Меня не купишь - Касарьего Мартин. Страница 20

Тошнота подступила к горлу. Даже в кино зрелище было бы не из приятных, но сознание того, что все это правда и фильм предназначался для Розы, было просто невыносимо. На экране зарябили черно-белые точки, звук пропал, превратившись в зудение электронного комара, а потом опять возник похожий на телеведущего Гарсиа.

— Вот что случилось с этим дерьмом, вздумавшим играть со мной в опасные игры, Роза, — говорил Гарсиа с экрана. — Будь ты хоть трижды сестрой Эльзы, советую усвоить урок. Я приказал этому уроду по имени Хулио Сесар [15] притащить тебя сюда, так что всякие жалобы…

Я не хотел смотреть дальше, вытащил кассету и растоптал ее. С ее помощью вполне можно было бы засадить за решетку Гарсиа и всю его банду, но я уже решил, что разделаюсь с ними сам, это было мое личное дело. Не в моем стиле вмешивать полицию в мою жизнь, в мои личные дела. Не то чтобы я считал такое решение проблемы несправедливым или неэтичным в соответствии с бандитским кодексом чести — я его не разделял, — но я не мог лишить себя удовольствия сразиться с Гарсиа без посредников. Наверное, то, что я только что увидел, было последней каплей, чаша весов и без того была полна' его предательство, Тони, пуля в моем колене, Эльза в его объятиях… Так или иначе, то, что он сделал с этим парнем, открывало новый счет. Идем дальше! Труп Годо с двумя сломанными пальцами из оставшихся на руке четырех был обнаружен в разбитом «гольфе» на автомобильном кладбище за городом. Об этом писали газеты. Скорее всего, по интеллектуальному коэффициенту Кувшин несильно превосходит головастика, но я не думаю, что он пытался таким образом инсценировать смерть в результате автомобильной катастрофы. Полагаю, уж скорее это своеобразное проявление его странного чувства юмора, не доступного моему пониманию. Собственно, я и не пытаюсь его понять.

Они были по одну сторону черты, я — по другую. Вот и все, и меня это устраивает. Это будет война до победного конца. Можно считать, что я уже начал боевые действия.

27

Я спустился в кафе. Попрощался с моим другом и его женой и сказал Розе, что на видео запечатлен телевизионный конкурс, в котором красуется Хулио Сесар в окружении рельефных стюардесс в одних бикини. Разумеется, она не поверила дурацкому объяснению, но ничего не спросила. Она знала, что Годо мертв, и больше ничего не хотела знать. И прекрасно. Я уже говорил раньше, что незнание — убежище умных, а ее никто и никогда не назвал бы глупой. По пути к машине я выбросил растоптанную кассету в урну. Когда мы вернулись домой, я, во-первых, повесил на гвоздь куртку, во-вторых, освободился от кобуры и, наконец, налил себе виски. Последнее действие вызвало неодобрительный взгляд Розы. Ну и ладно! Поскольку я совершенно не исключал, что в конце концов женюсь на одной из сестер (пока не решил, на какой именно) и в связи с этим брошу пить, этот стаканчик вполне можно засчитать как выпитый в память о моей доживающей последние дни свободе. Роза удалилась в ванную комнату, и я воспользовался минутой, чтобы опорожнить и заново наполнить стакан. Зазвонил телефон, я снял трубку. Звонила Эльза. Возможно, то, что она позвонила сразу, как только мы вошли в дом, было чистой случайностью, но, зная Эльзу, совершенную психопатку в часы досуга, можно было предположить, что в последние несколько часов она названивала каждые десять минут. Такова уж была эта красавица: спокойно не вспоминала о тебе в течение двух месяцев, и вдруг оказывалось, что твой голос необходим ей, как сардинам — соленая вода. Да, такая вот красотка: бери ее или оставь ее. Я предпочитал брать.

— Макс, — заговорила она, — что это за глупости с диваном? Я хочу провести эту ночь с тобой! А если нет, то я лично готова на что угодно!

— Но… — открыл рот я.

— Не перебивай! — перебила она. — Я не собираюсь спать этой ночью в обнимку с холодом. Я так решила, понимаешь? Мы могли бы полететь в Буэнос-Айрес или еще куда-нибудь в Южную Америку. Там сейчас лето. Мне говорили, что это очень красиво, наверняка стоит чудесная погода!

— Но, Эльза, не…

— Слушай, если ты собираешься занудствовать, твое дело. Прими цианид.

