Зайчик для Волкова (СИ) - Таль Ная. Страница 70

Мила теперь живёт в одном дворе со своей бабушкой. Переживаю за подругу, потому что одиночество не идёт ей на пользу, но переехала она как раз, чтобы подтолкнуть Олю к Артёму, а к Валентине Алексеевне под крыло возвращаться пока не планирует. Говорит, что хочет побыть одна и разобраться в себе, но, кажется, один настойчивый мужчина не даёт ей покоя.

— А Молот?

Наблюдаю в окно, как из чёрного внедорожника выходит большой, просто громадный, брюнет, приподнимает воротник лёгкой чёрной куртки и, не теряя ни одной секунды, словно по видимому следу, идет в кафе.

— Он — мои кандалы. По сути, я свободна, но не могу уйти. Он связывает по рукам и ногам, давно уже надел на меня рабский ошейник, который душит и почему-то не даёт утонуть одновременно.

Грустная, с философскими мыслями наперевес и пространными рассуждениями вместо задорного смеха и колких комментариев по поводу и без, такая Милана меня не на шутку напрягает. Внимательно слушаю свою собеседницу и стараюсь не глазеть на Демьяна, чтобы не выдать его присутствие. С ним нас ещё официально не знакомили, но заочно мы все его знаем. Ему очень идёт седина на висках. Некоторые мужчины с возрастом только хорошеют, жаль, что с женщинами это не работает. Он смотрит на Милану сверху вниз с детской радостью. Так бывает, когда ребёнок потерял игрушку, а потом, через несколько дней её нашёл.

— Жалуешься на меня, — присаживается к нам за столик.

— Хоть кто-то же должен знать, что ты изверг, — откидывается Мила на спинку стула. — Даже не надейся, что мне станет стыдно, я чувствую тебя за километр. И буду говорить о тебе всё, что захочу, потому что не вру ни на грамм.

— В смысле изверг? Этой ночью я был нежен, как никогда, — самодовольно улыбается мужчина, захватывая в свою лапищу маленькую девичью руку и целуя её. — Раз уж собралась говорить правду, то будь честной до конца.

— Что? Мила! — Возмущаюсь я, во все глаза пытаясь рассмотреть румянец, что проступает на девичьих щеках. Вот это номер! Косолапова умеет краснеть. Чудо просто!

— Да, что Мила? — Буквально выдёргивает свою руку из капкана. — Я ничего не помню, значит, не было, — говорит, пытаясь отодвинуться подальше от мужчины, но все её попытки тонут в одном властном движении. Молот просто притягивает стул, на котором она сидит, поближе к себе.

— Совсем инстинкт самосохранения потеряла? — Довольно жмурится, забирая у Милы чашку с остатками кофе и допивая её содержимое.

— Мам, а что такое инстинкт самосохранения? У меня вот нет такой болезни, — появляется рядом со мной дочь, а за ней и Волков.

— Вот и я этим не болею, — вздыхает Косолапова, махнув на всё рукой.

После знакомства с нами, Молот уговаривает Милу поехать на работу на его машине. Она морщится, но соглашается. Встаёт и тянется к пальто, но Демьян опережает и помогает девушке одеться. Моя малышка смотрит на парочку с подозрением, а я уже планирую, как стрясти с неё новости последних дней, которыми подруга не спешит поделиться. Дочка рассматривает их, несколько раз порывается что-то сказать, но умолкает, а потом всё же выдаёт:

— А ты жених тёти Миланы? — Косолапова давится воздухом и смешно пучит глаза.

— Какой прозорливый ребёнок. Пока нет, — спокойно отвечает мужчина.

— Нет? А почему смотришь на неё, как Марсик на мамины котлетки? Сеёжа, скажи же, что Маська так смотрит на еду, — требует девчушка подтверждения.

— На кексы. Ванильные, — хохочет Волков. Лучше бы помолчал.

— Я бы от кекса, особенно ванильного не отказался, — подмигивает Демьян Милане старшей.

— Да ну вас, — отмахивается девушка, — созвонимся, — кидает мне и идёт на выход.

Смотрим на них и одновременно начинаем хихикать. Потому что они напоминают уже лет десять женатую пару. Она ворчливо пилит его за дурацкую шутку, а он шутит ещё и ещё, пока не видит ответной улыбки. Открывает ей дверь и заботливо накидывает капюшон, чтобы её не продуло.

Мы тоже собираемся и едем. Милашу оставляю с Серёжей и Вороновыми, которые после тренировки обещают покататься с ней на льду во время перерыва, пока младшая команда не придёт. Малышка в восторге от идеи и, кажется, Деду Морозу мы будем писать письмо с просьбой о коньках. Сама же, еду домой к Марселю.

Пёс встречает меня, как кошка. Трётся о ноги и прихватывает зубами ладони, требуя ласки. Присаживаюсь, чтобы было удобно.

— Ты ж мой хороший, — глажу его и прислушиваюсь к ворчанию. — Хочешь кексик?

— Аф! — Моментально отвечает.

— Вот и замечательно, — обнимаю оболтуса за шею и с подозрением присматриваюсь к клочку материала, что валяется у входа в кухню. — Вот паршивец, — вздыхаю. — Это был новый фартук, Мась, новый! Не стыдно?

Пёс ложится на пол, закрывает лапками глаза и поскуливает, словно ему по-настоящему совестно. Да-да! Как же! Такого счастья, как совесть, там даже в помине не было. Никогда.

— У нас мало времени и много дел, — говорю ему, намекая на уборку и несколько заказов, которые нужно будет завтра отправить с курьером. Совсем скоро я перееду в свой кондитерский цех. Мечты сбываются. Малыш встаёт на лапы, утыкается мне в живот мордочкой, зажмуривая глаза от удовольствия и что-то кряхтя на своём собачьем. — Вот же зараза, и я тебя, — прижимаю к себе покрепче. — И я…

Странно, но любим мы всё-таки не за что-то, а вопреки всему, даже здравому смыслу и испорченным вещам.