Звезда заводской многотиражки (СИ) - Фишер Саша. Страница 6

Сопротивляться я не стал.

— Вот сюда, вот сюда... — Веник предупредитель открыл передо мной обшарпанную деревянную дверь, покрытую такой же скучной светло-зеленой краской, что и стены до половины. За ней обнаружился короткий коридорчик. За приоткрытой дверью направо — душевая. Квадратный поддон, кран, гибкий шланг с лейкой. Резиновый коврик. Занавески нет. За дверью налево — крохотная комната. Две деревянные кровати с покрывалами зелено-серого окраса, окно, наглухо закрашенное, сероватая тюлевая занавеска. Тумбочка, на тумбочке стакан с кучей авторучек и обгрызенных карандашей. И почему-то литровая банка. В этой комнате тоже была раковина. Кажется, тут водопроводом оборудовано чуть ли не каждое помещение вообще.

Веник усадил меня на кровать и принялся суетиться. Налил в банку воды из-под крана, сунул в нее кипятильник, воткнул вилку в розетку. Металлические завитки тут же покрылись пузырями. В этом морге что, пунктик на ретро? Электрический чайник не могли купить?

Тем вренем, Веник достал из тумбочки две чайных кружки, на вид тоже будто купленных на блошином рынке. Одна с голубым ободком, другая — с облезшим золотистым. И картонную пачку. «Чай грузинский байховый. Первый сорт».

— Кипятильник от деда что ли остался? — спросил я.

— Почему от деда? — обиделся Веник. — В культиках купил месяц назад только.

«В культиках...»— мысленно повторил я. Мы так в детстве магазин «Культтовары» называли, рядом с крытым рынком. За батарейками туда ездили, только там можно было большие квадратные батарейки купить... Неужели до сих пор работает? Я думал, что там уже давно что-то другое... Может, какой-то двинутый на ностальгии бизнесмен выкупил и открыл там комиссионку, чтобы как раньше все было?

— А тебе не страшно в морге работать? — спросил я, чтобы как-то заполнить неловкую паузу.

— Да не, — Веник поматал патлами. — Сначала было противно, но быстро привыкаешь. А марафет на жмуров наводить мне даже нравится. Все-таки, последний раз на выход. Пусть их красивыми запоминают.

— А свет почему везде включен? — спросил я. Вода в банке, тем временем, закипела. Веник выключил кипятильник, вытащил его из воды и щедро сыпанул в кипяток чая. Моя мама называла такой чай «с дровами». В общем-то, понятно почему. В воде плавали какие-то палочки и веточки. Чаинки медленно опускались на дно, вода вокруг них становилась желто-коричневой... Ну точно тут какой-то бзик на винтаже. Это же еще найти сейчас такой чай где-то надо!

Я глубоко вздохнул. Вроде общая деревянность начала отпускать. Я протер ладонью вспотевший лоб. Ну мало ли, приглючилось что-то. Я все-таки башкой треснулся, глупо надеяться, что вообще без последствий такое дело обошлось. Но, наверное, Веник прав насчет того, что надо подождать врачей и не торопиться домой.

— Слушай, это... — Веник прихватил банку полой халата и разлил чай по кружкам. Немного коричневой жидкости с чайнками выплеснулось на тумбочку. И на халат тоже. Веник зашипел, поставил наполовину опустевшую банку обратно на тумбочку. Снова открыл дверцу. — Наврал я тебе про печенье, я его еще час назад сожрал.

— Да ладно, ничего, я не голодный, — сказал я и отхлебнул из кружки. Чай обжег губы и небо, я втянул в себя воздух. Язык свело от «деревянного» вкуса чая. Не то, чтобы он был прямо совсем дрянной. Но привкус опилок там определенно имелся.

Наверное, все-таки не сплю. Чтобы во сне так четко ощущались запахи и ощущения...

Или сплю?

Я легонько ущипнул себя за запястье.

— Слушай, это... — Веник поставил кружку на тумбочку. — Давай ты приляжешь тут, поспишь... У меня еще дел сегодня прорва просто. Я свет выключу, если мешает.

— А почему, кстати, он везде включен? — спросил я. — Ты же говоришь, что не страшно?

— Ну это... у меня привычка просто такая, — нашелся Веник. — Я даже дома свет на ночь не выключаю.

— Я сам выключу, иди работай, — великодушно согласился я. — Чай допью и лягу.

— Ну это вообще отлично! — Веник вскочил. Схватил с тумбочки свою кружку и вышел за дверь.

