Жена для виконта-отступника (СИ) - Филимонова Елена. Страница 28

В последнее время Ричард дни напролет проводил у себя в кабинете. За прошедшие две недели дороги размыло, почту не доставляли, и сейчас, когда сообщение возобновилось, Фитфилд-Холл завалили бумагами.

— Так и скажи, что ищешь повод не идти на проповедь, — усмехнулась я.

В небольшой комнате жарко пылал растопленный камин, и при мысли о том, что придется покинуть теплое гнездышко и выйти в стылое утро, я заранее поежилась.

— В следующее воскресенье пойду с тобой, — он встал, обошел стол и поцеловал меня. — Передай от меня привет нашему преподобному, — Ричард улыбнулся и легонько щелкнул меня по носу.

В храм я отправилась вместе с Брайди и Анной. Последняя, как и я, не жаловала нового пастора, но ради будущей репутации падчерицы приходилось брать ее с собой. Анна, несмотря на буйный нрав, отличалась не свойственной возрасту хитростью и послушно делала все, что от нее требуется. Всякий раз после исповеди отец Федерик подходил ко мне и хвалил ее, пересказывая все то, что рассказывала ему Анна. Очевидно такое понятие как «тайна исповеди» не имело для него большого значения.

Так было и на сей раз. Анна честно выдала пастору еженедельный «список грехов», который мы вместе составляли каждую субботу: отказалась ложиться спать вовремя, не пожелала отцу доброго утра и забыла помолиться перед обедом в четверг. Ну и мелочи вроде «зевнула во время чтения «Книги Создателей», «взяла кусочек шоколада, не спросив разрешения» и так далее.

Выслушав исповедь Анны, пастор попросил меня задержаться, и я смутно догадывалась зачем. Его предложение отозвалось тяжестью в груди, но отказываться было нельзя.

Ласково, почти отечески он взял меня под руку и усадил на скамью в конце нефа, у самого алтаря, с которого недавно читал проповедь.

— А что насчет Вас, леди Стенсбери? Желаете ли вы исповедаться? — поинтересовался он с наигранным смирением, но буравя меня внимательным взглядом.

Мне стоило серьезных усилий не отвести глаз. Понятное дело, что мои мысли волновали отца Федерика куда больше, нежели прегрешения Анны. С таким, как он, следовало держать ухо востро — новый пастор хорошо разбирался в человеческой натуре и умел выводить собеседника на разговор. Но и я долгое время жила при дворе, и уж что-что, а следить за языком научилась в совершенстве. И все же расслабляться было нельзя.

— Я беспокоюсь, что до сих пор не понесла. Вдруг я так и не смогу подарить виконту сына и наследника. Не является ли это наказанием за то, что я воспитывалась в еретических традициях?

Пастор посмотрел на меня и довольно улыбнулся.

— Конечно, ты не несешь ответственности за то, что тебя растили отступники, но ты долгое время придерживалась ложного учения. А это, несомненно, грех.

Я смиренно кивнула.

— Я благодарю создателей за то, что они послали нам добрую королеву Беренгарию и ее мужа, вернувших страну в лоно истинной веры.

Временами становилось не по себе от того, как изящно я научилась лгать, изображать на лице «правильные эмоции», глядя собеседнику в глаза. Любая религия считала вранье грехом, тем более, если оно адресовано служителю богов. Забавно, не слишком веря в существование высших сил, я иногда страшилась их наказания. Это было что-то, сидящее глубоко внутри, что-то первобытное.

Отец Федерик сощурился. Он совершенно явно изучал меня, прощупывал. Под его взглядом у меня по рукам бежали мурашки, но я открыто смотрела ему в глаза.

— Молись, дитя, — вздохнул он с фальшивым прискорбием. — За себя и своего супруга.

— Мой муж истинный верующий, и я благодарна богам, за то, что они послали мне виконта, — выдала я заученную фразу.

И даже не соврала. Ричард и, правда, был моим счастьем.

С расписных стен сурово глядели святые, и если бы в тот момент меня поразила молния или, как минимум рухнувший, с потолка камень, я бы, пожалуй, не удивилась.

— Конечно, конечно, — отец Федерик торопливо закивал, — но ты ведь знаешь, дитя, что его брат был обвинен в ереси?

