Я ем города, морями запиваю (СИ) - Политов Дмитрий Валерьевич. Страница 26

— Семью трогать не надо, — мягко попросил Мельник. Но тетку уже понесло и она явно не поняла, что племянник на взводе — миролюбивый тон парня она приняла за обычную мягкотелость. И потому лишь презрительно усмехнулась на замечание. — Поучи еще меня, сопляк. В общем так, мы посовещались и решили: ты все одно за счет государства на своих сборах пропадаешь. Сыт, обут, одет. В квартире, небось, и не появляешься толком. Поэтому теперь здесь будет жить Катенька!

— О, как! — опешил Данила. — Вот это поворот. А ничего, что эту квартиру мне спортобщество «Динамо» выделило? Как раз за ту самую никчемную беготню с мячиком. — Ситуация стала настолько абсурдной, что Мельник вдруг почувствовал, что вся его злость куда-то испарилась. Появилось взамен какое-то болезненное любопытство: как далеко эта грымза зайдет в своем потрясающем нахальстве?

— Не смей меня перебивать! — взвизгнула тетушка и сильно ударила ладонью по столу. Чашки подпрыгнули, негромко и жалобно зазвенели в них ложечки. — Что за манера? Сказано тебе русским языком: мы так решили. И нечего здесь обсуждать.

— А «мы» — это, наверное, вы? — уточнил Данила. — Дядя Кеша вряд ли что-то сам способен решить.

— Естественно, — фыркнула тетя Вера. — Что там этот алкаш может сообразить. Одна водка на уме.

— Лечить не пробовали? — с интересом осведомился Мельник. — Кодирование там, «торпеду» вшить? Я слышал, что сейчас наркологи настоящие чудеса творят.

Тетка пошла красными пятнами. Даже сонная Катя и та с удивлением уставилась на Данилу, оторвавшись от сооружения очередного многослойного бутерброда.

— Ты что же это, издеваться надо мной вздумал? — прошипела женщина. Сходство ее с гадюкой усилилось в этот момент многократно. — Я тебе покажу, шутник!

— Что вы, как можно? — открестился Данила, делая максимально честное лицо. — Переживаю за родного человека и все. Если хотите, могу у нашего клубного доктора справки навести, может быть, у него и контакты какие-то имеются.

— Спасибо, без тебя как-нибудь с этой проблемой разберусь! — решительно отрезала тетя Вера. — А пока вернемся к основной теме разговора. Как я уже сказала, мы решили, что здесь теперь будет жить Катюша. Часть вещей мы сегодня уже привезли, остальное доставим на днях. А пока что неси документы на квартиру, квиточки за коммунальные платежи, ключи. Да, ключи и документы в первую очередь. Ну, чего расселся, мне долго ждать?

— Думаю, — признался Мельник. — Вот сижу и думаю.

— Интересно, — прищурилась тетка. — И о чем же?

— Да вот, понимаете, — охотно отозвался Данила. — Мне же за игры платят вполне себе неплохо, премии там разные капают, суточные-командировочные выдают. Даже в валюте иногда. В смысле, в инвалютных рублях. Вот и мелькнула мысль: если я отсюда на базу перееду, а там меня за счет клуба содержать будут, то на кой мне все эти деньги? Может быть, я их Кате буду отдавать?

Глаза тети Веры алчно блеснули.

— Зачем же Кате? — почти ласково проговорила-пропела она, фальшиво улыбаясь. — Ты лучше мне все неси, а я уже потом разберусь, что Катеньке причитается. Кстати, я там у тебя в шкафу плащ заграничный видела, так, пожалуй, я его для Кешки заберу. И туфли.

— Плащ? Для дяди Кеши? — искренне поразился Мельник. — Он же ему по росту не подойдет. Я ведь для себя покупал. А во мне-то почти метр девяносто, а в дядьке, если не ошибаюсь, метр семьдесят от силы.

— Ничего, мы его в ателье перешьем. У меня как раз знакомая портниха там работает, — засуетилась женщина, отводя глаза. — Так что там с бумагами?

— Даже не знаю, — показушно засомневался Данила и почесал в затылке. — А Катя член общества «Динамо»? Я ведь говорил, квартира на него записана.

— В смысле? — ощутимо напряглась тетка. — Она разве служебная? Это нехорошо. — Тетя Вера задумалась, нервно барабаня по столу. — Знаешь, а все-таки принеси-ка мне документы, я посмотрю, — решила она, наконец.

— Ладно, хорош, пошутили и хватит! — жестко сказал Мельник. — Надоел этот цирк.

— Что ты сказал?! — начала приподниматься женщина, багровея.

— Молчать! — тихим страшным голосом приказал Данила. — Сидеть и слушать!

