Развлечения для очень взрослых девочек (СИ) - Аникина Анна. Страница 7

Вдруг задвигались стулья. Лёля спешно развернулась и весьма резво потопала в другую сторону. Обернулась. Кузьмин не появился. Только Вересова бросила на неё странный взгляд и скрылась в одноместной палате. Там обитала весьма яркая дама. Ухоженная блондинка неопределённого возраста с кучей колец на всех пальцах. Лёля сегодня с удовольствием пообщалась пару минут с Викторией, как та представилась. Обменялись приветствиями, улыбками и взаимными комплиментами. Мелочь, а приятно.

Лёля добрела до палаты. Вздохнула, сунула в рот конфетку. По-хорошему, стоило воздержаться. Но сила воли сбоила последние дни. Вот такие у неё теперь нехитрые развлечения. Подслушивать Кузьмина, общаться с соседками, читать пустые журналы и вот, конфетку есть. А ещё Федякин пирожок можно.

Решила, что попросит у Дашуты учебник болгарского языка. Надо же наконец хоть немного выучить. Каждое лето она собиралась этим заняться, прилётая в очередной раз к Дашуте в её квартиру на побережье. И каждый год обогащала свой словарный запас только парой новых слов.

От мыслей об отпуске стало светлее на душе. Но до отпуска и моря ещё надо дожить. Два месяца. И в Североморск до родителей хоть на три дня слетать. Больше под строгим взглядом мамы она не выдерживала. Каждый день, будто экзамен. И да, сегодня надо будет ей позвонить. Лучше самой. А то мамин звонок всегда бывает очень некстати. Будто талант у матери такой — звонить в самый неудобный момент.

Глава 13

Какие простые вещи начинают вдруг радовать! Лёля испытала невероятное облегчение, когда Степченко освободил её от датчиков и проводов. Пошутил что-то про разминирование. Потом вдруг посерьёзнел.

— Вы не думайте, я в армии же сапером служил. Знаю, что говорю.

— Вы служили?

— Ну, да. Не поступил в первый год. Пошёл в армию. Тогда ещё два года было. Этот опыт потом очень пригодился. Решения принимать. И к жизни чуть по-другому относиться.

— А что поменялось?

— Спокойнее стал. Перестал тревожиться из-за мелочей. Ясно стало, что важно, а что нет.

— И что же важнее всего?

Лёле было интересно послушать.

— Важнее всего жизнь. Сам факт, что ты жив. Тогда возможно почти всё. И любовь. Потому что она — смысл жизни.

— Доктор, да Вы философ, — улыбнулась Склодовская, — И я с Вами согласна. Пока живы, всё сможем. Спасибо Вам, Сергей Анатольевич.

— И Вам, Ольга Владимировна.

— Мне то за что?

— За умение слушать и видеть детали, — Степченко достал из кармана халата очки.

— А почему вы их до этого не надевали?

— Сложно сказать. Они у меня недавно. Забывал. А Вы на меня так строго глянули, пока УЗИ делали, что сразу вспомнил. Заметили, что я плохо вижу, — улыбнулся интерн.

Теперь осталось самое сложное на сегодня. Звонок маме. Рассказывать, что она в больнице, Лёля не собиралась. Толку от этого все равно никакого. А выслушивать, что ещё в своей жизни она сделала не так, сил не было.

Когда в детстве она заболевала, то получала форменный допрос. Где и когда она умудрилась так влипнуть? Какие обстоятельства или её личные упущения привели к болезни? А хотелось, чтобы укутали и пожалели. Поэтому, нет. Ни за что.

Подгадав время под окончание седьмого урока, Лёля выбралась на дальнюю лестницу. Часы посещения ещё не начались. Пациенты отдыхали. А на лестнице пусто. Туда редко кто заходит. И акустика похожа на школьный коридор.

— Привет, мам! — бодрым голосом проговорила Лёля в трубку,

— Как вы?

Нормальный голос.

Шесть уроков и факультатив.

Не забыла.

Поеду. Мам, на кладбище грязно ещё. Я в годовщину схожу.

Приеду. Как отпуск будет, конечно.

Нет. Нет, мам. Я не знаю. Я не интересуюсь его жизнью.

Как, почему? Потому что он мне никто! У него другая семья и другая жизнь.

Я не знаю. Когда-то.

Папу обними.

И я вас люблю.

Вот и весь разговор. Всего то две минуты на вопросы и ответы.

