Падение Иерусалима - Картун Дерек. Страница 68

Но к тому времени дома уже были оставлены, и паника из Тель-Авива перекинулась на другие города и поселки.

В Иерусалиме между тем продолжался повальный обыск, в нем участвовали сотни и тысячи солдат и полицейских, и ни один из участников не верил в успех. В пригороде Кириат Хайовел поймали молодого солдата-дезертира и расстреляли на месте.

— Порядок должен быть, — сказал офицер, командовавший расстрелом, а у самого слезы стояли в глазах.

Незадолго до 22:00 комитет принял решение. Армии приказано было отправить команду инженеров к Стене плача и установить там оборудование для взрыва. С ними отправился наряд вооруженных полицейских. Министру внутренних дел поручили собрать мэров из пятидесяти городов и поселков на сирийской границе возле Кунейтры. Были сделаны приготовления во всех тюрьмах — предполагалось освободить около трехсот заключенных там арабов.

В 22:30 радио Израиля передало первое заявление для «Шатилы» — от имени правительства ей было предложено вступить в переговоры. Часом позже в итальянское агентство новостей Рима поступило ответное сообщение: никаких переговоров, требования «Шатилы» подлежат неукоснительному исполнению.

Сразу же последовало сообщение по сирийскому радио: президент этой страны, невзирая на предупреждение Соединенных Штатов, готов принять мэров в качестве заложников, поскольку считает, что тем самым откроется путь к переговорам.

Глава 32

— То, чего вы добиваетесь, с политической точки зрения немыслимо, — сказал Вэллат. Он, как всегда, казался изможденным, интонации его были тщательно выверены, а устремленный на Баума взгляд не выражал никаких чувств. Баум усилием воли удержал на своей физиономии бодрую улыбку.

— Действительно, несколько необычное предложение. Но почему невозможное?

— Посудите сами, господин Баум. Министр обороны утверждает категорически: похищена одна плутониевая боеголовка без детонатора. Министр, как вам, безусловно, известно, — ближайший соратник президента в коалиционном правительстве, и сугубо политические соображения не позволяют нам выступить с опровержением его слов. Это могло бы привести к нежелательным последствиям, вызвать раскол в правительственных кругах, поставить страну перед необходимостью новых выборов.

— Что ж в этом такого ужасного?

Мимолетная улыбка пробежала по тонким губам Вэллата:

— Ни один политик не подвергнет свою судьбу такой опасности без крайней необходимости. Президент и так уж вынужден терпеть премьер-министра, чья политика для него совершенно неприемлема. А теперь еще вы хотите подорвать доверие к ближайшему союзнику, разоблачив того как лгуна. Да ведь прессе этого будет достаточно, чтобы распять нынешнюю администрацию на кресте! Выкиньте эту мысль из головы, прошу вас.

— Можем мы хотя бы конфиденциально предупредить израильские власти, что на их территории находятся две бомбы?

— Это означало бы, что мы признаем бомбы своими, французскими, а ведь мы до сих пор этого не сделали и не собираемся. Поступи мы так — и политическое будущее президента скажется в руках израильских властей, а уж они-то не преминут этим воспользоваться, уверяю вас. Стоит только пригрозить нам публичным заявлением — мол, французы сказали то-то — и придется выполнить любое их требование.

Вэллат против обыкновения даже позволил себе покачать головой в знак отрицания самой возможности эдакого конфуза.

— Нет, господин Баум, нет. Более того — любая утечка информации, появление в печати каких-либо намеков вызовет против вас и ваших коллег… — Он не счел нужным заканчивать фразу, и так все было ясно.

Баум с усилием поднялся со стула:

— Благодарю вас, господин Вэллат.

— Право, не за что. Наилучшие пожелания господину Вавру.

