Пепел (СИ) - Сью Ники. Страница 12

– Браво, друзья! Давайте поприветствуем…

– Шестаков, да сколько можно! – классная ударила рукой, сжатой в кулак, по столу. Кажется, ей мои концерты перестали нравиться.

– Наталья Егоровна, – крикнул с последней парты Раевский. – Вы мешаете социализации девочки в новом классе.

– Адаптации! – влезла Аллочка. Наша, типа, отличница.

– Социализации! – не унимался Мишаня.

– Адаптации.

– Хватит! – вздохнула Егоровна. – Начнем классный час. У нас много тем, а поспорить вы и после успеете.

Народ чудом умолк, и начались обсуждения выпускных экзаменов, выбора вуза, нормального поведения на уроках. Мне эта муть была не особо интересна, потому что и вуз, и экзамены – дело решенное. Первое – мы с парнями уже выбрали, а второе – сдам, не дурак уж. Сейчас были дела интересней – Рита и ее отрешенность.

Я все сорок минут буравил глазами девчонку, пытаясь понять, как бы мне хотелось себя вести рядом с ней: игнорировать или изводить. Наверное, всего понемногу.

Женщин нельзя прощать.

Когда прозвенел звонок, одноклассники подскочили со стульев, не дав Егоровне даже зафиналить свою важную старческую речь. Я тоже поднялся, взял рюкзак, который висел на стуле, накинул его на плечи и пошел в сторону последней парты. Ребята медленно расходились, обсуждая гулянки в парке. Рита же быстрыми движениями сгребла пожитки в старый ранец и планировала дать максимальную скорость.

Однако у меня что-то щелкнуло, и я решил вернуться к первой, теперь уже нашей, парте. Встал в проходе, скрестив руки на груди, злорадно выжидая, когда же Романова поднимет голову. И вот она поворачивается ко мне лицом: ее глаза янтарного отлива с зеленой радужкой расширяются, и девчонка замирает на месте, подобно фарфоровой кукле в музее восковых фигур.

– Что такое? – мои губы растянулись в глумливой улыбке. Но этот взгляд потухших звезд выбил почву из-под ног. И веселье куда-то пропало, и шутки растерялись. Рита смотрела на меня снизу вверх из-под пушистых чернильных изогнутых ресниц. Смотрела, как смотрят потерявшиеся дети на взрослых, которые их нашли, как грешник на бога, держа в руках медовую свечку.

– Я пройду? – спросила она мягким голосом. И я сам не понял, почему сделал шаг в сторону, позволяя Романовой пройти. Ее запах скользнул в легкие, напоминая детство и ту проклятую любовь, подобие которой я не встречал больше никогда в жизни. Подняв руку, я задел подушечками пальцев каштановые пряди, заплетенные в толстую косу. Однако Рита то ли не почувствовала, то ли предпочла сделать вид, что ничего не произошло.

Плечи налились тяжестью, я закатил глаза и громко выдохнул. Настроение упало ниже плинтуса, хотелось взять мяч и со всей дури кинуть его в стенку. Я оглянулся, Романова почти дошла до дверей, когда к нам в кабинет завалились девчонки с параллели.

– Витя! – сладким тоном пропела Аленка. Она не заметила Риту, проскользнула мимо и буквально в долю секунды оказалась рядом со мной. Чмокнула в щеку и залилась соловьем о грядущих планах.

А я продолжал смотреть в спину Марго. Смотреть и думать – повернется или нет. Повернется или нет?! Повернется… Повернулась.

Глава 10 - Рита

Пулей выскочив из кабинета, я помчалась по ступенькам, оступилась и чуть не полетела кубарем – так быстро бежала. Сердце прыгало, подобно мячику, ребра сжимались от нахлынувших чувств, а губы тряслись, едва сдерживая обиду.

Я тосковала.

Сейчас я отчетливо понимала, насколько сильно. Но в то же время, смотря на то, каким стал Шестаков, куда дошли его лучи тепла, и на девчонку, что бежала к Вите, мысль сама потянулась на язык: мы разные. Наши дороги не должны пересекаться. Такие, как Шестаков, созданы для кого-то вроде его Алены, чьи глаза переливаются, подобно алмазам.

В детстве было проще. В детстве мне казалось, солнце, исходящее от Вити, принадлежит только мне. Однако в то время, как мой свет успел погаснуть, его стал еще ярче.

