Хроники старого мага (СИ) - Величко Андрей Феликсович. Страница 46

— Готово — я полюбовался своей работой, — седмицу руку не напрягать, чтобы рана не разошлась. Ты молодая, рука должна срастись быстро. Через три дня придёшь на перевязку сюда.

Отодвинув столик, я дал знать, что операция закончена. Окинул взглядом помещение. На меня смотрели бледные лица пациентов с испуганными взглядами. Они не разделяли моих восторгов от проведённой операции. Понятно стало, что они представили себя на месте этой женщины. Похоже, что я совершил ошибку, проведя операцию прилюдно. Тётя Вера была единственным человеком, кроме меня, кто сохранил нормальный вид. Аликс была бледна. Помимо проведённого лечения шок от вида операции, как копания в человеческом теле, ещё больше ухудшил её состояние. Однако никто не пал в обморок, что было частым в обществе горожан. Жизнь в деревне, вблизи природы, вероятно виды разделываемых туш животных, сделали их достаточно крепкими. Вид операции на человеке был для них неприятен, но не лишал чувств. Помимо них на меня смотрело два мученических взгляда. Наши уклонисты ещё находились в палате, сидя на скамье и не смея ослушаться моего приказа. Я устал. Пора было прекратить и их мучения. Я указал на них рукой.

— Вы двое. Лекарство должно скоро подействовать. Вы можете идти. Если лекарство не поможет, приходите завтра.

Парни как будто ждали этого. Они немедленно встали и, мелко семеня ногами, быстро направились в сторону выхода. Тётя Вера мрачно усмехнулась. Аликс смотрела недоумённо на меня и нянечку. Я дал себе небольшой отдых. И спустя минут десять продолжил работу. Хвала Спасителю. Больше никого из больных не пришлось ни оперировать, ни лечить магическим способом. Люди имели раны разной степени тяжести. Осмотрев рану, я давал рекомендации. А тётя Вера и Аликс занимались обработкой ран и перевязками. Я назначал лечение и дату следующей перевязки. Постепенно число пациентов снижалось, и к вечеру мы отпустили последнего больного. Только тогда я смог перевести дух. Столь же уставшими выглядели и мои помощники. Я ещё подивился. У меня от усталости не было никаких сил двигаться, а женщины продолжали работать — чистили медицинские ёмкости, кипятили в воде и протирали инструменты, поставили кадушку с тёплой водой и замочили в ней с мылом грязные повязки, готовя их к стирке. Сколько же в них сил? Пока я дивился этому, на улице пробил гонг, призывая на ужин. Я поднялся. После прошедшего дня меня ещё пошатывало, но я чувствовал себя вполне уверенно. Чувствовались боли и тяжесть в суставах и мышцах. Усталость вкупе с израненным телом мешали мне двигаться как прежде. Предложил женщинам сходить на ужин. После секундной заминки, они согласились. И стали собираться. Перед самым выходом Аликс всё-таки решилась задать вопрос.

— Невил, а… что ты дал, этим двоим?

Её вид выражал одновременно интерес к произошедшему событию и, одновременно, стеснительность, как будто она спрашивала что-то неприличное. Я усмехнулся. Такую же улыбку я увидел на лице тёти Веры.

— Слабительно, Аликс, сильное слабительное, чтобы кишки почистить.

С этими словами я вышел за дверь. Женщины последовали за мной. Мы в молчании прошли через здание наружу, миновали двор и приблизились к зданию столовой. Как всегда здесь нас ожидала толпа народа. Кто-то хотел войти, но притормозил, чтобы поговорить о последних новостях, кто-то наоборот уже вышел. Мой опыт показал, что войны едят, как правило, быстро. Но, если есть возможность, продолжают оставаться за столом, беседуя с товарищами. Если же беседа за столом не складывается, выходят наружу. Мы протолкались вовнутрь. Ужасно хотелось есть. Измотанное тело, подвергнутое мною восстановлению, требовало много пищи, но я себя сдерживал. Поэтому взял порцию не больше обычной. Найдя себе место за столом, я начал медленно поглощать пищу. Недалеко от меня расположились тётя Вера и Аликс. Я гордился собой, но их порции были даже меньше моей. Неужели они этим насытятся? Приходилось постоянно бороться со своим телом. Плоть жаждала скорейшего насыщения. Поэтому я медлил, тщательно пережёвывая пищу. Разумом я понимал, что тело надо насытить не быстро, а качественно. Я изжёвывал пищу в жидкую кашицу, и только потом проглатывал. Для увеличения своей собранности на пище я прикрыл глаза, и открывал их только для того, чтобы отправить в рот очередной кусочек пищи. Так я мог смотреть не на окружающие меня вещи, а в себя самого. Я слышал шум вокруг себя, но видел себя изнутри. Отрешение от внешних раздражителей стало усиливать сигналы от органов моего тела. Сразу стали болеть повреждённые органы, дали знать о себе синяки.

