Самый завидный подонок (ЛП) - Мартин Анника. Страница 9

Была там. Делала. Поклялась больше не делать.

Вернувшись в Дирвиль, семья Дэнни Вудроффа пошла на то, чтобы заплатить мне полмиллиона долларов за мое молчание о том, что сделал Денни. Моя жизнь была бы на полмиллиона лучше, если бы я взяла эти деньги, но мне было шестнадцать, и я была идеалисткой. Я хотела убедиться, что другие женщины находились вдали от Денни.

Иногда я скучаю по той храброй, сильной девушке, которая хотела справедливости. Та девушка, которая верила, что если она заступится за себя и скажет правду, никто и ничто не причинит ей боль.

— Мы закопаем тебя, — сказал мистер Вудрофф, когда я отказалась брать деньги.

Мы закопаем тебя.

И они сделали это.

Или, по крайней мере, они закопали храброго беззаботного подростка. Храбрая девушка по имени Вонда, которая носила яркие, красивые вещи и не отрекалась от боя. Та, кому не приходилось имитировать стержень внутри себя.

Они заставили меня пожалеть, что я не взяла денег. Они заставили меня пожалеть, что я встала против них. Сожаление, возможно, даже хуже, чем быть втоптанной в грязь в реальной жизни и ненавидимой в социальных сетях.

Сожаление от того, что ты поступаешь правильно — это своего рода яд в твоих венах.

И, стоя здесь, в середине роскошной комнаты в особняке Локков, я злюсь на весь мир.

Глава третья

Генри

Идеальна. Просто чертовски идеальна.

Каждая ее часть — идеальна. Этот сексуальный образ библиотекарши, большие карие глаза за очками-умняшками. Блестящие волосы, собранные в хвостик. Решительный хмурый взгляд, стальная хватка, удерживающая собаку, злость за одиночество мамы.

Лучшие голливудские профессионалы по кастингу не смогли бы выбрать лучше, даже если бы попытались. Такая невинная и любящая, с щепоткой остроумия.

Комментарий про подсвечник?

Аплодисменты.

Плюс она действительно кое в чем права — я должен быть зол на ситуацию, произошедшую с мамой.

Я закрываю глаза, пытаясь забыть ее хрупкий образ, лежащий на больничной койке, оставшийся от женщины, которую я знал. Она покинула эту землю, не сказав мне ни слова. Ее последние слова были сказаны мошеннице. И собаке.

Когда я открываю глаза, мой двоюродный брат Бретт смотрит на меня, ожидая моих слов. Все вечно ждут, что я должен что-то сказать им.

— Гребанная мошенница, — говорит Бретт, пока я молчу. — Чтоб меня.

Я смотрю на это невинное очарование через его плечо.

— Мы справимся, — говорю я.

Он хочет, чтобы я сказал больше. Ждет. Знает, что я сделаю все, чтобы защитить компанию и людей, чьи средства к существованию зависят от нас. Он нервничает.

Я улыбаюсь ему. Я, правда, делаю это ради него.

— Не волнуйся. Она приползет на коленях, прежде чем что-либо случится. С благодарностью, — добавляю я.

Балансируя, с помощью трости встает Калеб. Он тоже хочет знать, как я поступлю. Ему семьдесят. И он понимает: это не его борьба.

— Девушка может нанести большой урон, — предупреждает он. — Особенно, если у нее есть подельники.

— Мы справимся, — повторяю я. — Маленькая мошенница понятия не имеет во что ввязалась.

— Ты не имеешь права оспаривать завещание, — подчеркивает он.

— Неважно.

Это ведь Бернадетта, она даже в завещание сумела подложить атомную бомбу. Челлендж по разминированию. Такой уж она была по жизни. Если бы вы спорили с ней, даже о чем-то настолько объективном, как температура воздуха, она бы все равно осталась при своем. Довольно, Генри!

Так было до тех пор, пока она не поругалась со мной и с остальными членами семьи около десяти лет назад. Из-за пропущенного ужина. По ее вине. Чертово расписание.

С помощью одной простой команды я могу заставить подняться небоскребы на заброшенных участках, а здания крушиться на землю, но я никак не мог заставить хрупкую старушку ответить на телефон. Открыть дверь. Или сходить на бранч в Грамэрси.

