Бесы в Париже - Картун Дерек. Страница 7

Сегодня днем он приступил к расследованию. Пожитки мотоциклиста были отправлены к экспертам со строжайшими указаниями, что следует делать и в каком порядке. От полицейских он получил подробнейшее описание несчастного случая, поинтересовался, нет ли свидетельских показаний. Свидетелей, сказали ему, не было. Он заподозрил полицию в недобросовестности и послал одного из своих людей на площадь Мобер, где это случилось. Выстрел наугад: вдруг какое-нибудь кафе было открыто, официант или кто-нибудь из посетителей могли что-то заметить.

Невозмутимый Вэллат позвонил из Елисейского дворца и сказал, что к завтрашнему утру рассчитывает получить кое-какие данные. Баум договорился, что зайдет к десяти. Потом у него состоялась краткая, но содержательная беседа по телефону с администратором больницы. Он представился инспектором полиции…

«Главное — время. — Он повторял про себя эту незамысловатую фразу. — Сегодня, именно здесь и сейчас, в этой комнате, где спят кошки, куда доносится уличный шум и звяканье посуды из кухни, и запас пива убывает, — здесь и сейчас я должен решить, что предстоит делать завтра утром, примерно с восьми. И решить это надо правильно, потому что обратно не повернешь, и если первый шанс упустишь, то второй не представится».

Он записал:

1. У экспертов — получить данные о фотобумаге и конверте.

Какая машинка? портативная?

Отпечатки пальцев (вряд ли!)

Фотографии.

2. Архив.

3. Сведения от Вэллата, которые, может, куда-нибудь и приведут.

Потом он написал: «Возможные действия». И под этим постепенно появилось следующее:

1. Расспросить Сейнака, которому адресованы документы.

2. Поставить своего человека на полицейский пост у больницы.

3. Мистификация!

Он подчеркнул последнее слово и добавил восклицательный знак. Потом долго сидел, закрыв глаза, — ни дать ни взять впавший в спячку хомяк. Раза два он чуть оживился, пока пил принесенный Эстеллой горячий и крепкий кофе. Зная его привычки, она тихо удалилась в кухню и принялась за вязанье.

«Мистификация». — Баум несколько раз повторил это про себя, как заклинание. С виду он будто спал, но мысли неслись вскачь, и ему приходилось их усмирять, чтобы кое-что пересмотреть, прикинуть последствия возможных сбоев и, наоборот, оценить преимущества, которых можно достичь, если все пойдет, как задумано.

«Мистификация всем хороша, — сказал он себе, — но только пока я остаюсь единственным, кого не ввела в заблуждение собственная хитрость. Пока мне одному известно, в чем дело».

В одиннадцать заглянула Эстелла.

— Я ложусь, — сказала она. — Не забудь выключить свет, когда закончишь. Захочешь кофе — подогрей сам.

— Спокойной ночи, — отозвался Баум. — Я тоже скоро лягу. Завтра мне в шесть вставать.

После полуночи он добавил к своему списку еще одну строчку: «Срочно. Расставить силок». Следующие десять минут он провел, перечитывая то, что написал за последние два часа. Губы его шевелились, как у актера, заучивающего роль. Потом он порвал листок, сложил обрывки в пустую кофейную чашку, погасил, как велено было, свет и отправился в спальню, где, лежа на спине, тихо похрапывала Эстелла. Он лег рядом и, к собственному удивлению, ухитрился довольно скоро заснуть.

Троим из своей группы Баум назначил встречу в восемь пятнадцать, не принимая во внимание, что они вовсе не обязаны работать по воскресеньям. Он всегда говорил, что, если сотрудника ДСТ вызывают в неурочное время, он всегда может потом отгулять, когда предоставится такая возможность. Если же кто дорожит тридцатишестичасовой рабочей неделей, пусть идет работать в дорожную полицию.

Они сидели на жестких стульях за столом — грузный Леон, руководивший слежкой в Булонском лесу, Люк — его молодой помощник из Нанта, и еще один инспектор, ветеран, принимавший участие во множестве операций, которые организовывал Баум. Этим троим было сказано не более того, что им следовало знать. Министерство обороны не упоминалось. Баум принес с собой кофе во фляжке: по воскресеньям столовая не работает. В четырех бумажных стаканчиках на столе дымилась темная жидкость, заранее сдобренная сахаром. День снова обещал быть чудовищно жарким, но в этот ранний час еще можно было дышать, и двое даже не сняли пиджаков.

