Старшина Империи. Часть вторая (СИ) - Четвертнов Александр. Страница 24

Бобер рассказывал, что в наше отсутствие многие поднимали тему выживания, переживаний. Да, старшина успокаивал людей, беря на себя груз их эмоций, в итоге сам сорвался, хорошо я был рядом, помог, выслушал. В моём отряде все было проще, возможно из-за Прохора, возможно потому, что Гвоздь и я вели себя невозмутимо, но хватит ли нашего спокойствия на двадцать человек? А в ответственный момент?

Блин, сюда бы Евгения Михайловича, или ещё кого, кто умеет работать с сознанием людей, что бы за один раз добиться того результата, к которому нас должны были привести несколько курсов обучения, что бы переформатировать бойцов. Я отчетливо понимал, что эта шапка не по мне, не хватит ни знаний, ни опыта.

А что могу я? В древности, перед битвой, полководцы произносили речь, но их слов хватало на одну схватку, а ещё устраивали поединки между сильнейшими воинами двух армий. Больше ничего в голову не лезет, да и поединок не наш вариант, значит, буду придумывать что-то пафосное и воодушевляющее, что бы перед самым рывком выдать, а сейчас воспользуюсь моментом, и присвою позывные тем, у кого их ещё нет. Я до сих пор не понимаю, почему морпехов так вставляет от этого, но, судя по довольному лицу Цнаймера, это работает, следовательно, будем использовать.

Собственно, и позывные присваивать было почти некому. Талицкий и Опричников погибли при ликвидации коммандера. Левон у нас уже стал Мелким, остались только капрал второго класса Любмир Осокин, да старший матрос Василий Уманцев. Они и стали Осокой и Умом, соответственно. Из выживших же бойцов второго отделения позывные были у всех, кроме одного старшего матроса, Марка Максимовича Трудового, который теперь стал зваться коротко и лаконично — Труд.

Настроение морпехов сразу же поднялось. Посыпались поздравления и шутки.

— А я бабочку поймал. — вклинился в веселый гомон голос Феймахера. Он за крыло держал маленькое насекомое, очень пестрой окраски. — Правда, красивая? Пруха, держи.

— Какая-то она хрупкая оказалась. — раздосадовано прогудел Прохор, нечаянно раздавив тельце бабочки бронированными пальцами. — А крови-то от неё сколько.

— Аккуратнее надо, сейчас ещё поймаю. — воскликнул Хирш и стал оглядывать полянку в поисках новой летающей красавицы.

— Я вот смотрю на Марка, — задумчиво протянул Гвоздь, окидывая взглядом могучую фигуру молчаливого матроса, который своей комплекцией точно составил бы конкуренцию покойному Агашкову. — И думаю, надо ему на воспитание отдать Феймахера. Говорят, Труд из обезьяны сделал человека, с Феей точно справится.

— Хирш у нас парень упёртый, поздно уже перевоспитывать. — Пруха ободряюще улыбнулся насторожившемуся инженер-саперу, который отвлёкся от поисков бабочек, и похлопал его по плечу.

— Ничего, одна голова хорошо, а две лучше. — притворно оскалился Анджей. — Терпение и Труд всё перетрут.

— Ага, особенно, если с Умом подойти к вопросу. — засмеялся Щукин. Да все засмеялись, весело поглядывая на возмущенного Феймахера.

— Да ну вас в баню! — прошипел Хирш и, накидав себе в миску еды, отошёл от нас подальше, делая вид, что рассматривает цветочки.

— Повторим план, командир? — сменил тему разговора Бобер. И, вроде бы, сколько раз уже всё обсудили, что скрытно идём в тыл к противнику, дожидаемся начала боевых действий, и прорываемся к нашим, но Серёга всё уточнял, и уточнял, прорабатывая до мелочей любые «если» и «а вдруг». Я понимал, что ему хочется хоть какой-то стабильности в сложившейся ситуации, он пытался найти опору хоть в чем-нибудь, что бы чувствовать себя уверенней. А ещё Бобер опасался моей тяги к смене тактики действий в самый последний момент. Он мне в этом вчера вечером признался, с учений помнит. Именно поэтому я уже в десятый раз намеревался повторить наш план, потянем немного время, перед финишным рывком.

— Давай. — я развернул карту на инфопланшете. Десять минут погоды не сделают. — Идём вот в этот квадрат….