Уже на пороге Баум снова услышал скрипучий голос:

— Прошу иметь в виду — ваше мнение о том, что похищены две ядерные боеголовки, я не вношу ни в какие официальные протоколы. Ведь нет конкретных доказательств, что министерство обороны по этому поводу ошиблось.

— Ничего не вышло, — сказал Баум Бен Тову. — С самого верха запрет идет. Если я ослушаюсь, тут головы покатятся и нам с тобой больше не сотрудничать: я первым вылечу.

— Но ты абсолютно уверен, что две?

— Абсолютно.

— Как мне своих-то убедить, если они пляшут от той версии, которую им подсунули в Париже?

— Эта версия — вранье.

— Понятно. Но моему шефу ничего не докажешь. Я тут на него наорал, так меня отлучили от всех контактов с министерствами и на заседания комитета больше не зовут. Вся информация через него, а он зациклился на однобомбовой теории. Она его греет. У него воображения напрочь нет. Твердит, что не может же французское правительство решиться на такую ложь! И не могут паршивые арабские террористы спереть, переправить и спрятать целых две атомных бомбы! Мало ли что Бен Тов там болтает, одна бомба — и всё!

— Постарайся найти кого-нибудь поумнее. Этому умнику вот еще что скажи: между майором Савари и сирийцами контакт что-то уж больно тесный. Это изобличает Сирию как соучастника. Вашим руководителям следует знать такие вещи.

— Что-нибудь конкретное?

— Нет, только сам факт.

У себя на столе Баум нашел запись телефонных разговоров, сделанную в квартире Таверне. Нынешним утром хозяин квартиры звонил в контору:

Баум усмехнулся, перечитал запись. Да, похоже, не только контрразведка его пасет, но и люди Караччи. Боятся, что смоется, он им наверняка должен кучу денег. Грех этим не воспользоваться.

Первым делом по его просьбе мадемуазель Пино выяснила, что это за рейс — в субботу в 9:30 из аэропорта Орли. Баум тут же позвонил Джо Ледюку из уголовного розыска:

— Окажи мне еще одну услугу, приятель.

— Всегда рад, только свой должок растет, помнишь?

— У тебя вроде бы в банде Караччи есть осведомитель.

— Допустим.

— Я бы хотел, чтобы кто-нибудь довел до сведения Караччи следующее: Александр Жалю, он же Таверне, намеревается в субботу утром вылететь из Орли в Чили, в Сантьяго.

— И все?

— Все, только это надо проделать в ближайшие два часа.

— Нет проблем.

Алламбо получил от Баума недвусмысленную инструкцию: пусть инспектора, что сидят на хвосте у Таверне, продолжают смотреть в оба, но если что заметят — вмешиваться не надо. Кредиторы Таверне получили кое-какую информацию о своем должнике и пусть сами сводят с ним счеты — не наше это дело. Раз уж руководство не позволяет так, как мы считаем нужным, то жизнь должна идти своим чередом.

— Ты уверен, что события развернутся именно так?

— Вовсе не уверен, а потому распорядись, чтобы Таверне задержали в аэропорту, если он все же туда доберется. Поговори с Жиру из тамошней полиции — если перехватят, то пусть доставят его прямо сюда. Впрочем, это только на всякий случай, — добавил Баум бесстрастно. — Сдается мне, нашему приятелю в Орли не попасть. Долги там или еще что, только его дружки с авеню Мортье наверняка считают свою с ним былую дружбу опасной и нежелательной.

— Да пойми ты, — убеждал Бен Тов Мордехая Порана, старого приятеля, служившего секретарем у премьер-министра. — Я абсолютно уверен, что сюда привезены две бомбы, а не одна. Этот Баум из французской контрразведки — я знаю его сто лет — никогда меня не подводил, к тому же большая умница. Он всеми святыми клянется, что украдены две боеголовки вместе с детонаторами. Добиться, чтобы Париж это признал официально, никак нельзя. Армия в своем проколе нипочем не признается — это у них в крови, у армейских.