Лёля села прямо на ступени пролетом ниже их отделения, спиной к стене. На лестницу кто-то вышел.

— Да, мам! — раздался голос Кузьмина.

Лёля вжалась в стену.

— На лестницу вышел.

В кабинете моют полы.

Ел. Точно. Не помню. Суп ел.

Приеду, конечно.

Нет, мам. Не надо.

Конечно я помню Юлю, дочку тёти Гали. Вы меня всё детство ей тыкали: "Юля уже читает, Юля уже считает."

Ты думаешь я в качестве мести теперь должен на ней жениться?

Не надо, говорю тебе. Себе зови, кого хочешь.

Нет у меня романа.

Что, Шура?

Я уже тридцать семь лет Шура!

Я не знаю, про что тебе напела Марина Борисовна.

Да, просил.

Просто консультацию для своей пациентки. Я что, не могу назначить обследование невролога? Или мне обходить твоих подруг десятой дорогой?

Всем нужен, мам. Некоторым даже психиатр нужен.

В школе человек работает.

Не знаю.

Не звонила. Давно. Три месяца уже.

Нет, мам. Я не интересовался.

Купить что-то?

Хорошо. Я заеду на хлебозавод в Медведково.

Пока, мам. И я тебя. Папе привет.

Кузьмин достал сигарету. Закурил. И только потом заметил Лёлю, сидящую на ступеньках и сжавшуюся в комок. Тут же затушил сигарету.

— Почему Вы тут? Снова подслушиваете, Ольга Владимировна?

— Я не подслушивала. Утром ходила. Вы же сами и велели. А сейчас так случайно получилось. Я тоже с мамой говорила.

— Почему здесь?

— Потому что в палате это неудобно. Елена Михайловна отдыхает. А мне нужно было, чтобы мама думала, что я на работе.

— Вы ей не сказали, что в больнице?

— Нет. Родители далеко. В Североморске. Незачем их волновать. Дадите сигарету?

— Не дам.

— Жадничаете?

— Вам нельзя курить.

— А вам?

— А мне можно, но при Вас не нужно. Пойдёмте, здесь дует.

Лёле не хотелось в палату.

— Когда вы меня отпустите?

— Хотите уйти? Вас кто-то ждёт?

— Дети. В школе.

— Вот завтра проконсультирует Вас прекрасный невролог. Сделает свои обследования. Мы расшифруем Холтер. И отпустим. Во вторник, я думаю.

— Ещё четыре дня?

— Тяжело здесь?

— Очень.

— По УЗИ пролапс митрального клапана видно. Вам ставили этот диагноз?

— Нет. А что это?

— Если коротко, то следствие общей патологии соединительной ткани в организме. Провисают стенки сердечного клапана. Но не критично. Сейчас не должно никак мешать.

— А когда может мешать?

Кузьмину пришлось сделать вдох и выход прежде, чем ответить.

— Это может влиять, например, на родовую деятельность.

— Поняла. Спасибо. Я пойду лягу.

Лёлино лицо стало маской.

Кузьмин обругал себя. Он опять ткнул по больному. Снова расстроил. Придурок. И как с ней говорить? На вся из нервных окончаний и солнечных лучей. Хрупкая.

А он сейчас врач. Не друг, не мужчина. Только так правильно.

Глава 14

Утром на обходе снова явился-не запылился Краснов. Со свитой, конечно.

Милостливо оглядел Лёлю. Мельком глянул в карту.

— Ну, вот, Ольга Владимировна. Мы почти все, что могли сделали. Я назначил консультацию невролога. И договорился с одним из лучших наших врачей. Марина Борисовна очень опытный специалист. Но мне удалось получить для Вас место. И, может быть, мы Вас переведём в неврологию. А там они уже решат, что с Вами делать.

Вересова победно свернула глазами. Ага, значит это её идея с переводом. Детский сад.

"Ах, ты, индюк! Павлин ощипанный! Назначил он! Это же всё Кузьмин", — неслось в голове.

— Виктор Алексеевич, Вы хотите от меня избавиться? — спросила она вслух почти кокетливо, — Только я почувствовала, что мной занимается специалист высокого уровня. В таких надёжных руках я чувствую себя гораздо увереннее.

Краснов приосанился.

— Ольга Владимировна, я подготовлю свои рекомендации. Подберём Вам поддерживающую терапию, — с чувством собственной важности перечислял Краснов.

Боже, как всё примитивно! Вот уж точно, у каждого павлина под хвостом обычная куриная жопа.