Золотая гондола - Картленд Барбара. Страница 22

Глава шестая

Паолина открыла глаза и в первое мгновение ей показалось, что кругом еще ночь и она видит перед собой огромную люстру, в которой пылала добрая сотня свечей. Но затем девушка поняла, что это было всего лишь солнце, переливавшееся всеми цветами радуги в стеклянных окнах бурчиелло и оставлявшее множество отблесков на позолоченных деталях, украшавших рамы.

Приподнявшись, она обнаружила, что уже наступило утро. Снаружи до нее доносились чьи-то голоса. Один из них принадлежал сэру Харвею.

При мысли о нем Паолина поспешно бросила взгляд в сторону зеркала, прикрепленного к стене маленькой каюты, и увидела там свое лицо, покрытое после сна нежно-розовым румянцем, глаза под слегка припухшими веками еще хранили мечтательное выражение. Она поднесла руки к волосам и потом, едва встав с кушетки, на которой спала, выглянула в окно и издала восклицание, полное искреннего восторга.

Они были в Венеции! Паолина могла любоваться величественного вида дворцами по обе стороны канала, гондолами, медленно плывущими по голубой глади вод, круглым куполом церкви Санта-Мария делла Салуте. Ей хотелось смотреть на все это великолепие, не пропуская ничего.

Она наскоро поправила прическу, после чего открыла дверь каюты и окликнула сэра Харвея.

– Почему вы не сказали мне, что мы уже на месте? – спросила девушка. – Зачем вы позволили мне так долго спать?

Он протянул руку, помогая ей выбраться на узкую палубу, где стоял сам.

– Да, мы уже на месте, – сказал он. – Но мне было жаль вас будить. Вы выглядели такой уставшей прошлой ночью.

– Я с трудом могу припомнить, как мы поднялись на борт, – отозвалась Паолина. – Наверное, это вы перенесли меня.

– Да, я, – согласился сэр Харвей. – Но мне показалось, что у вас не хватит сил идти самой.

– Ах! Теперь я все вспомнила, – воскликнула Паолина. – И, если я не ошибаюсь, вы еще разговаривали о чем-то с кучером. Он тоже отправился с нами?

Сэр Харвей утвердительно кивнул.

– Он сейчас там, – ответил он, сделав жест рукой в сторону кормы, где молодой человек сидел, обхватив руками колени и озираясь вокруг себя с явным удовольствием.

– Это было очень великодушным поступком с вашей стороны, – мягко произнесла Паолина.

... Когда после отчаянной скачки, опасаясь ежеминутно преследования со стороны солдат герцога, они наконец оказались на берегу, Паолина нашла в себе силы подняться, в то время как сэр Харвей вышел из экипажа, чтобы убедиться в том, что корабль уже ожидал их.

Он отсутствовал довольно долго, и девушка сидела одна в темноте, терзаемая страхом и тревогой – как бы что-нибудь в последний момент не помешало их бегству. Но когда сэр Харвей вернулся, она могла заметить при свете фонарей, что он улыбался.

– Все готово к отплытию, – сообщил он. – Сейчас придут слуги, чтобы отнести на борт наш багаж.

Засунув руку в карман, он вынул кошелек.

– Вот тебе три кроны [3], – обратился он к кучеру. – Ты хорошо справился со своей задачей, и я тебе очень признателен.

Кучер – совсем молодой человек, почти юноша – взял деньги с явным нетерпением, чего и следовало ожидать.

– Благодарю вас, ваша милость, – произнес он, – но я не осмелюсь вернуться обратно к герцогу.

– Вот как?! – воскликнул сэр Харвей. – Почему же?

– Потому, ваша милость, что за мою жизнь никто не даст сейчас и ломаного гроша. Его светлость обязательно дознается, что это я помог скрыться вам вместе с вашей сестрой. И даже если я стану клясться и божиться, что вы силой связали меня и заткнули мне рот кляпом, он заявит в ответ, что, после того, как вы вернулись, я должен был отказаться везти вас или, по крайней мере, доставить вас туда, где вас могли захватить его люди.

Сэр Харвей рассмеялся.

– Не трусь, парень, – сказал он. – Может быть, все не так плохо, как ты думаешь.

