Право на эшафот (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна. Страница 24

Библиотека была огромной, настолько огромной, что требовала присмотра специального служителя, который следил за состоянием книг, чистотой помещения, составлял каталоги и вовремя выписывал те новинки, которые были одобрены графиней Хаго. Ещё в его обязанности входило вести архивы герцогов Эрилейских — разумеется, только ту часть, которая была предназначена для общего пользования. К другим архивам доступ имели только члены семьи и находились они в закрытой части библиотеки, куда не было хода посторонним и не уверена, был ли ход мне.

— Доброе утро, Ваша Светлость, — подскочил при моём появлении архивариус, нескладный длинноногий парень лет двадцати пяти, смуглый и темноглазый. — Чем могу служить?

— Доброе утро, — согласилась я. — Я не знаю, что хочу почитать. Решила пройтись между стеллажами, посмотреть, что попросится само в руки. Не отвлекайтесь от своей работы, Рикардо.

Но он продолжал стоять, наверняка полагая неприличным сидеть в моём присутствии, поэтому я свернула к ближайшим же стеллажам, на которых оказались книги по истории. Почти сразу взгляд упал на толстенный том «Келдийская империя. Возникновение Сиятельных родов». Отклика в памяти название не вызвало, поэтому я с трудом вытащила книгу и раскрыла. Тащить такую тяжесть куда-то не хотелось — мало ли, вдруг там ничего полезного не окажется? Конечно, для переноса особо тяжёлых предметов всегда можно кого-то найти, но этот кто-то непременно доложит тёте. Я прямо чувствовала, как внутри зреет паранойя: слишком странный абзац был в письме и слишком странно вела себя Эстефания.

В книге речь шла об очень далёком прошлом. Когда-то весь материк занимала одна-единственная страна, которая к этому времени уже давным-давно развалилась на несколько осколков, покрупнее и помельче, ведущих независимую политику и не планирующие собираться. Муриция была самым крупным из таких осколков.

Это было познавательным, но ещё более познавательной оказалась информация о том, что роды Сиятельных были созданы искусственно. Конечно, в книге шла речь о милости Двуединого, но давайте взглянем правде в глаза: с чего вдруг божеству награждать своей милостью только близких к трону людей? Наверняка среди них были не слишком хорошие, такие, которые нуждались в наказании, а не в награде. И тем не менее все придворные, находившиеся в тот день на Большом Королевском балу, получили Сиятельный дар. У простых людей Сиятельные вызывают благоговение именно потому, что они благословлены богом. И благословение распространяется на земли, которые подчинены Сиятельному. Благословление выражается по-разному, но всегда уходит со сменой владельца, либо меняясь на принадлежащее новому роду, если он принадлежит к Сиятельным, либо исчезая без замены, если новые хозяева — обычные люди. Я не помнила ничего по этому поводу, но, исходя из прочитанного, моё владение землями давало им какой-то бонус. И про него я не помнила ровным счётом ничего. И ещё. У каждого Сиятельного рода был свой фамильяр. Его сущность хранилась в тайне, но само существование не подлежало сомнению. Получается, был фамильяр и у Эрилейских? Но точно не здесь, иначе я бы с ним столкнулась. В герцогском замке? Весьма вероятно…

Помечтать, кем может оказаться фамильяр, не удалось. Ко мне сунулась экономка и радостно затараторила:

— Слава Двуединому, я вас нашла, Ваша Светлость. Нельзя же заставлять Его Величество ждать, а я вас уже обыскалась.

— Если я вас правильно поняла, Алисия, к нам с визитом прибыл Его Величество Теодоро Блистательный?

— И не один. С ним ещё такой важный толстый дон. Но он не представился. Просто прошёл вместе с Его Величеством и уселся в гостиной.

Экономка выказала сдержанное неодобрение таким поведением. Действительно, мог бы хотя бы визитку вручить прислуге. Но в памяти о визитках ничего не нашлось. Не в ходу они тут были, похоже.

Я захлопнула том и поставила его на место, после чего быстро, но величаво отправилась встречать гостей.