Я понимала, к чему он клонит. Нового пастора можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в глупости. Ни для кого, не секрет, что после той истории семья Ричарда находилась под особым вниманием, но прежний настоятель глядел на это сквозь пальцы.

— Мы не можем нести ответственность за всех родственников. Даже за самых близких.

— Разумеется, — отец Федерик придвинулся ближе и коснулся моей руки. — Я говорю это лишь потому, что думаю о спасении души виконта. Если он вдруг ступит на неверный путь, если чьи-то злые сердца склонят его к неправедному делу, наш с вами священный долг, леди Стенсбери, помочь ему. Вы согласны со мной?

Пролетевший по нефу порыв зимнего ветра, обнял ноги ледяным дуновением. Ладони у меня уже давно окоченели, и я безуспешно пыталась согреть их в карманах накидки. Мне дико хотелось достать их, сложить в замóк, чтобы хоть немного согреть дыханием, но я сидела неподвижно.

— Конечно, святой отец, — кротко ответила я. — Но смею вас успокоить, что виконт даже более прилежный верующий, чем я. Мне есть чему у него поучиться.

— Счастлив это слышать, леди Стенсбери. И все же, вы должны знать, что всегда можете обратиться ко мне, если окажетесь в трудной ситуации.

Иными словами он предлагал мне сдать Ричарда в руки Инквизиции, о чем фактически говорил прямым текстом. Мне стоило немалых усилий, улыбнуться и сохранить почтительное выражение на лице.

— Спасибо вам, святой отец.

Он снисходительно улыбнулся в ответ, а затем протянул мне руку. Грудную клетку сдавили невидимые тиски, когда, по устоявшейся традиции, я коснулась губами жилистой сероватой ладони. Кожа у него была сухая и жесткая, как старая бумага.

ГЛАВА 21

К нашему возвращению Ричарда дома не оказалось. Он предупреждал, что отлучится в деревню, поэтому я отдала кухарке распоряжение подать обед на час позже, а заодно приготовить дополнительную порцию горячего напитка — день выдался дождливым и ветреным, а, значит, Ричард вернется замерзшим.

Конкретных планов у меня не было. У Маргарет опять разыгралась мигрень, и она ушла к себе, а новые знакомые удалились на молитвы, да и мне не хотелось досаждать им лишним вниманием.

Вместо этого я решила навести порядок в бумагах Ричарда. Теперь, когда мне было известно о его деятельности, мы вместе разбирали корреспонденцию. Делать это следовало тщательно, особенно если речь шла о письмах, содержащих информацию о беглецах. Обычно после прочтения Ричард сразу сжигал их — от греха подальше, но иногда, замотавшись, забывал среди прочих бумаг.

А еще он не умел сортировать документы. В результате нередко случалась путаница. Записки крестьян лежали вперемешку со счетами и письмами Эбигейл, приглашения оказывались в одной стопке с закладными. В такие моменты Ричард, бывало, громко ругался, когда не мог отыскать нужную бумагу, а найдя, клялся, что вот теперь непременно наведет здесь порядок. Но, увы, делать это, как правило, приходилось мне.

Итак, захватив с кухни кувшин травяного чая и ломоть сыра, я заперлась в кабинете.

На столе как всегда царил образцовый беспорядок: приходно-расходные записи валялись вперемешку с письмами, поздравлениями и малограмотными записками жителей деревни, которые иногда обращались ко мне или Ричарду за разрешением споров.

Монотонный разбор бумаг успокаивал, что было особенно необходимо после разговора с отцом Федериком. Сейчас он, конечно, ничего не мог нам предъявить, но мир не без «добрых людей», да и недоброжелатели у Ричарда имелись.

Размышляя, я раскладывала бумаги по стопкам, и за этим занятием спадало и напряжение. Горячий чай согревал изнутри, тихо трещали дрова в камине… Так, что это тут у нас?

Среди прочих я обнаружила конверт без подписи, но мое внимание привлек торчащий из него лист бумаги. А именно почерк. Тонкий, изящный, выверенный до каждой черточки, он определенно принадлежал женской руке. Нахмурившись, я вытащила письмо из конверта и немного нервно отхлебнула чая.