Змея Сатаны - Картленд Барбара. Страница 24

Никто во всем светском обществе ни на секунду бы не поверил, что он ее похитил и увез исключительно из сострадания. Конечно, все были бы уверены, что она – его любовница, и в таком случае она была бы изгнана отовсюду и никогда не могла бы больше появиться в свете.

– И все же, что я могу сделать? – опять, как и раньше, спрашивал себя граф, чувствуя, что упирается в каменную стену.

В какой-то момент ему в голову пришла мысль, показавшаяся сначала столь экстравагантной, что он про себя рассмеялся. Тем не менее, эта мысль не уходила, и он вспомнил, как его предшественник переодевался носильщиком или нищим, смешивался с толпой пьяниц и воров и однажды сумел обмануть горожан Берфорда, принявших его за жестянщика.

Он сидел на рыночной площади и кричал: «Паяю и починяю тазы и чайники!» – до тех пор, пока вокруг него не скопилась груда этих предметов, затем он начал вышибать днища или выковывать молотком всякие странные фигуры. Его так и не узнали, но в Берфорде сохранилось предание о том, что его светлость разослал новые горшки, тазы и чайники всем, кого затронула эта история.

Даже в царствование Карла II в таких проделках не было ничего нового.

Плутарх пишет, что Марк Антоний бродил по городу, переодетый рабом, а Клеопатра часто сопровождала его в одежде служанки.

Граф вспомнил также, как часто он различным образом переодевался во Франции и скольких людей это помогло спасти.

На Беркли-сквер была комната, где все еще хранилась одежда, которую он тогда использовал, и ключ от этой комнаты был только у него.

Ну, что же, подумал он, можно пойти и посмотреть самому, что же происходит в номере 13 по Лимбрик-лейн, и тогда он узнает, преувеличены ли рассказы, или они основаны на фактах.

Снова и снова он прокручивал эту идею, но когда добрался до Лондона, то все еще не пришел ни к какому определенному выводу. Поздно вечером, когда он снова думал о Цирцее, он сказал себе, что если прозвище, придуманное для нее – Змея Сатаны, – действительно ей подходит, то важно не забывать, что змеи – опасные существа.

Он вспомнил случай из времен своей юности. Он охотился вместе с одним из людей его отца, когда они натолкнулись на логово крыс во дворе фермы. Одну крысу они убили, но другие спрятались в старой трубе, когда-то служившей для полива, а теперь лежавшей на земле.

– Что теперь нам делать? – спросил граф.

– Надо выкурить их оттуда, мастер Джералд, – сказал слуга.

Он набрал соломы, затолкал ее с одного конца трубы и поджег. Одна за другой крысы выскакивали с противоположной стороны, и граф стрелял их.

Невозможно застрелить Цирцею, думал он, лежа без сна в темноте, как бы ни хотелось поступить именно так. Его, однако, не покидало воспоминание о том, что они тогда делали с крысами.

Осторожность подсказывала ему, что он должен вести себя, как обычно, и не дать никому заподозрить, что имеет какое-то отношение к исчезновению Офелии.

Несмотря на то, что разум подсказывал ему, что нужно скептически смотреть на все сверхъестественное, ему было трудно поверить, что с Офелией на самом деле не происходит что-то совершенно необычное.

Будь на ее месте другая женщина, он приписал бы все рассказанное в первую очередь разыгравшемуся воображению, а может, и желанию привлечь его внимание. Но он понимал, что это никак не могло относиться к Офелии. Ни одна другая женщина не могла бы вести себя в таких обстоятельствах спокойнее, чем она, не выказывая ни малейших признаков истерики.

Граф вспомнил некую даму, пользовавшуюся его благосклонностью, которую когда-то задержали и ограбили разбойники. Ничего, кроме драгоценностей, они не взяли, но несколько недель после этого она плакала, чтобы вызвать его сочувствие, вскрикивала и падала в обморок, если экипаж, в котором они ехали, тормозил из-за уличной толчеи. Она настолько переусердствовала в драматизации случившегося с ней, что в конце концов графу это надоело, и он ее выгнал.

