Золотая гондола - Картленд Барбара. Страница 42

Слова его сопровождались язвительной усмешкой, и Паолина вдруг осознала, что весь мир вокруг был залит солнечным светом.

– Так вот что ей было нужно от вас! – воскликнула она.

– Должен признаться, я был удивлен, когда узнал о том положении, в котором оказалась семья маркиза, – задумчиво произнес сэр Харвей. – Сейчас их в основном заботит лишь то, смогут ли они по-прежнему тратить деньги бедной девушки и после смерти маркиза. Если нет, им придется распрощаться со своим палаццо и с большей частью других удовольствий.

Почему-то это не имело больше значения для Паолины. Девушке было искренне жаль маркиза, она чувствовала горечь из-за того, что у него хватило безрассудства покончить с собой, когда он был еще так молод и полон сил, однако на душе у нее было не столь тяжело после того, как она поняла, что сэр Харвей на самом деле не проявлял интереса к графине. Она посмотрела на него и затем, встав со своего места, произнесла:

– Я рада, так рада... Я боялась, что вы женитесь на графине и тогда я вам буду уже не нужна.

Он положил ей руку на плечо нежным, непринужденным жестом, словно любящий брат.

– Какое же вы еще дитя, – улыбнулся он, – с вашими фантазиями и пустыми страхами. – Сейчас меня беспокоит лишь то, как поскорее устроить ваш брак.

От прикосновения его руки она оцепенела. В приливе облегчения девушка почти забыла, что ей следовало принимать в расчет еще и графа.

– А вдруг о случившемся станет известно всей Венеции? – спросила она.

– Кое-что непременно выйдет наружу, – заметил сэр Харвей равнодушным тоном. – Ничего нельзя утаить от длинных языков злобных старух и женоподобных стариков. Но скандала не будет. Мы всегда сможем все отрицать, и я уверен, что графиня и ее мать поступят так же. Они не допустят, чтобы семья маркизы узнала о том, что ее муж был влюблен в другую женщину, и в особенности о том, что он покончил с собой из-за безнадежной страсти к ней.

Паолина закрыла руками лицо.

– Все это так ужасно, – пробормотала она. – У меня нет сил думать об этом. Еще вчера вечером маркиз был жив, разговаривал со мной, признавался мне в своей большой любви. А теперь он умер!

– Забудьте о нем, – коротко произнес сэр Харвей. – В это самое мгновение столько людей умирают на полях сражений, тонут в море или отдают свои жизни в стремлении разными путями сделать наш мир более совершенным. Мы не можем терзаться попусту из-за юного глупца, который настолько мало дорожил своей жизнью, что готов был расстаться с нею из-за минутной прихоти. Забудьте о нем.

– Я попытаюсь, – ответила Паолина. – Но для меня это будет нелегко.

Она подобрала камелии, выпавшие из ее рук на пол.

– Было очень мило со стороны графини прислать их мне. При подобных обстоятельствах вряд ли я могла бы быть столь же великодушной.

– Да, это было благородным жестом, – подтвердил сэр Харвей тоном, который заставил Паолину взглянуть на него с подозрением.

– Вы дали ей этот совет, – произнесла она слегка укоризненно. – Вы предложили ей послать мне цветы, чтобы помочь мне воспрянуть духом.

– Вам не следует искать во всем тайные мотивы, – уклончиво ответил сэр Харвей, коротко рассмеявшись, хотя и несколько принужденно.

– Вы хотели избавить меня от лишних переживаний, – мягко произнесла Паолина. – Спасибо вам. Вы были очень добры ко мне. Я никогда этого не забуду.

Он снова рассмеялся, пожав плечами. Девушка поняла, что он был смущен ее изъявлениями признательности, и ничего больше не сказала.

– Сейчас нам надо решить, как провести остаток дня, – произнес сэр Харвей уже совсем иным тоном, властным и не терпящим возражений. – Карнавал все еще в полном разгаре. Мы можем полюбоваться из окна регатой, и, вероятно, было бы неплохо пригласить сюда кое-кого из знакомых. Мы не должны делать вид, будто обеспокоены тем, какой нам окажут прием – в сущности, так как маркиз для нас ничего не значил, нам даже незачем выглядеть удрученными из-за его безвременной кончины.