– Герцог никогда не прощает тех, кто не выполняет его приказаний, – произнес молодой человек уныло. Последовала короткая пауза и затем он добавил: – Прошу вас, возьмите меня с собой, ваша милость!

Сэр Харвей выглядел изумленным.

– Но что ты умеешь делать?

– Я мог бы служить при вашей милости камердинером. Мой отец когда-то служил в одной из миланских гостиниц, и мне часто случалось выполнять его обязанности, когда я был еще подростком. Возьмите меня с собой, умоляю вас!

– Ладно, – ответил сэр Харвей. – Я уже и так изрядно досадил герцогу, так что одно лишнее дельце не в счет. Но сейчас тебе лучше позаботиться о лошадях.

– Неподалеку отсюда есть трактир, где я так или иначе должен был их оставить, – произнес юноша. – Не могли бы вы, ваша милость, немного подождать, пока я отведу их туда?

– Я даю тебе ровно двадцать минут, – ответил Харвей.

Лицо итальянца просияло, и, с жаром произнеся:

«Gracie mille» [4], он тотчас бросился на помощь слугам, направлявшимся к ним по тропинке со стороны моря, чтобы снять сундуки с крыши экипажа.

«Это было благородным поступком», – решила про себя Паолина. Глаза ее слипались, и, как ей показалось, прошло немало времени, прежде чем ее подняли на руки и перенесли на борт корабля. Насколько могла припомнить девушка, она пробормотала в ответ нечто похожее на слова благодарности и затем, едва ее голова коснулась подушки, погрузилась в глубокий сон, который ничто не могло нарушить в течение всей ночи.

Теперь же весь мир вокруг казался слишком удивительным и прекрасным, чтобы охватить его взглядом. Готические храмы, мраморные особняки эпохи Возрождения, построенные Ломбарди [5], располагавшиеся по обе стороны от Большого Канала, поражали своим великолепием. Это было сродни чуду, подумала она, слушая голоса гребцов, сообщавших названия дворцов, каждый из которых принадлежал какому-нибудь богатому и влиятельному семейству.

Гондольеры, замершие в ожидании, в соломенных шляпах и красных шарфах, представляли собой столь же живописное зрелище, как и лакеи, которые стояли на ступеньках, готовые встретить гостей, прибывавших с визитом к их хозяевам. Последние были одеты в ливреи из шелка и бархата самых ярких и красочных тонов, отделанные золотыми и серебряными галунами. Их напудренные парики казались такими же белоснежными, как чулки и перчатки. Все здесь, с точки зрения Паолины, свидетельствовало о богатстве и привычке к роскоши. Каждый балкон в изобилии украшали цветы, а также гобелены и драпировки, покрытые изумительной вышивкой, перекинутые через балюстраду. Гондолы, привязанные к установленным перед каждым зданием pali [6], были расцвечены гербами самых знатных аристократических фамилий, а фонари, крючки-подвески были сделаны из чистого золота, иногда даже с драгоценными камнями.

Корабль медленно плыл вперед по каналу, пока не остановился перед великолепным палаццо с широкими мраморными ступенями, покрытыми до самого края воды ковром изысканной работы.

– Почему мы остановились здесь? – спросила шепотом Паолина.

– Это наш дом, – ответил сэр Харвей.

– Наш! – воскликнула она в крайнем изумлении. – Но ведь он слишком большой, слишком роскошный! Как мы можем позволить себе что-либо подобное?

Девушка говорила по-английски, однако сэр Харвей поднес палец к губам.

– Т-с-с! – предостерег он ее. – В Венеции даже стены имеют уши. Идите и осмотрите ваше новое жилище. Полагаю, оно должно прийтись вам по вкусу.

Он спустился по трапу бурчиелло и подал руку Паолине, помогая ей сойти на набережную. Она медленно последовала за ним. Лакеи в ливреях по обе стороны лестницы кланялись им, а мажордом приветствовал их у самых дверей палаццо.

– Все ваши распоряжения выполнены, ваша милость, – сказал он. – Я нанял штат слуг, достойных вашего высокого положения, и искренне надеюсь, что мои скромные усилия заслужат ваше одобрение.