— Записей не вести, — инструктировал Баум. — И никаких обсуждений с другими. Если кто спросит, чем вы заняты, говорите, что ищете советскую кошку, обученную разгадывать наш шифр.

Все засмеялись.

— А теперь чего я хочу от вас. Марсель, как твои контакты с прессой?

— Неплохо.

— Должники у тебя есть?

— Несколько.

— Попробуешь получить от них кое-какие услуги?

Марсель кивнул, он был немногословен.

— Как ты думаешь, можно устроить, чтобы «Франс суар» и какие-нибудь из дневных газет завтра поместили небольшое сообщение, в котором ничего сенсационного нет: только то, что парень уже сутки без сознания и сообщить некому…

— Да уж и правда не сенсация…

— Но сделать надо!

— Постараюсь…

— Тут стараться мало, дружище, тут надо выполнить. Это самое главное в моем плане, отправная точка.

— Постараюсь, — упрямо повторил Марсель. — Но мне нужны данные.

Баум пересказал ему все, что тому было необходимо.

— Теперь ступай. Особенно важно — завтрашний номер «Франс суар». И во всех его выпусках, ясно?

— Посмотрю, что можно сделать, но вы же знаете, они из последних выпусков такую мелочевку выбрасывают.

После ухода Марселя Баум повернулся к остальным.

— Один парень, некий Гвидо Ферри, лежит в реанимации в клинике Божон. Там снаружи дежурит полицейский из местной префектуры — у того парня бумаги оказались не в порядке. Замените этого дежурного — дежурство пусть будет круглосуточным. Я туда позвоню, а ты, Леон, подъедешь в Божон. Твой помощник пусть посидит у тебя в кабинете на всякий случай. Но жен своих или кто там у вас есть предупредите, чтобы особо не ждали, когда освободитесь — неизвестно. Ясно?

Оба кивнули.

— Ну ладно, я вам буду говорить, куда и когда идти и что там делать.

В девять он снова позвонил в клинику:

— Этот парнишка, Ферри, как он там?

— Не вешайте трубку.

Ему был слышен короткий разговор по внутреннему телефону, потом он услышал ответ:

— Все так же, без перемен.

— Он придет в себя?

— Трудно сказать. Шансов поровну.

— Вы могли бы перевести его в отдельную палату?

В трубке помолчали, потом врач спросил:

— Это так важно? Знаете, к нему подключены системы жизнеобеспечения, лучше бы его не двигать.

— Это важно. Не хотелось бы нарушать ваши правила, но, поверьте, для нас это чрезвычайно важно.

— Хорошо, переведем его.

— Спасибо. Да, и еще одно, — будто спохватился Баум. — К нему, наверно, родственники придут, хоть он и без сознания. Позаботьтесь, пожалуйста, о его вещах, чтобы они находились в той же комнате. На случай, если кому-то понадобятся.

Врач, казалось, был удивлен такой предусмотрительностью со стороны властей.

— Конечно, не беспокойтесь, я все сделаю.

Баум перезвонил Леону.

— Давай, приятель, двигай в Божон.

Он подробно объяснил, что тому следует сделать.

— Да, и прихвати пару ребят в другой машине, хороших сыщиков, — пусть поболтаются возле клиники, держи их под рукой. Если никого в отделе нет, вызови срочно, сошлись на меня.

— Хорошо, шеф!

Потом Баум позвонил Руассе домой. «Пусть он считает, что его держат в курсе, — предупреждал Вавр. — На самом-то деле ему знать ничего не нужно, подбрось ему пару пикантных подробностей, и он будет счастлив».

— Шеф сказал, что вы могли бы нам помочь, — говорил теперь Баум. — Поэтому я и звоню.

— Как идет следствие?

— Раскручиваем понемногу. Президент готов нам помогать.

— Вы с ним виделись? — Ощущение причастности к истории льстило Руассе.

— Вчера. Президент поинтересовался, с кем мы держим связь в префектуре, и Вавр сказал, что с вами.