Домой я вернулась без настроения. Хорошо еще, что мама с Мотей играли на полу, их заливистый смех заставил улыбнуться. Поэтому, кинув рюкзак в комнату, я вернулась в зал, уселась к ним и начала тоже веселить годовалого мальчишку. Мне так хотелось, чтобы Матвей вырос в любви и никогда не узнал второй личности нашего отца. Наверное, поэтому я тщательно скрывала свои синяки и боль от матери. В конце концов, скоро закончится школа, и у меня будет отличный повод сбежать из дома.

Вечером позвонила Ната.

– Ну, колись! – голос ее отливал любопытными нотками, типично женскими.

– Мне нельзя вслух говорить такие вещи, – шепнула я в трубку, то и дело поглядывая на закрытую дверь. Если отец услышит знакомое имя, его может накрыть.

– Ладно, давай тогда придумаем твоему Ромео обозначение. Как насчет «дерево»?

– Ты серьезно? – прыснула я, вспоминая улыбку Шестакова. А потом в мыслях вспыхнул образ Алены, и я ощутила укол ревности в груди. Необоснованной, между прочим.

– Конечно, а как мы его обсуждать будем? – возмутилась Краснова.

– У дерева есть дерево, смекаешь?

– Ой, ну, Ритусь, это вполне ожидаемо. Он же смазливый, было бы странно, не будь рядом с ним девчонки, – деловито заявила подруга.

– Она в жизни еще красивей, чем на фотках, – грустно вздохнув, призналась я. Мне в моих кофтах на три размера больше даже рядом не встать.

– Он тебя хоть узнал?

– Угу, притом сразу, видимо. И… – протянула я, вспоминая то, что сотворила с нами классный руководитель.

– И?.. – повторила за мной Ната.

– Нас посадили вместе, на первую парту.

– Да ну? – она так громко крикнула, что мне пришлось телефон отвести от уха.

– Я не глухая, не обязательно так кричать.

– Это же судьба, Марго! Вы должны быть вместе, для этого нужно только переодеть тебя.

– Не бывать этому, иначе отца разорвет. У него на В… то есть на «дерево» красные сигналы, – я усмехнулась. Называть парня «деревом» в таком возрасте попахивает сумасшествием. Но лучше так, чем получать удары от папы. Порой мне кажется, он никогда не перестанет поднимать на меня руку. А если и перестанет, переключится на мать, чего я не могла допустить.

– Да пошел он, – фыркнула Краснова. – Вместе с моим на три веселых. Ладно, у меня свиданка намечается. А ты сиди и подтекай от своего смазливого мальчика.

– Какая ты добрая, – иронично подчеркнула я.

– Какая уж есть.

На этом мы распрощались с Наташей, и я принялась готовиться к новому дню в новой школе. Даже откопала рубашку прошлых лет, которая сейчас идеально сидела на мне: обтягивала талию и подчеркивала грудь. Оказывается, у меня было что подчеркнуть. Однако когда утром я вышла к завтраку в ней, отец чуть не подавился кофе.

– Это что за внешний вид? – крикнул он, ударив ладонью по столу. На звук тут же прибежала мама, испуганно глянула на меня, поджав губы и теребя свою длинную до пола юбку. Папа и ее заставил выглядеть монашкой.

– Я запачкала вчерашнюю… – тихо пролепетала, боясь посмотреть в глаза отцу. Казалось, в них сверкали молнии.

– У тебя больше нет вещей? – стальным и бескомпромиссным тоном произнес папа. Я понимала – спорить бесполезно. Он вбил себе в голову, что одежда не должна обтягивать, что мы должны носить на себе мешок, и не только на теле. Опустив голову, я развернулась и поплелась к себе. Вытащила первую попавшуюся рубашку, нацепила ее на себя и со вздохом посмотрела в зеркало. Юбка ниже колен, скрывающая мои худые ноги и синяки на бедрах, белые носки и эта отвратительная рубаха, которую мне пришлось заправить под резинку пояса. Очки на переносице как нельзя кстати гармонировали с образом ботанички, мечтающей стать невидимкой.

– Риточка, – мать вошла в комнату, тихо прикрыв за собой дверь. – Ты не обижайся на отца, он у нас…

– Да, – театрально кивнула я, надевая поддельную улыбку на лицо. – Он у нас и так многое пережил. Понимаю.

– Хорошо, – мать кивнула и вернулась к своим делам. Как легко было ей врать, порой я даже задумывалась – дело в моих актерских навыках или в пофигизме матери. Но эти мысли надолго не задерживались в голове, и без них жилось не сладко.