«Злой гений» Порт-Артура (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 4

Владимир Александрович оторвался от мыслей, бросил взгляд вниз — по склону поднималась группа офицеров в белых летних кителях, блеснули золотом генеральские погоны. Ирман стал спускаться вниз, все же непосредственного начальника нужно встречать в артиллерийских двориках, где расположилась батарея с пятью 152 мм крепостными пушками в 190 пудов весом. И пусть эти пушки были образца 1877 года, но снаряженную восьмью фунтами черного пороха бомбу могли забросить чуть дальше семи верст. Но к сожалению такая батарея была одна, правда имелось еще пять менее дальнобойных пушек того же калибра, но укороченных, в 120 пудов. Остальные три с половиной десятка орудий артиллерии представляли на треть девяти фунтовые пушки, в 107 мм — более тяжелые крепостные и легкие полевые, но их была ровно дюжина. А две трети легкие 87 мм пушки, четырех фунтовые образца 1877 года. Но дальность стрельбы из них была приличная — снаряд летел на шесть с половиной верст.

Вот только рапорт отдать не пришлось — Фок отмахнулся, и с нескрываемым ехидством во взоре стал рассматривать артиллерийские позиции. Ирман напрягся — чувствовалось, что генерал собрался «плеваться ядом» что та гадюка, и повод у него имеется, причем веский, раз на губах появилась презрительная для него повседневная улыбочка.

— Как красиво стоят пушечки, колесико к колесику, открыто, словно на параде. И расчеты застыли у них бравые, не понимают красавцы, что начнется штурм, и они превратятся в покойников, холодных, и еды не требующих. Сплошная экономия для наших интендантов.

Фок «плюнул ядом» по своей привычке — Ирман покрылся багрянцем, ибо он не командовал ротами крепостной артиллерии, так как генерал ему их не подчинил. Хотя мог бы довериться своему начальнику артиллерийской бригады и сосредоточить в одних руках общее командование.

— И кто же так решил пушки поставить, хотелось бы спросить?!

— Орудия ставят по плану штаба крепостной артиллерии — я возражал против этого!

— Вот и хорошо, что возражали, я прислушался к вашим доводам. А потому обе роты крепостной артиллерии подчиняю вам всецело, и отдам приказ незамедлительно. Да, как тут все запущено!

Начальник дивизии обвел взглядом позицию и отчетливо хмыкнул, на губы наползла ехидная улыбка. Владимир Александрович застыл, не в силах поверить — Фок открыто признал свою неправоту?!

Да такого быть не может!

Но нет, он все правильно расслышал, не ошибся, вон и старый генерал Надеин стоит, потрясенный словами начальника. Да и командиры стрелковых полков переглянулись — особенно выразительным был взгляд у полковника Третьякова, буквально ошарашенного словами Фока — подчиненные ему батальоны и занимали гору Наньшань.

— Придется исправлять ситуацию, господа, нам здесь драться! Давайте посмотрим карту, я тут наскоро сделал отметки…

Глава 3

— Гора Наньшань, которую предстоит оборонять вашему полку, Николай Александрович, имеет ключевой значение, — начальник дивизии посмотрел на Третьякова, и полковник только кивнул головой — для него это и так понятно, раз укрепления строят, как говорят, «денно и нощно».

Его 5-й Восточно-Сибирский стрелковый полк входил в состав 2-й дивизии, но сейчас стал «пасынком» в 4-й дивизии генерал-майора Фока, переданный в состав Квантунского укрепленного района. Понятно, что требовалось усиление, вот только оказаться в таком подчинении Николаю Александровичу сильно не нравилось.

И на то были причины!

Александр Викторович рассматривал вверенную ему дивизию, как в былое время московских царей рачительный и добрый боярин свою собственную вотчину. По-настоящему заботливый к солдатам, великолепно знающий нюансы их нехитрого быта, вникающий во все проблемы службы, «Фока» имел огромное влияние — солдаты его любили, а младшие офицеры уважали и считали его примером истового служения отечеству.

