Колдун 2 (СИ) - Вэрди Кай. Страница 46

— А ты что? — с улыбкой взглянул на нее Мишка.

— А я что? Я вот посоветоваться пришла… — вздохнула Вера. — Мужик-то он больно хороший, справный, рукастый… И мастер на заводе лучший, ценят его, и зарабатывает он хорошо. Да и так, работы не боится. Вона сколько после смены по подработкам бегает, все копеечку сколотить старается. И все в дом. И пить не пьет вовсе. За детями вон коршун ровно…

— Ну и чего тебе еще надо? — усмехнулся Мишка. — Чего не хватает-то? Или не по душе он тебе?

— Еще как по душе-то, Миш! — прижала руки к груди женщина. — Да тока боюсь я… Ведь не могу я знать, что в голове у него! Сейчас-то он Ваньку вон ровно родного сына обихаживает, как и Костика, с собой всюду берет, учит, чего мужику знать надобно… А ну как поженимся, дак начнет мальчонку тиранить да меня бить почем зря станет? Илья-то изначалу тож хорошим каким был!

— А от меня-то ты чего хочешь? — нахмурился парень. — Ты ж знаешь — друг он мне. И плохого я от него не видел.

— Хочу, чтоб в душу ты к нему заглянул. Как к Илье тогда, — тихо-тихо проговорила женщина, опустив голову и роняя руки на колени. — Видала ж я все, Миш. И знаю, что можешь ты. Вон и Костика с Лизонькой вылечил, — на нервное движение Мишкиной руки она накрыла его руку своей, успокаивая и не позволяя перебить ее. И Мишка, взглянув в ее мысли, успокоился. — Ты не бойся, Миш, не скажу я никому. Давно ведь знаю, но молчала же. И дале молчать стану. Понимаю, что коль узнает кто, жизни тебе не дадут. А ты и меня, и сына от смерти ведь неминуемой спас. По гроб жизни я у тебя в долгу! — шмыгнула носом женщина и продолжила: — Вот потому и пришла к тебе, совета спросить. Загляни ты, Бога ради, к Петру-то в душу! Что у него там? Не за себя, за сына прошу! То, что хмурый он да резкий — то не беда, привыкла уж я, знаю, что наносное то все. А вот что глубже-то, а?

— Вер, а сама душой что чуешь? — серьезно глядя на женщину, спросил парень. — Неужто взаправду веришь в чудеса? Почем знаешь, что не обману тебя? Или и впрямь знаю, что будет?

— Знаешь, Мишенька, знаешь… — помолчав, тихо ответила женщина. — И знаешь ты, что к детям я всем сердцем приросла, да и к Петру прикипела тоже, — Вера подняла на него уставшие, серьезные глаза. — И знаешь, что тяжко мне одной сына-то поднимать. Вдвоем все ж легче будет. Да и ему тяжко, и детям. Им мать надобна, Ваньке моему отец… Да и счастья мне бабьего, обыкновенного, хочется. Все ты знаешь. И я давно знаю, что видишь ты, что от прочих сокрыто. Но страшно мне! И покоя нет. И без него не могу, и с ним страх за душу держит… И ошибиться боюсь, и счастье свое упустить из-за страха того проклятого боюсь! Не пришла бы я к тебе, коль не знала. Долго я думала, Миша… Решалась. Но ребят уж в школу давно пора, еще по осени отдать надо было, и так переростками будут, да Петр побоялся, да и вообще… Сколько ж нам еще прятаться-то с Петром? Год уж вместе-то, да и поболе уж… — Вера опустила голову и смахнула непрошеную слезинку, вытекшую из уголка глаза.

— Не ошибаешься, Вер. Правильно все. А вот если оставишь его с детьми, жизни тебе не будет. Так и будешь корить себя всю оставшуюся жизнь, но и равного ему не найдешь, всех с ним сравнивать станешь, — тихо проговорил Мишка. — А мужем он хорошим тебе будет. Беречь тебя станет. И на руках бы носил, да с протезом… сама понимаешь. А коль боишься ты, что ходить за ним придется — не бойся. Не ты, а он за тобой ходить в старости станет, а его уж Лизавета досматривать будет.

— Неуж правду говоришь? — охнула женщина, прижав платок к губам, а из глаз ее слезинки проложили влажные дорожки. — Не обидит он Ваньку?

— Не обидит, — мотнул головой парень. — Всех пятерых растить будет как одного, никому отличия не будет.

— Каких же пятерых-то? — вскинула Вера голову. — Ты чего, Миш? У него двое, да мой Ванька… Трое получается! Откудова ж еще двое возьмутся-то?

— Оттудова, Вер, — весело улыбнулся Мишка. — Родишь ты Петру мальчика и девочку. Вот и будет пятеро, — он широко зевнул и, отобрав свою руку у Веры, потянулся. — Пойдем спать, Вер. Ночь уж давно, завтра вставать рано. Ты только, что я тебе сказал, никому не говори, ни к чему. Не надо, что б люди знали о моих… способностях.

— Что ты, что ты! — замахала та на него руками. — И не думай даже, никому не скажу. Знаю, чем то для тебя кончиться может. А ты и сам все же поаккуратней, да молчи, не говори никому! Людей злых да завистливых много! Не дай Бог, донесет кто!

Мишка грустно улыбнулся. Да, вот так и получается. И силы есть, и умения, чтобы помочь людям, а таиться приходится, прятаться… Настанет ли когда время, что он дар свой прятать от людей перестанет, а наоборот, помогать им сможет открыто? Ох… Вот ведь обидно: о людях он все знает, а вот что с ним станется, то тайною покрыто. А знать-то ведь хочется! Ой, как хочется…

Дед Михей, улыбаясь, откинулся на стуле.

— Сошлись, — довольно улыбнулся Алексей. — И да, у бабы Лизы действительно было три брата и сестра. А ты так и остался на заводе? А Петр?

— Петр да, остался. Так там и вкалывал до старости, — кивнул старик. — Вера снова в больницу работать пошла, на врача выучилась, людей лечила. Петр настоял.

— А ты с завода ушел… Куда? Кем ты стал, дед Михей? — с интересом спросил Алексей, протягивая руку.

— А я, Алеша, как и хотел, людям помогать стал. После школы в институт поступил, выучился заочно на правоведа, стал следователем работать, людей разыскивать. Много их после войны потерялось-то… Вот я и стал их искать, — неторопливо проговорил старик.

— А ты сам-то женился? — не отставал мужчина.

— Женился… — вздохнул дед. — Да только недолго мы с Леночкой прожили. Не спрашивай сейчас, опосля расскажу, — остановил открывшего уже рот Алексея Михей.

— А в тайге-то как очутился? — разочарованно проговорил поникший мужчина.

— Здесь-то? — хмыкнул старик и озорно взглянул на погрустневшего Алексея. — От смерти сбежал, да жизнь нашел.

— Как это? — вылупил на него глаза Алексей.

— Опосля расскажу, — поднялся старик и, погладив по голове шагнувшую к нему собаку, вышел из кухни, аккуратно притворив за собой дверь.