В гостиной действительно оказался важный толстый дон. Его излишняя полнота меня удивила, потому что он принадлежал к Сиятельным, а все Сиятельные, кого я встречала до сих пор, имели почти идеальную внешность. Впрочем, надо признать, этому дону полнота шла, и он был красив этакой уютной красотой элитного плюшевого медведя, которого непременно хотелось потискать. Точнее, хотелось бы лет двадцать тому назад, сейчас он казался слишком солидных для таких вольностей. Но располагал к себе однозначно. И это настораживало. Вряд ли Теодоро притащил ко мне добренького, всех любящего дядюшку.

— Добрый день, Ваше Величество, — приветствовал я только одного из гостей. Второй был мне не представлен, да и по правилам этикета здороваться первым должен был он.

Дон привстал с уютного кресла, изображая поклон, Теодоро же небрежно бросил:

— Я привёл вам специалиста, Эстефания. Всё, как вы просили: лучшего из лучших и не связанного ни с Бласкесом, ни с вашей тётей.

— Густаво Луис Кристиан Наваретте, граф Фуэнский, — представился тот.

— Очень приятно познакомиться, — я почти не покривила душой. — А вы как-нибудь можете доказать, Ваше Величество, что этот дон не связан с упомянутыми персонами?

— Садитесь же, Эстефания, — бросил Теодоро. — А то дон Густаво останется стоять, а ему тяжело.

Я торопливо села на ближайший стул и строго заметила;

— Вы не ответили на мой вопрос, Ваше Величество.

— Вы мне не доверяете?

Он легко вошёл в роль жестоко обиженного моими словами, но так же легко из неё и выйдет при необходимости. И если дону Густаво я не доверяла, потому что его не знала, то Теодоро не доверяла, потому что уже успела узнать. Хотя при взгляде на него в голове сама собой продолжала звучать песенка; «Потому что нельзя быть красивым таким». Не просто нельзя, а неприлично. Даже королю.

— У меня нет для этого оснований. Вы часто действуете мне во вред.

— Например? — он усмехнулся. — Разумеется, если не считать того досадного недоразумения с казнью.

Дон Густаво хохотнул, но в разговор не вмешался. Производил он впечатление весьма жизнелюбивого человека. И я бы непременно предложила ему угощение приди он один, а не в компании короля, который у нас не есть ничего принципиально.

— Например, вы прекрасно знали, где я нахожусь, когда я убежала из гостиницы.

Страшно представить, какие ещё тайны стали им доступны с моим жемчугом, забранным у Диего.

— И? — король лениво приподнял бровь.

— И не сняли меня с дилижанса.

— Нам было интересно, куда вы направляетесь.

Он протянул «нам» так, что казалось непонятным, имеет ли он в виду только себя, Его Величество Теодоро Блистательного, или ещё и с Бласкесом.

— Этот интерес можно было удовлетворить на стадии дилижанса, в который я села. Знаете, какую ужасную ночь я провела? Вы пробовали спать сидя?

— Как только я не пробовал спать, — хохотнул он.

Тут я вспомнила про Людовика за номером Четырнадцать, короля-солнце, кровать которого даже не предполагала иной позы, и спросила:

— Или вы так и спите постоянно, сидя?

— Я? — он непритворно удивился. — Зачем мне так спать?

— Вы король. Должны чем-то отличаться от простых смертных, — пожала я плечами.

— Идиотизмом? — уточнил он.

Захотелось сказать, что прозвище «Блистательный» на интеллект не намекает, но я вовремя вспомнила, что меня один раз уже почти казнили, поэтому смягчила ответ:

— Экстравагантными привычками, недоступными другим, Ваше Величество.

— Чувствуете, дон Густаво, какая любознательность? — обратился к своему спутнику Теодоро.

— Тяга к нестандартным исследованиям налицо, — согласился тот.

Но король уже отвернулся от него ко мне и вкрадчиво спросил:

— Эстефания, хотите узнать лично, как спит король?

Возможно, он посчитал своё предложение заманчивым, но для меня оно таковым не было.

— Мой исследовательский интерес настолько далеко не простирается. Мне было достаточно вашего удивления от вопроса, чтобы понять, что вы спите, как все остальные.