Тетя Вера плюхнулась на место и испуганно замерла, глядя на племянника круглыми глазами. В наступившей тишине послышался хруст пережевываемых сушек — Катенька меланхолично продолжала есть, не обращая ни на что внимания.

Как корова в стойле, невольно подумал Мельник. Гоняет по кругу свою жвачку и на все наплевать. Везет же некоторым, ноль эмоций, что бы ни случилось.

— В общем так, — собрался с мыслями Данила. — Никаких документов, ключей и денег я вам, разумеется, не отдам. Просто потому, что не считаю вас своей родней. И поэтому мне положить с пробором на все, что ты там, «дорогая» тетушка нарешала и напридумывала себе.

— Да как же это…

— Вот так! — не дал раскрыть рта тете Вере Мельник. — Сказал же, молчать и слушать! Сейчас доедаете и допиваете все, что не успели, собираете свои манатки и выкатываетесь отсюда на все четыре стороны. И если еще раз появитесь на пороге, то, не обессудьте, спущу с лестницы. Это понятно?!

— Ах ты, сволочь! — пришла в себя и зашипела тетя Вера. — Ты что это удумал, пререкаться со мной? Да я на тебя напишу куда следует, мигом на нары определят. Что папашка был из лагерников, на фронте в штрафниках ходил, что сыночек от него недалеко ушел! Сидит тут, фингалами своими сверкает.

— Хорошо, что напомнили, — хлопнул себя по лбу Данила. — Вы же после маминой смерти у нас все документы, фотографии семейные, награды отцовские себе захапали, верно? Так вот, чтобы завтра же вечером дядя Кеша все вернул. Не досчитаюсь чего, башку откручу!

— Бандит! — ахнула женщина, хватаясь за сердце. — Катя, ты только послушай, эта рожа уголовная угрожает мне. Сейчас же вызываем милицию, пусть заберут этого урода! Звони, доченька! Ты у меня надолго сядешь, скотина!

Катя непонимающе хлопала глазами, переводя взгляд с матери на двоюродного брата и обратно. Потом неуверенно улыбнулась и положила недоеденную сушку на стол.

Вдруг в прихожей негромко скрежетнул замок, а потом хлопнула входная дверь.

— Данила, солнышко, я же видела, ты дома. У тебя свет горит, — донесся капризный женский голос. — Ты где там запропал, почему не встречаешь? Иди сюда, у меня цветы из рук сыплются, помоги скорее. И что это за баулы на пороге, я чуть ногу не сломала.

Мельник усмехнулся, но остался сидеть на табурете. Тетя и сестра замерли, ошарашено глядя в сторону прихожей. Оттуда послышались легкие шаги, и через мгновение на пороге кухни появилась Малявина. Красивая до жути, в волосах капельки дождя. Лицо у нее было недовольное, а в руках пламенела бутонами охапка алых роз.

— Ой, — испуганно вздрогнула актриса. — Ты что, не один? Кто это?

— Да так, никто, — равнодушно ответил Данила, поднимаясь. Подошел к Валентине, забрал у нее цветы, небрежно положил их на стол и нежно поцеловал девушку в податливые сладкие губы. — Так, случайные знакомые. Они уже уходят.

— Малявина! — восхищенно выдохнула Катя, прижимая руки к груди. Куда только подевалось ее сонное равнодушие. Глаза сверкали и метали молнии. — Мама, это же Валентина Малявина! Помнишь, мы ходили на фильм с ее участием? — она порывисто повернулась к тете Вере, но тут же снова уставилась на опешившую актрису. — А вы дадите мне свой автограф?

— Погоди-ка, доченька, — прокаркала тетушка, не сводя глаз с Валентины, прижимающейся к Мельнику. — Нам еще разобраться требуется, что это за птица и почему она сюда таскается. Тебе лет-то сколько, шаболда? Охмурить сопливого пацана решила? Квартирку себе зажилить? Так вот, не выйдет! Это наша жилплощадь.

— Ты еще здесь, старая бл…дь? — скучающе обернулся к ней Данила. — Я же велел тебе убираться. И завтра жду все свои вещи! Да, из сумки не забудь все украденные продукты выложить.

— Что?!

— Х…й через плечо! — вызверился Мельник. — Извини, дорогая, — он нежно провел пальцами по щеке подруги, виновато улыбнувшись. — Достали уже. — Малявина молча смотрела на него глазами-блюдцами, не зная, что сказать. — Видишь ли, по случайной шутке мироздания эта стерва вроде как моя тетка. И сюда приехала, чтобы поселить ко мне свою драгоценную дочурку. Вот эту самую поклонницу твою, — Данила небрежно махнул в сторону по-прежнему глупо улыбающейся Кати.