До сих пор Офелия вела себя с незаурядным мужеством и самообладанием, какому могли бы позавидовать многие мужчины.

– Она – совершенно исключительная личность, – сказал себе граф и преисполнился еще большей, чем раньше, решимости заставить мачеху оставить ее в покое.

Но как это сделать?

Глава 6

Граф верхом возвращался домой через парк, когда чей-то голос окликнул его:

– Рейк!

Повернув голову, он увидел рядом своего приятеля.

– Привет, Генри! – воскликнул он. – Я давно тебя не видел.

– Я был во Франции, – ответил Генри Карлтон.

– Свидетельствовал свое почтение Первому консулу? – спросил граф.

– Я встречался с ним. Это действительно гениальный человек, – ответил Генри Карлтон. – Но нет нужды тебе говорить, ты и сам знаешь, что судостроительные верфи и оружейные заводы работают круглосуточно.

– Да, я слышал об этом, – мрачно сказал граф.

– Ну и прекрасно, надеюсь, что ты будешь долго и громко кричать об этом в уши наших глухих министров, – сказал Генри Карлтон, – особенно, если я скажу тебе еще кое-что, Рейк. Наполеон собирается короноваться.

Граф удивился:

– Ты уверен в этом?

– Он всего-навсего сделает так, что сбудутся предсказания его звездочетов, предсказателей и гадалок, к которым он прислушивается долгие годы.

– Боже мой! – воскликнул граф. – Ты хочешь сказать, что Наполеон всерьез относится ко всей этой чуши?

– Именно так, – ответил Генри Карлтон. – И его жена, Жозефина, тоже. И разумеется, для него все эти предсказания одно радужнее другого.

– Еще бы, – цинично согласился граф. – Но не могу поверить, чтобы такой проницательный и, несомненно, во многих отношениях блестящий человек, как Бонапарт, дал провести себя этим мошенникам.

– Это очень по-французски, – ответил его друг. – Мадам де Ментенон практиковала черную магию, чтобы добиться благосклонности Людовика XIV, и Екатерина Медичи тоже производила весь этот ритуал – жертвоприношения и, естественно, черная месса над телом девственницы.

– Мне все это очень не нравится! – воскликнул граф.

– Я тебя понимаю, – ответил Генри Карлтон, – но будь готов к тому, что скоро ты увидишь маленького корсиканского капрала среди коронованных особ Европы.

Доехав до Станхоуп-гейт, они расстались, и граф поскакал домой, раздумывая над тем, что рассказал приятель.

Он знал, что для большинства парламентариев станет шоком стремление Наполеона к монархии, но признал, что этого возможно ожидать от человека, который, как метеор, пронесся по карте Европы.

Завтрак уже ждал графа, и как только он кончил завтракать, появился майор Мазгров с почтой и множеством вопросов касательно владений графа. Они освободились от дел только к одиннадцати часам. Наконец, подписав последнее письмо, граф встал и сказал:

– Я должен переодеться. В полдень я обещал быть в Карлтон-Хаус.

– Очень сожалею, что надолго задержал вас, милорд, – сказал майор Мазгров.

– Не думаю, что мы потратили время на ненужные вещи, – ответил граф с улыбкой.

Он уже собирался покинуть библиотеку, когда вошел дворецкий с запиской на серебряном подносе.

– Грум только что прискакал с этим из замка, милорд.

Граф открыл конверт и по почерку понял, что письмо от Нэнни.

Очевидно, она нацарапала его в спешке, потому что почерк был не таким аккуратным и точным, каким он его помнил.

Он прочел:

«Милорд, я буду вам весьма признательна, если ваша светлость посетит нас как можно скорее. Происходят вещи, которых я не понимаю и которыемне не нравятся, и я думаю, что вашей светлости следует приехать.

Остаюсь вашей покорной слугой

Нэнни Грехем».

Граф внимательно прочитал письмо и сказал дворецкому, ожидавшему распоряжений.

– Скажите груму из замка, что ответа не будет и прикажите, чтобы немедленно подали фаэтон с четверкой лошадей в сопровождении Джейсона.