И действительно было за что так «обожествлять» генерала нижним чинам, хорошо знающих его с Китайского похода 1900-1901 годов, так что дать ему единственному среди артурских генералов, персональное прозвище.

Вот только популярность у солдат и офицеров вызвала стойкую неприязнь у старших командиров. Въедливость и язвительность Фока оказалась настолько ядовитой, что штаб-офицеров трясло от едва сдерживаемой злобы. Нет, в тупости генерала не упрекнешь — старик был знающим военное дело, даже статьи писал, что для «вечных строевиков» редкость. А еще опытным и, что самое главное, боевым генералом, прошедшим весь путь с самой низовой должности субалтерн-офицера, командира отдельного батальона и трех полков, и имевшего блестящие аттестации не только от начальства, но и подчиненных. Одного из первых георгиевских кавалеров в войне с турками — репутация складывалась давно. А еще Фок получил почетное золотое оружие «за храбрость» в боях против китайцев, вместе с очередным ранением, будучи начальником стрелковой бригады.

Настоящий тернистый путь обычного офицера, лишенного семьи и детей, и посвящавшего все свое время службе. И потому никогда не прибегавшего к спасительным связям как гвардейцы. Или к «академической ступеньке», что исполняла роль карьерного «трамплина», как большинство штабных офицеров, что сейчас занимали весьма высокие должности начальников бригад и дивизий, уже ставших генералами. И тем «обогнавших» самого Третьякова, который не являлся генштабистом, а был сапером, окончившим инженерную академию, и лишь недавно ставший командиром номерного сибирского стрелкового полка.

Очень медленное продвижение по службе обычного, без «связей» офицера, которому в октябре исполнится ров пятьдесят лет, и когда нет перспектив на «генеральство», и пора задумываться о пенсии с отставкой. И таких здесь в Порт-Артуре подавляющее большинство — иначе бы не служили на Дальнем Востоке, очень «дальним» от столицы, где делают головокружительные карьеры и сколачивают состояния.

Так что здесь Фоку нельзя было завидовать — старик выслужил чин и ордена не на паркетах, а на поле боя, да тяжкой службой, которую тянул чуть ли не полвека, если кадетские года посчитать.

Да и то обстоятельство, что тридцать лет тому назад генерал несколько лет прослужил в Отдельном корпусе жандармов, не вызывало ни у кого из офицеров неприязни. Ведь не за деньгами или карьерой туда пошел, и от военной службы не собирался укрываться «голубым мундиром» — таким руку сейчас не протягивали. Служил ведь Фок в Польше в те далекие года, когда этот край еще продолжал бурлить после подавленного восстания.

Русских офицеров и солдат там часто подло убивали, ударом кинжала в спину или выстрелом из револьвера. А потому какая сейчас может быть неприязнь к тем служивым, кто защищал «спокойствие и порядок» на территории Привислянского края?!

Тем более, когда началась война с турками, капитан Фок немедленно отправился в действующую армию, где прославился беззаветной храбростью. Потом служил в Туркестане — от такого «счастья» старались уклониться всеми способами, а генерал получил в 38 лет под свое командование отдельный батальон, что говорило о многом…

— Но эта гора не главная наша позиция, как считают многие, включая «высокомудрых» штабных и прочих полковников, — от намека Фока многие чуть не заскрипели зубами, но промолчали.

— О да, они здесь все побывали, чередой прошли, осмотрели, обнюхали, ткнули пальцем в гору Наньшань с умным видом, а мы все взяли под козырек, и аки борзые собаки бросились выполнять указания.

Третьяков, как и другие офицеры, спрятали невольно вырвавшиеся ухмылки — так оно и происходило. И вообще, до начала войны с японцами, из «проверяющих» только начальник 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Кондратенко предложил начать строительство укреплений на Цзиньчжоу, на что нужно было ассигновать одиннадцать тысяч рублей. Денег, как это водится в России, в казначействе не нашлось, и работы не стали проводится. Зато с началом боевых действий закипел настоящий каждодневный аврал — и финансирование появилось, материалы откуда-то привезли, и китайцев нагнали большим скопищем.