Я шумно выдохнул. Еще раз посмотрел на свои руки. Так, спокойно, Жан. Давай без лишних телодвижений. Не кипишуй!

Я поднял руки к лицу и ощупал его.

Хрен его знает, что я собирался таким образом понять. Не представляю себе, как слепые отличают наощупь одни лица от других. Вот нос, вот подбородок. Щетинка пробивается, хоть и реденькая пока. Лоб... Пальцы уперлись в спутанный комок волос с чем-то твердым.

И я снова чуть не заорал. Больно, кстати, не было нисколечко. Но касания при этом я ощущал нормально.

Да все было нормально, твою мать! Даже более нормально, чем всегда!

Я посмотрел на чашку недопитого чая. Потрогал языком обожженное небо и передумал допивать.

Короче, надо правда попробовать поспать.

Я вытянулся на неудобной кровати. Снимать покрывало не стал. Раздеваться тоже.

Закрыл глаза.

Как, интересно, я смогу заснуть в такой ситуации? Раз овечка, два овечка, три овеч...

Что-то вырвало меня из сладкой неги сна. Какой-то ненужный посторонний звук... Когда я засыпал, его не было. Сквозь сон я даже опознал, что за мелодия играет — хор воодушевленных голосов торжественно пел гимн. Я наполовину проснулся, чтобы найти этот источник звука и вырубить его.

— ...Нас к торжеству коммунизма ведет! — допел хор. Потом вступил чеканный голос дикторши. — Доброе утро, товарищи! В эфире первая программа всесоюзного радио».

Ага, вот эта штука на окне... Бело-зеленый радиоприемник. Я сполз с кровати, подобрался к розетке, в которую он был воткнут, выдернул вилку. Сквозь сон успел подумать, что какая-то она маленькая, но заострить на этом внимание моего сонного мозга не хватило, конечно. На настенных часах — шесть утра.

И свет я так и не выключил... Хотя и хрен с ним.

Я снова рухнул на кровать и провалился в сон.

— Веник, ну какой еще оживший труп, что ты мне голову морочишь?! Опять собутыльника притащил, а выпроводить не успел, и теперь сказки сочиняешь? — проснулся я чуть раньше, чем женщина заговорила. Разбудили меня шаги, хлопающие двери и всякий прочий шум. А эти слова просто были сказаны прямо за дверью. Голос был пронзительный, как будто говорила героиня мультфильма.

— Надежда Павловна, что вы такое говорите! — возмущался Веник.

— Фу, накурил опять! — сказала женщина. — Фрамугу открой!

Дверь распахнулась. На пороге стояла миниатюрная женщина в белом халате и в белой шапочке. На лице — старомодные очки в толстой оправе. В руках — картонная папка. Не только голос у нее был мультяшным, сама она тоже была какая-то мультяшная.

— Так, молодой человек... — сказала она и строго посмотрела на меня. Я поймал себя на желании вскочить и вытянуться по стойке смирно. Ну или хотя бы сложить руки на парте перед собой.

— Здрасьте, — сказал я и кивнул.

— Так... — повторила она, оглядела меня с ног до головы, потом повернулась к маячащему за спиной Венику. — Веник, ты вообще обнаглел?! Что вы тут такое устроили?!

— Надежда Павловна, да он правда ожил! — заныл Веник. — Я в журнале все зарегистрировал, номер семьсот тридцать четыре, сами проверьте!

— И от чего же он умер? — врачиха вошла в комнату, впечатывая широкие каблуки своих туфель в обшарпанный линолеум. — Кто радио выключил?!

— Эээ... — я втянул голову в плечи. Женщина воткнула вилку в розетку. Бело-зеленый радиоприемник тут же ожил.

— Сообщение со всесоюзной ударной стройки чебоксарской ГЭС, — заговорил бархатный голос диктора. — Многотысячный коллектив строителей начал подготовку к перекрытию Волги...

— Так... — Надежда Павловна снова посмотрела на меня. Мне на секунду показалось, что если бы не очки, ее взгляд прожег бы во мне дыру. — Значит так, одевайтесь и выметайтесь немедленно, пока я добрая. А что насчет тебя, Веник... На ближайшем собрании я поставлю вопрос о твоем увольнении! Так больше продолжаться не может!

— Да его вот так прямо и привезли! — Веник всплеснул руками и ударился пальцами правой руки об косяк. Зашипел. — У него нет никаких вещей, сейчас милиция приедет, будут экспертизу делать...