Список - Картер Крис (1). Страница 15

Правда, совершенно непонятно, что ему от Сперанзы то в обмен надо. «Придержи собак…» Но, в конце концов, суметь дать понять, что ему надо, — это не проблема Сперанзы, а проблема самого директора. Не сумел — пеняй на себя.

— А почему в душевые? — не удержался от вопроса Сперанза.

— А потому что там хорошо, — оскалился охранник. Такое Сперанзе не понравилось, но в данный момент это была только его проблема никого, похоже, не волновало, что ему нравится, а что нет. «Сволочной мир, — подумал Сперанза совершенно искренне, — какой сволочной мир. И все люди в нем — сволочи.

Особенно копы и охранники.»

Увидев в душевой не кого-нибудь, а именно директора Бакли, Сперанза в первый момент обрадовался.

— Привет, Джонни, — ласково сказал директор, когда охранник, продолжая усмехаться, вышел. — Ты, верно, уж спал? Ну, извини.

Сперанза так растерялся, что не ответил. Просто не придумал, что тут ответить. Со стороны главного начальника в тюрьме — это было уж слишком. Это уж походило на издевку.

Через минуту он понял, что так оно и есть.

Сэм Бакли с отвращением и ненавистью мерил взглядом мерзкого коротышку, вонючего скунса, насильника и убийцу несовершеннолетних, прекрасно знающего все свои существующие и несуществующие права, — и оттого, что всего лишь несколько часов назад он, директор, порядочный и положительный человек, вынужден был заискивать перед ним, удесятеряло и ненависть, и отвращение. Сэм Бакли слетел с катушек. У него не было сил бороться с искусительным желанием раздавить наконец этого слизняка. Эту тварь. Эту… эту мушиную личинку.

Забыть свое унижение перед Сперанзой Сэм Бакли мог одним-единственным способом: отомстив за это унижение. Достойно отомстив.

— Слышал, что нынче случилось с твоим дружком Пармелли?

— Пармелли? Это из охраны? Какой он мне дружок? Он мне вовсе не дружок.

— А кто тебе дружок? Нич? А вот Пармелли, оказывается, последние дни сильно косил под Нича. А мы-то тут всполошились!

— Как это — косил?

— А ты не знал?

— Да откуда мне знать?! — уже не на шутку занервничав, вопросом на вопрос ответил Сперанза. Что-то произошло, а он не знал. Что-то сильно изменилось. Опять стало непонятно, как себя вести.

— Я думал, есть откуда. Ведь это ты вместе с Пармелли пудрил нам мозги этим дурацким списком.

«Так вот в чем дело», — подумал Сперанза; ему показалось, что он уразумел наконец суть происходящего. И проговорил:

— Список действительно есть. И в нем сейчас остался один-единственный…

Директор Бакли осклабился.

— Все, Джонни, кончился ваш список. Теперь пошел мой. И начинается он, Джонни-бой, с тебя.

Первым же ударом директор Бакли сломал Сперанзе челюсть. А потом, начав бить ногами, он снова уже не смог остановиться, потому что с каждым криком корчащегося на кафельном полу человечка директор ощущал себя все свободнее. А ведь сказано даже в Конституции США: все люди рождаются равными, свободными и наделенными стремлением к счастью.

И каждый стремится к нему, как умеет.

Федеральная трасса в окрестностях Таллахасси, Округ Леон, Флорида

Было без четверти десять утра, когда сидевший за рулем Молдер вдруг взял вправо, прижался к обочине и остановил машину. Скалли не сказала ни слова, когда резкое торможение качнуло ее на сиденье и заставило клюнуть носом так, что ремни безопасности отчетливо напряглись и скрипнули у нее на груди. Только покосилась на напарника. Но тот не ответил на ее взгляд; проворно отстегнувшись, он вышел из машины и, отойдя на пару шагов, заложил руки за спиной и, замерев нелепым памятником, уставился вдаль.

Тогда Скалли тоже покинула салон «тауруса».

Трепещущие в утреннем мареве поля тянулись до самого горизонта. С неба сыпались пронзительные, раскаленные, несмотря на довольно ранний час, солнечные лучи. Редкие деревья, росшие по обочине, уже в это время почти не давали тени.

— Что такое, Молдер? — тихо спросила Скалли. — Что опять?