Мне надоело вспоминать о ней. Она больше не имеет значения.

Поворачиваясь к окну, я пытаюсь собраться с мыслями. Мое последующее решение станет долгосрочной перспективой для людей в этой комнате, а также целого легиона сотрудников и поставщиков Locke Worldwide по всему миру, доверяющих мне. Они нуждаются в моем уме и силе.

До этого мы с Бреттом подкупили швейцара, чтобы тот позволил нам увидеться с Бернадеттой, она предпочитала, чтобы ее называли Бернадетт, а не мама. Мы даже наняли психотерапевта, чтобы он помог нам вернуть ее в семью. Бесполезно.

Исходя из наших слов, психотерапевт предположил, что у нее слабоумие или, может быть, паранойя. Он не мог сказать наверняка. И невозможно заставить кого-либо лечь в больницу или принять от вас помощь.

Один маленький факт о большом богатстве: вы ошеломляюще долго можете жить с не диагностированной психической болезнью, если это то, чего вы хотите.

Вы можете верить во что-то безумное, буйствовать, ходить в рестораны и заказывать блюда не из меню, а они будут называть вас эксцентричными и, улыбаясь, благодарить за огромные чаевые.

А угодливые адвокаты, зарабатывающие на вас деньги, не откажут вам, когда вы решите оставить все своей собаке и заботливой женщине, утверждающей, что читает мысли этой собачонки или что бы там ни было, потому что чеки, которые вы выпишите им, хороши.

Чеки, которые вы выписываете, чертовски хороши.

Конечно, вы же понятия не имели, что она умирает.

Я засовываю руки в карманы.

Я смотрю на Малькольма, который сидел там вместе со своими коллегами, прикрывающийся конфиденциальностью. Я все понимаю насчет конфиденциальности. Но он мог найти способ предупредить меня.

Много лет назад, когда умер отец, Бернадетт отдала часть папиных акций Калебу, второй голове в команде. В то время это имело смысл. Я учился в средней школе и был слишком мал для того, чтобы управлять чем-либо.

Но затем я окончил университет со степенью по архитектуре и занял должность генерального директора. Я начал строить и приобретать другие компании, расширяя нашу.

И все же моя мать отдавала право вето Калебу. Мы с ней спорили об этом, когда она еще разговаривала со мной.

Калеб не часто использовал свое право вето. Он был счастлив позволять мне быть источником силы, был рад моим отличным идеям, но он обладал своим дерьмовым вето на то, о чем я заботился больше всего.

Я был генеральным директором, но Калеб был препятствием для настоящих перемен, которых хотел я.

Калеб — хороший парень, но он застрял в устарелом способе строительства. Типа стоимости за квадратный фут.

Было и так плохо, когда мои руки были связаны Калебом. Я был неспособен полностью управлять компанией, как того хотел. А что теперь?

Теперь ею управляют собака и мошенница.

Бретт говорит о Малькольме.

— …вероятно, не слишком компетентны, раз он и его люди позволили Бернадетте сделать то, что является вполне неплохим основанием… для лишения лицензии.

Я киваю. Малькольм не прав. Он должен был убедиться, что она была в здравом уме, прежде чем составлять завещание.

— Да уж. Не такую передачу правления компанией я представлял.

Я говорю это так легко, будто это не имеет значения. Старая добрая Бернадетта сделала последнее неверное решение в своей жизни. Список таких решений простирается прямо с моего младенчества.

Хитрая маленькая мошенница снова спрашивает, что все это значит. Что именно мама хотела сказать. Надо признать, она хорошая актриса в этих своих очках, с блестящим хвостиком и скромным платьем. И простым ожерельем из темных бусин.

И этой женщине моя мать благоволила больше, чем своему собственному сыну?

— Я подготовил выдержки, — говорит Малькольм, подводя ее к столу. Я следую за ними.

Малькольм протягивает ей скрепленные степлером листы.

— Бернадетта разделила свои активы тремя частями. Генри и Бретт унаследовали некоторую собственность и долю ликвидных активов, за исключением тех, которые она распределила между пятью двоюродными кузенами. Наследство Смакерса перечислено здесь. Он контролирует семейный бизнес, мисс Нельсон.