Внезапно в общем шуме возникли новые звуки. Звуки шагов, направляющихся ко мне. Эта походка была мне знакома. Эта походка капитана. Я сглотнул пищу изо рта, раскрыл глаза и, сделав невинное выражение лица, посмотрел на приближавшуюся ко мне фигуру нашего военачальника. Лицо капитана Рогволда не выражало озлобленности или гнева. Он приближался ко мне с лёгкой усмешкой. Это было даже страшнее, чем откровенная злость.

— Ну, и что же ты натворил, лекарь… — он прибавил к словам пару крепких выражений. В столовой наступила тишина. — У меня два бойца полдня из нужника не вылезают.

Я сделал лицо максимально невинным.

— Ну, капитан, — я смотрел ему в глаза преданным взглядом — солдаты были больны. Им нужно было принять лекарство. Вы же знаете, что некоторые лекарства обладают небольшим побочным действием. Посидеть над отверстием уборной — не такая уж и большая плата за своё здоровье.

Послышались смешки. Лицо капитана скривилось. Было видно, что он с трудом сдерживается. Вот только я не мог понять — хочет он засмеяться или обругать меня. Так продолжалось некоторое время. Наконец капитан улыбнулся ещё шире, чем прежде.

— Лады. Но ты сейчас объяснишь, что произошло.

Я поднялся из-за стола. Сделал глубокий вдох и стал отвечать, как на экзамене перед магической комиссией.

— Они здоровы. В пределах нормы для своего возраста. Они уклонисты. Прикидываются больными. В мирное время я бы их простил. Нежелание напрягаться и изучать несвойственную им деятельность для людей их типа вполне понятно. Но сейчас война, а они хотят отсидеться за чужими спинами. Я мог бы их сдать, но предпочёл наказать более гуманным способом.

Наступила тишина. Люди перестали смеяться, есть, стучать ложками и даже пить воду. Казалось, что, если упадёт на пол комар, мы услышим звон. Так продолжалось мгновение. Послышался скрип сапог о пол. Капитан развернулся на носках ног. В углу сидело несколько воинов во главе с Раймусом. Среди них виднелись и сыновья тёти Веры. Взгляд капитана впился в Раймуса. Раймус спокойно отпил из чашки чай и поставил пустую чашу на стол. Что-то негромко сказал ближним воинам. Слов я разобрать не смог. После этого он и группа воинов поднялись и вышли из столовой. Капитан взял для себя пищу, занял их место и не спеша стал поедать свой ужин. Шум в столовой возобновился. Вот только он уже не был добродушным. Или мне так показалось. Назревало что-то неприятное. Я взглянул на тётю Веру, надеясь понять происходящее. Она как будто ждала этого. Мы столкнулись взглядами. Её взгляд был спокоен. Она взглядом указала мне сесть и продолжить ужин. Что я и проделал. Закончив ужин, я распрощался с нянечкой и Аликс, пообещав завтра зайти в лазарет, и направился к себе в башню. Обращаться сейчас к капитану было неразумно. Его ярость чувствовалась даже на расстоянии, и я мог стать жертвой его ярости.

Оказавшись в башне, я поднялся на второй этаж, и оказался в библиотеке. Пройдя взглядом по обложкам книг по медицине, я выбрал для себя книгу «Септика и Асептика» Джозефа Листера. Эту книгу я надеялся завтра отнести в лазарет для Аликс. С такими мыслями я поднялся к себе в комнату. Уложив книгу на стол, а посох в стойку, я снял с себя мантию. Предстояло выполнить ещё одну работу. Вопреки своей лени. А именно — обряд восстановления. Я выдвинул стул на середину комнаты. Присел на него. Сложил руки на животе и закрыл глаза. Когда веки сокрыли свет вечера, сочащийся через окна, я включил внутреннее видение. Я начал выполнять ритмичное дыхание животом.