— Послушай, Эльза, — проговорил я, — убили… — Я вдруг понял, что говорю в пустоту. — Эльза? Эльза! — Я пришел в отчаяние: эта дуреха играла, притворяясь то фривольной, то не в меру капризной, в самое неподходящее время.

Я не паникер и не параноик и не стал воображать, что кто-то похитил ее. Скорей уж какой-нибудь неожиданно возникший новый друг (разумеется, мужского пола) как раз сейчас запустил ей руку под юбку, а она отталкивала его, приговаривая что-нибудь дразнящее и вкрадчивое, или подставляла шею для поцелуя.

— Милый, ты меня слушаешь? — вновь возник ее голос.

— Да, я жду, — откликнулся я. — Послушай…

— Слушай лучше ты меня, — оборвала она. — Какие мы скучные. Сидим здесь, когда прекрасно могли бы наслаждаться летом в Южном полушарии. Что скажешь? У меня как будто осьминог шевелится внутри! Ты же меня знаешь, Макс, с мужчинами я всегда стараюсь защищаться, но когда проигрываю, чувствую себя так, будто я победила.

Роза вышла из ванной, а затем, демонстрируя исключительную скромность, — на улицу. Я чувствовал себя проигравшим битву в окружении сплошных победительниц.

— Брось шутить, — сказал я, — сейчас же приезжай сюда. Только рядом со мной ты будешь в безопасности. Гарсиа и его люди…

— Какой ты нудный, дорогой! Если тебя обуревает чувство ответственности, ты становишься невыносим Даже этот говолоногийи то забавней!

И бросила трубку.

— Головоногий, а не говолоногий\

Я швырнул трубку с таким бешенством, что чудом не сломал аппарат. Чтобы успокоиться, сосчитал до десяти, одним глотком опорожнил стакан виски и, все еще ощущая приятное послевкусие, меча громы и молнии, выскочил на улицу.

Роза не просто вышла из дома: она сидела на улице на скамейке спиной ко мне. Скамейка сплошь пестрила непотребными надписями. Мне не нравилось, что Роза отдыхает тут среди всякой похабщины, которую я-то знал наизусть. По правде говоря, некоторые изречения были довольны остроумны. Весной я частенько усаживался здесь утром или днем, в компании бутылочки вина и вчерашнего хлеба. Я крошил его, чтобы подкормить воробьев. И чувствовал необыкновенное умиротворение.

— Звонила Эльза, — сообщил я. — Думаю, она не приедет сюда ночевать.

— Она уже знает про Годо?

— Нет, — сказал я, хотя и сам был не вполне уверен. И, подумал: ты тоже мало что знаешь. Один я знаю все до конца. — Я не успел сказать ей.

— Я не хочу спать одна, — сказала она, — не ложись на диване!

Вроде бы она просила о том же, о чем и Эльза, но старшая думала о сексе, а малышка о том, что ей страшно и неуютно. Не знаю только, сумею ли я вести себя, как хороший мальчик.

— Он очень мучился?

— Нет, — соврал я. — Его застрелили. Все произошло мгновенно.

— Годо дрожал, как птенец, но я всегда боялась еще больше. У Годо была я, — продолжила она после короткой паузы, — а я в последнее время начала понимать, что у меня его не было. А теперь понимаю, что и Эльзы у меня нет.

— Не говори так о сестре, — пожурил ее я. — Эльза любит тебя и заботится о тебе. Я буду спать на диване. Если хочешь, оставь дверь открытой. Можешь разбудить меня, если понадобится.

— Ты поступаешь так из-за моей сестры? — спросила она.

— Как?

— Будешь спать на диване.

— Нет. Я поступаю так из-за тебя или из-за самого себя, не знаю, из-за кого из нас двоих.

— Если из-за меня, то лучше не нужно. — Она была предельно откровенна.

Она встала и подошла к фонарю, стоявшему в нескольких метрах от нас. Вступила в круг желтоватого света. Вот так, освещенная, она казалась святой, которой я не стоил. Она была как юная девственница, осужденная вскоре потерять свою чистоту.

— Я понимаю, что тебе совсем не хотелось драться с тем парнем. Ты сделал это, чтобы защитить меня, — сказала она. — Вот если бы подпрыгнуть и оказаться на какой-нибудь звезде. Ну зачем мы превращаем этот чудесный мир в такое ужасное место?