– Мне все это кажется таким безжалостным, – пробормотала Паолина.

– У нас действительно нет жалости, – возразил сэр Харвей. – Мы просто не можем позволить себе поступать иначе. В этом случае, как и в любом другом, ваш рассудок должен властвовать над вашим сердцем.

В его словах чувствовалась жесткая нотка, и Паолина потупила взор.

– Да, я понимаю.

– Никогда не забывайте об этом, – предостерег он ее. – Если ваше сердце хотя бы раз возьмет верх над разумом, то одному Богу известно, на какие глупости оно может вас толкнуть. Что же касается меня – у меня вообще нет сердца!

– Вы так в этом уверены? – осведомилась Паолина.

– Совершенно уверен, – отозвался он. – Вы помните слова старой песни: «Какое мне дело до всех до вас, а вам – до меня»?

– Я думаю, что, если принимать это за истину, можно остаться в полном одиночестве.

– Это меня не волнует, – произнес он с напускным, как показалось девушке, равнодушием. У Паолины вдруг возникло внезапное сильное желание броситься к нему, прильнуть к его груди, умолять его быть с нею хоть немного более чутким и внимательным, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой и для всех чужой. Но затем она поняла, что подобное проявление чувств могло только вызвать у него досаду. Ценой огромного усилия ей удалось сдержать свой порыв и сохранить достоинство.

– Нам нужно поесть, – продолжал сэр Харвей резко, – отдохнуть после ленча, и затем, если мы не получим никаких известий от графа, мы отправимся с визитом к его тетке.

– Вы считаете это разумным? – спросила Паолина.

– Это немного ускорит события, – ответил сэр Харвей. – Но мы не можем больше позволить себе ходить вокруг да около. Этот последний случай с маркизом дал мне понять, что я должен при первой возможности обеспечить раз и навсегда ваше будущее. Граф только вчера вечером упомянул о том, что его тетушка, вдовствующая графиня, прибывает в Венецию, чтобы присутствовать на регате. Мы пригласим ее прийти к нам завтра на обед. Это будет подходящим предлогом для визита. Конечно, с нашей стороны это будет слегка против этикета, но нас простят, так как все сочтут, что эти сумасброды-англичане не разбираются в таких тонкостях.

Он сделал паузу, взглянул на Паолину и добавил почти сурово:

– Наденьте ваше самое лучшее платье и, ради всего святого, будьте любезнее с графом. Мы должны заставить его ясно выразить свои намерения.

– А если он не захочет? – спросила Паолина грустно.

– Захочет, – с уверенностью заявил сэр Харвей.

Во время второго завтрака присутствовали слуги, и поэтому они беседовали о посторонних вещах. Паолине снова, уже в который раз, пришлось убедиться, что сэр Харвей обладал широкими познаниями во многих областях, в том числе и в таких, о знакомстве его с которыми она даже предположить не могла. Он изучал историю и культуру Древней Греции, разбирался в философии и поэзии, и так много читал об итальянских мастерах, что, как показалось Паолине, за полчаса в его обществе она узнала гораздо больше о живописи, чем за всю свою предшествующую жизнь.

Они говорили также об астрономии, к которой сэр Харвей, судя по всему, проявлял большой интерес.

– Я впервые познакомился с этой наукой, находясь в море, – поведал он ей. – Когда тебе приходится все время вести корабль по звездам, ты очень скоро начинаешь относиться к ним с особой теплотой. В те ночи, когда их нет на небе, ты чувствуешь себя так, будто лишился близкого друга.

Было еще так много интересных вещей, о которых он мог ей рассказать – о неизведанных районах Африки, куда редко ступала нога белого человека, об островах Карибского моря с их роскошными бабочками и птицами с ярким оперением, о Китае с его изделиями из шелка и слоновой кости и странными обычаями, которые знают и понимают лишь те путешественники, которые бывали там неоднократно. Паолине показалось, что их трапеза закончилась слишком быстро.

– Идите к себе и отдохните, – распорядился сэр Харвей. – Сегодня днем вы должны затмить всех красотой, а между тем, говоря по правде, вы выглядите немного бледной.