Молдер не обернулся.

— Это лишено всякого смысла, — негромко проговорил он.

По шоссе с ревом, как разъяренный динозавр, промчался здоровенный контейнеровоз. Стонущий, безжалостно разодранный пополам воздух упругой волной ударил в спины агентам. Их «таурус» заметно качнуло.

— Что лишено смысла?

— То, что всех собак повесили на покойника Пармелли.

— Молдер, — с мукой выговорила Скалли, поняв, что опять предстоит разговор долгий, бессмысленный и слишком похожий на психотерапевтические увещевания ненормального. — Я думала, мы уже все это обговорили и закончили. Дело закрыто.

— А тебя не беспокоит, что согласно графику дежурств Пармелли не было в тюрьме, когда убили Рока?

— Это нельзя выяснить с абсолютной точностью. Момент убийства определен с погрешностью до двух часов, и, значит, дежурство Пармелли краешком, минут на двадцать — тридцать, все же наползает на вероятное время смерти.

Скалли, это подгонка.

— Что же. Могу сказать честно: мне тоже не слишком-то по душе, что дело закрыли. Я полагаю, у Пармелли и Рока был еще один сообщник. Возможно, в тюрьме, а возможно, и на воле.

— Зачем Пармелли было убивать Рока?

— Этого мы, скорее всего, никогда не узнаем. Но убийство младшего сообщника старшим после завершения дела — настолько обычное явление, что особенно удивляться тут не приходится.

— Зачем он рассказал тебе про список?

— Элементарно, Молдер! Чтобы директор тюрьмы испугался и отдал Рока! Мы же сами чуть не оказались пешками в их игре, когда ходатайствовали о его переводе в другую тюрьму!

— То пытается спасти сообщника, то, какие-то сутки спустя, забивает его до смерти? Не вяжется, Скалли, не вяжется! И вообще — начиная с самого начала, со списка, с первых убийств… Я просто не вижу мотива! Ни единого! Какой-то замкнутый круг: Нич якобы произнес свои угрозы, чтобы запутать полицию и в числе якобы списочных убийств спрятать какое-то действительно нужное, спланированное убийство, — но все убийства совершились только потому, что были произнесены угрозы Нича. Я не понимаю! И потом…

Он запнулся.

— Что еще? — устало спросила Скалли.

— Я не верю, что Пармелли вообще кого-то убивал.

— А кто тогда? Оживший Нич?

— Сперанза и Даниэла говорили, что видели его.

Это было уже слишком.

— Все кончено, Молдер. Давай просто поедем домой.

Еще какая-то машина, с шипением прорываясь сквозь жаркое густое утро, промчалась мимо. Агенты проводили ее взглядами.

— По-моему, это директор Бакли спешит на отдых.

— Отоспаться наконец, — кивнул Молдер. — Да, похоже, это его машина.

— Пошли-ка и мы.

— Пошли, — ответил Молдер, не трогаясь с места.

«Крайслер» Сэма Бакли стремительно уменьшался, уносясь в сторону Таллахасси по прямому, как стрела, известково-белому в слепящих солнечных лучах шоссе. До «крайслера» было уже ярдов восемьсот, когда он резко вильнул в сторону, потом в другую, потерял управление и, не снижая хода, выкатился в поле. Его кинуло раз, другой, на третий раз он взлетел так, словно пытался стать самолетом; точно на его пути встало одно из немногочисленных, но могучих, старых деревьев. Даже с такого расстояния было видно, насколько страшен оказался удар.

Хлопок и надсадный скрежет долетели секунды через три.

— Господи… — сказала Скалли.

И сама себя поймала на том, что в эти дни поминает Всевышнего слишком часто. Необъяснимо часто.

* * *

…Капот «крайслера» был промят, будто бумажный, до самой кабины. А в самой кабине — это они заметили, еще подъезжая, — было необъяснимо темно. Словно стекла за истекшие пять минут кто-то старательно зачернил. Закоптил. Закрасил.

Нет, это оказались не копоть и не краска.

Салон машины Сэма Бакли был полон мух. В замкнутом объеме натужно и всполошенно метался плотный, словно бы жидкий рой — как если бы густую черную жидкость, полную зеленых блесток, какая-то гигантская рука рассеянно крутила в поднятом в воздух стакане. Слышно было, как мухи гудят внутри.