Когда мы встретились (ЛП) - Шталь Шей. Страница 5

Дорога до детского сада Кэмдин недолгая, но это дорога в другую сторону от мастерской, где я работаю, которая находится буквально в нескольких минутах ходьбы от моего дома на ранчо. Я унаследовал этот бизнес от моего отца, мы ремонтируем в основном тракторы и тяжелую технику, но иногда к нам попадают случайные автомобили и местные клиенты, которые не хотят вести свои машины для ремонта в город. Пока живем в Амарилло, мы находимся за городом, вдали от трассы 66 (Прим. пер. Route 66 — в разговорной речи также известно как «Главная улица Америки» или «Мать Дорог») — одно из первых шоссе в системе нумерованных автомагистралей США) и парков развлечений. От нас не видно Ранчо Кадиллаков (Ранчо Кадиллаков (англ. Cadillac Ranch) — художественная инсталляция, созданная в городе Амарилло, штат Техас, в 1974 году, состоит из десяти автомобилей Cadillac, выпущенных в период с 1949 по 1963 год, закопанных капотами в землю), и если мне не надо в город, то я туда и не еду. Ненавижу пробки, других водителей и мне больше нравится ездить на квадроцикле, чем на лошади. Вот, вы уже знаете немного обо мне. Даже чуть больше, чем прошлой ночью.

— Я тоже чертовски ненавижу людей, — говорит Кэмдин, когда я кричу на трактор, который решает, что сейчас самое подходящее время, чтобы заглохнуть. Хоть у нас и не загруженное дорожное движение на проселочных дорогах, но у нас есть тракторы, и эти хреновины думают, что владеют дорогой.

Смотрю в зеркало заднего вида. Черт, даже Сев молча уставилась на Кэмдин. Мои девочки, которых учат говорить «сэр» и «мэм», которым втирали виски в десна, чтобы обезболить прорезывание зубов, у которых ободранные коленки и щеки в грязи. Их волосы растрепаны, они могут закинуть удочку, почистить рыбу без посторонней помощи (не рассчитывайте на то, что мы ее съедим), и стреляют крупной дробью (пока не точно), и улыбаются каждый раз, когда я называю их «милые».

Дочки знают, что я ругаюсь. Они выросли среди ковбоев. Бл*дь, кретин, киска, дрянь, ублюдок, мудак, членосос, гондон, иди на хер!… все это они ежедневно слышат от парней в мастерской или на скотных дворах. Но они знают, что если хотя бы сложат губы, чтобы произнести такое слово, то будут сидеть на стуле, пока не заболят их задницы.

Поворачиваюсь к Кэмдин, сверля ее взглядом.

— Что ты сказала?

— Прости.

Я снова жму на тормоз, когда трактор замедляется, позади него поднимается облако пыли.

— Где ты услышала это? Кто сказал, что ненавидит людей?

— Ты. Вчера, когда тот парень въехал своей машиной в твой грузовик на стоянке.

Правильно. Я это сказал.

Почему мои девочки не могут вспомнить, что нужно смывать воду в чертовом унитазе, а если я назову кого-то членососом, они помнят это дерьмо месяцами?

Кэмдин смотрит на Сев, которая безудержно смеется.

— Мы можем посмотреть фильм сегодня вечером?

— Конечно, — бормочу я, сворачивая на дорогу к детскому саду Кэмдин. — Сегодня ночь спагетти.

— Вкуснятина! — кричит Сев, не регулируя громкость свое голоса, ее глаза прикованы к моему телефону, на котором она смотрит «Фокус-покус» (Прим. пер «Фокус-покус» (англ. Hocus Pocus) — американский комедийный фильм с элементами фэнтези 1993 года) третий раз за неделю. Это объясняет ее смех. — Я люблю Гетти!

Смотрю на Кэмдин в зеркале, взглядом предупреждая заткнуться и не начинать драку с младшей сестрой. Вместо этого она вздыхает и опускает стекло, впуская в грузовик поток холодного воздуха.

— Подними стекло.

— Холодно! — ноет Сев.

— Здесь слишком жарко. — Как любительница холода, Кэмдин не слушается, танцуя своим плюшевым мишкой по краю окна. Я вижу в боковое зеркало, он опасно близок к тому, чтобы выпасть из окна.

— Если он выпадет из окна, то в этот раз я не вернусь за ним, — предупреждаю я.

Как только я это сказал, ветер сдул игрушку прямо из ее руки в поле, которое мы проезжаем. Наши взгляды встречаются.

— Только не начинай, — огрызается Кэмдин, сложив брови в духе взбешенной пятилетней девочки.