Всё, отдых окончен, утробу набили, что нужно обсудили, элементы питания на оружии и доспехах сменили, так что пора двигаться дальше. Переправились через реку, спрятали лодки, распределили снаряжение, и, выстроившись в цепочку по одному, бодро зашагали вглубь джунглей. Праздных разговоров никто не вел, даже Феймахер понимал, что мы на территории врага, и надо соблюдать осторожность.

Приблизительно через час монотонной ходьбы мне надоело любоваться окружающей нас природой, и я ушёл в себя, положившись на бдительность идущих впереди Прухи и Чюватова. Подумать было о чём. Надо придумать пафосную речь для воодушевления морских пехотинцев, надо разобраться с явным усилением моей внутренней силы, которое произошло после техники «мертвеца». Отдельно надо вспомнить двойной локальный щит, которым я разрубил змеюку, меня такому не учили, само как-то вышло, но результат мне нравился, интересно, можно ли это применять в бою на противнике с индексом развития? Но главное, необходимо понять, как выполнить мою задумку по прорыву, не допустив потерь среди личного состава. Что для этого надо сделать? Ещё раз пробежаться по плану действий? Внести изменения? В общем, мне было много о чём размышлять, и абсолютно во всех вопросах у меня не хватало знаний для получения ответов, и это очень сильно напрягало. А может, я снова себя накручиваю? План действий проработан, а там по ситуации — чем не решение? И я бы согласился на это, но чем дальше мы уходили в лес, тем сильнее мной овладевало какое-то смутное беспокойство, и я никак не мог понять, к чему оно относится. Вот и перескакивал с одной темы на другую, прислушиваясь к своим ощущениям. Может, дело в том, что у нас последние батареи в доспехах, пришлось, даже гусевскую отдать, несмотря на то, что вещдок. Так что совсем скоро мы окажемся без брони, что сильно скажется на нашей боеспособности. Нет, не то, заряда на сутки боевых действий точно хватит. Тогда почему я снова начинаю слышать пчелиное жужжание? Такое ощущение, будто мой внутренний мандраж относится к чему-то, что ещё не произошло, и мной вообще не бралось в расчёт.

Стоило так подумать, и я понял, вот оно! Что-то должно случиться, но что? Блин, я так с ума сойду, что это вообще за предчувствия такие?

Тем временем наш отряд вышел из джунглей, и оказался на краю обрыва. Мы стояли наверху, обозревая не совсем пологий, но и не очень крутой, градусов семьдесят, склон, поросший высокой травой и кустарником. Там, внизу, блестела на солнце лента ручья, за которой снова вырастали стволы гигантских деревьев.

— Сто двадцать два метра. — озвучил высоту Пруха. — Спускаемся или вдоль обрыва пойдём?

Не успел я ответить, как почва под Прохором осыпалась, и он, упав на спину, поехал по склону вниз.

— Ох. Ёёёёжик! — протяжно выругался Байрачный.

Мы, даже дёрнуться не успели, как набравший скорость матрос уже пересек половину пути, где-то на склоне потеряв свою плащ-палатку. Ещё мгновение, он подпрыгнул, и его закрутило. Ох, как бы руки, ноги не переломал.

— Верёвку, срочно! — крикнул я.

Прохор на скорости пересёк ручей, поднимая тучу брызг, и вылетел под корни гигантерева, тут же вскочив на ноги. Его немного пошатывало, но он вскинул руку вверх:

— Я жив! Цел! Все зашибись! — доложил он весело по связи. — Мне подниматься?

Фух, обошлось. И тут на Пруху столбом рухнула змея, проглатывая его.

— Вперёд, силой прижаться к земле! Делай, как я! — Решение пришло моментально, и я прыгнул на склон, своей аурой, локальными щитами цепляясь за землю.

Тело анаконды содрогнулось, проталкивая жертву глубже в своё чрево. И она стала медленно подниматься вверх, накручиваясь хвостом на ветку.

— Не уйдешь! — прокричал я, и на лету открыл огонь по голове ползучего гада. — Пруха, ты живой!? Ты меня слышишь?! — я уже на середине склона. — Стрелять по её морде, Пруху не заденьте! — чувствую, как за мной скользят остальные бойцы. — Пруха!

В змею я попал, но не убил. Анаконда, готов поклясться, осмысленно глянула на нас, оценила, и решила не связываться. Я ручей перелетал, тормозя себя силой, взрывая локальным щитом и ногами дёрн, а она, как маятник раскачалась и перепрыгнула на другое дерево, вцепившись пастью в ветку, и тут же, по амплитуде движения, хвостом, как плёткой, зацепилась за другую.