась о стену, идя по коридору, чтобы не упасть от усталости. Неспящий и постоянно недовольный муж, ревнующий к ребенку и требующий, требующий, требующий: бодрости, лучезарных улыбок, маникюра, задушевных разговоров, секса... Как мы тот год пережили ― черт его знает.

Затем Сашка подрос, и появилась няня. Стало проще.

Тарас, наконец, начал общаться с сыном. Общение было строго дозированное, временами жесткое. Ведь, в отличие от меня, сын не желал выполнять весь список требований отца. Саш­ка был — да и остался — шумным, очень активным. И очень привязанным к маме. Когда папа приходил домой, мне приходи­лось отстраняться от Сашки, усаживать его за мультики. Но как-то выкручивались.

Прошло еще несколько лет, пока все более-менее наладилось.

И тут выяснилось, что я снова беременна.

Срок ― два месяца. Месячные у меня нерегулярные, так что я не сразу опомнилась. К тому же мы предохранялись.

И вот тут началось... Мало того, что Тарас категорически был против второго ребенка, так у него еще и развилась мания, что это не его ребенок, что я ему изменила.

Я все думала, как мне быть. Я очень, до безумия, хотела второго ребенка, но понимала, чем это может обернуться для семьи. А Тарас с ума сходил от ревности. Помню, лежу в кровати, глаза не могу открыть: токсикоз страшный. И слышу, как Тарас копается в моей сумке. Мои электронные письма он теперь читал, не прячась. Когда я сменила пароль, Тарас на меня замахнулся. Не ударил, нет.

Может, если бы не тот ужасный токсикоз, во мне было бы больше нежности и времени для Тараса и я бы как-то могла его переубедить, успокоить. А так он продолжал буйствовать, начал орать на сына. А я лежу и думаю: «С Сашкой не было токсикоза, беременность иначе протекает. Может, у меня девочка?»

Образ дочки, которая никогда не родится, не выходил из головы. Если я уступлю мужу, пойду к «правильному» врачу — дата и время уже были назначены — то детей у меня больше не будет. Девочки не будет. Тарас не согласится. Никогда.

А что я получу, уступив? Ревнивого мужа, от которого надо прятать собственного сына? Какой будет моя жизнь? Смогу ли я когда-нибудь простить Тарасу эту девочку? Она мне даже снилась.

Всю ночь перед походом к врачу я рисовала карандашами в блокноте. Крохотное черное зернышко, а вокруг него — линии разных цветов, одна за другой. Зернышко, укутанное в радугу.

Утром я села в такси. Час прокаталась по городу — и вернулась домой.

Реакцию Тараса я опущу.

Через семь месяцев у меня родилась Машка — моя девочка, мое чудо. И если Сашка черноволосый, то Машка появилась на свет моей детской копией — светлая, как ангел.

А дальше — снова ад, еще хуже. Даже когда Машка подрос­ла, она и на шаг от меня не отходила. И отставить ее в сторонку ради мужа, как это приходилось делать с сыном, я не могла. Потому что Машка не смотрела мультики. Она просто опускала голову и беззвучно плакала. Мы с Тарасом стремительно отда­лялись друг от друга. Когда Машке исполнилось два года, у Тараса появилась любовница. В три ― мы развелись.

...Как странно, все еще блуждая в сумерках той истории, обнаружить себя в реальных сумерках квартиры Лео.

Я неподвижно сижу на диване с кружкой остывшего чая. Не помню, как и когда она оказалась у меня в руках. В приоткрытое окно волнами накатывает прохладный воздух, смешивается с теплым, комнатным. Это рождает ощущение, будто я плыву на глубине, где одно течение сменяет другое.

Я всю жизнь плыву по течению.

Единственный раз решила поступить по-своему — и едва не утонула.

Я не хочу об этом говорить.

Но вдруг Лео и в самом деле мне поможет? Вдруг я изо всех сил сопротивляюсь тому, кто удержит меня на плаву?

Лео сидит напротив меня. В сумерках его светлая рубашка почти сливается с серой спинкой кресла. Я совсем не вижу его глаз. Что он думает о моей истории? Стоит ли продолжать? Может, консультант по счастью счел мой случай безнадежным?

Наверное, Лео улавливает тень моей улыбки даже в полу­тьме. Он чуть склоняет голову, будто хочет посмотреть на меня с другого ракурса. Будто так ответ на его незаданный вопрос станет понятнее.

— Вы ушли от Тараса, и стало проще?

— Стало в стократ сложнее, — я даю себе передышку перед началом новой истории: машинально делаю глоток холодного чая и осознаю это, лишь почувствовав горечь на языке. — Проблемы начались из-за того, что уже давно не представляло для меня ценности: из-за денег. Теперь мы жили впятером в одно­комнатной квартире: мама, больной дедушка и я с двумя детьми. Маминой зарплаты сторожа, дедушкиной пенсии и моих алиментов едва хватало на еду и оплату коммунальных.

Я работала мерчендайзером за гроши и пыталась что-то творить по ночам как дизайнер-фрилансер. Почти не спала. Все крохи нерабочего времени забирали бытовые вопросы и дети. Так ведь, наверное, нельзя говорить о детях?.. Но тогда ощущение было именно такое. Иногда я смотрела вниз с балкона на девятом этаже и не чувствовала ничего, понимаешь? — я допиваю чай залпом. В глазах  — слезы, черт бы их побрал. — Так длилось четыре месяца. А потом приехал Тарас, обеспокоенный тем, что я перестала отвечать на звонки. Я была в таком состоянии, что он даже не стал злорадствовать. Остался на несколько дней, чтобы привести мою жизнь в порядок: купил квартиру. Выделил деньги на карманные расходы. Через пару месяцев открыл здесь представительство своей компании и предложил мне работу.

— Тарас молодец, правда?

Я непонимающе смотрю на Лео. Он иронизирует? Что в моем рассказе дало ему для этого повод?

— Да, он очень мне помог!

Я жду продолжения, чувствуя, как во мне потихоньку закипают досада и злость.

— Поправьте меня, если я не прав. Ваш бывший муж — владелец огромного состояния — после развода оставляет вас и его детей без денег. Когда ваша жизнь становится невыносимой, он позволяет вам поселиться в его квартире, при этом оставляет за собой право приходить, когда ему вздумается. А также устраи­вает вас на низкооплачиваемую, едва ли связанную с творчеством работу, где вы находитесь под ежеминутным наблюдением начальницы, непосредственным шефом которой является ваш муж. Да он и в самом деле молодец!

— Ты не представляешь, как мне приходилось выживать...

— Сейчас вы зависимы от мужа даже больше, чем когда жили с ним. Он по-прежнему вас контролирует. И вы по-прежнему не видите в этом ничего страшного.

— Ты не слышишь меня!

— Это, знаете ли, взаимно!

Лео рывком поднимается с кресла и включает свет. Он обрушивается на меня с такой силой, будто имеет вес. Я инстинк­тивно прикрываю глаза рукой.