Я борюсь со смехом, зная, что это только сильнее разозлит её.

— Что не начинать?

— «Я же говорил тебе», — издевается она, морща свой носик.

Да, я мог сказать это раз или два.

Вздыхаю, качая головой.

— Я же сказал тебе, что если ты снова посадишь его на край окна, я не вернусь за ним.

Весь оставшийся путь до сада дочка хмуро смотрит на меня, а затем отказывается выходить из грузовика.

Опускаю глаза на разбитые костяшки пальцев и сжимаю руль, пытаясь оставаться спокойным. Повернувшись к Кэмдин, медленно моргаю, жду, когда она расстегнет ремень безопасности.

Сев пинает спинку моего сиденья.

— Я хочу есть.

Сев — это бездонная яма, когда дело касается еды. Она крошка, но ест постоянно. Хватаю ее за ногу.

— Перестань пинать сиденье. — Смотрю на Кэмдин. — Малышка, у тебя проблемы?

— Да. — Она скрещивает руки на груди. — Это все ты. Я не маленькая. Мне пять лет.

— Ты еще маленькая девочка. — Я выгибаю бровь, на скулах заходили желваки. Вздыхая, поправляю шапку и качаю головой. — Я же говорил тебе не садить этого проклятого медведя на окно. В чем моя вина?

— Ты не вернулся за ним. — Слезы наворачиваются на ее глаза, и мне приходится отвести взгляд. — Я не буду счастлива, пока ты не вернешь его мне, — добавляет она со скрещенными руками на груди. — Кэмдин — злопамятный ребенок. Я все объяснил ей, но она будет злиться на меня весь день, что бы я ни делал.

— Нет. Я не вернусь. — Перемещаюсь к двери, пытаясь заставить Сев перестать пинать меня ногами. — Севин Рэй Грейди, тебе лучше покончить с этим дерьмом.

Ее глаза расширяются. Я назвал ее полное имя, и она знает, что я серьезно. По крайней мере, она перестала пинать меня ногами.

— А теперь вылезай из грузовика, Кэмдин. Ты опоздала. — Тянусь к дверной ручке, и как только дверь открывается, поток холодного воздуха бьет меня в лицо. Мои глаза слезятся, холод пробирает насквозь. Подхожу к той стороне грузовика, где сидит Кэмдин. Открываю дверь, а она все еще дуется.

Я смеюсь. Она слишком милая, когда делает это. Черт, даже Сев смотрит на нее так, словно она уже должна перестать страдать.

— Перестань надо мной смеяться, — рявкает Кэмдин, наконец, расстегивая ремень безопасности и хватая пальто с рюкзаком. — Я злюсь.

Поворачиваю ручку на двери, закрывая ее окно.

— Я вижу. — Беру дочку за руки, помогая ей выбраться из грузовика.

Извиваясь, она вырывается из моих рук и шагает тяжелой походкой к детскому саду. Стоя перед грузовиком, машу рукой Эди, учительнице Кэмдин, которая встречает её у двери. Технически это дом, а не детский сад, но мы живем за городом, и это все, что у нас есть.

Кэмдин не оглядывается и не прощается, неся пальто, перекинутым через плечо и волоча рюкзак за собой. Если бы она могла послать меня к черту, держу пари, она бы это сделала.

— Папочка, сестЛенка так на тебя злится, — отмечает Сев, когда я снова завожу машину.

Подув на руки, потираю их друг о друга.

— Она всегда злится на меня. — Кэмдин очень похожа на Тару. Ничто из того, что я делаю, не делает ее счастливой. Я уже боюсь того времени, когда этот ребенок станет подростком.

Сев снова пинает мое сиденье.

— Я хочу есть. — Она не может терпеть. Я понятия не имею, откуда она это взяла.

— Если ты продолжишь пинать мое сиденье, то почувствуешь не только голод, — предупреждаю я. Я еще не шлепал девочек, но каждый день угрожаю им сделать это.

После того, как мы высадили Кэмдин, мне нужно в мастерскую, но я заезжаю в бар, чтобы выпить кофе. Моя тетя Тениль, или, как мы ее называем, Тилли, владеет баром рядом с ранчо. Это еще одна собственность семьи, которую она унаследовала после смерти моих бабушки и дедушки.

Бар еще закрыт, но по утрам она готовит кофе местным жителям, и вполне возможно, что у нее лучший эспрессо в городе.

Сев заходит со мной. Никого не удивляет то, что я прихожу в бар с детьми. Куда бы я ни пошел, Сев всегда со мной. Она была моей тенью с самого рождения, и я сомневаюсь, что это изменится в ближайшее время. Она утверждает, что не пойдет в сад.