Когда наступит рассвет (СИ) - Кострова Анна. Страница 75

Томас улыбнулся, сделав большой глоток терпкого напитка, затем нажал на кнопку «ответить», прикладывая телефон к своему уху. Ничуть не трезвым голосом, он начал что-то бормотать, явно неразборчивое и вводящее друга в заблуждение.

— Чувак, ты где и почему ты уже без меня в хлам? — сосредоточенно спрашивал Кимер, сместив брови к переносице.

— Я там, где чувствую себя спокойно, — Уилсон начал смеяться, делая очередной глоток.

— Так, а сейчас без шуточек сказал, где носит твой подлый зад! Я приперся к тебе домой, но там, судя по всему, пусто, — Эд тяжело вздыхает, почти закатывая глаза.

— Только не закатывай глаза сейчас, — слишком хорошо знает Кимера. — Лучше поднимайся на крышу, тут очень круто, а если посмотреть вниз, то просто сносит бошку, — смеется так, словно сошедший с ума, потерявший рассудок безумец.

Эдмонд быстро нажал на красную кнопку, попутно кладя телефон в карманы джинсов, затем помахал головой из стороны в сторону, отгоняя прочие мысли, направился к лифту, чуть прислонившись к стене в ожидании транспорта. Как только кабинка остановилась, издавая характерный для этого звук, Кимер пролез внутрь, скорее нажимая на последний этаж. Признаться, он немного нервничал, боясь, что пьяный друг уже лежит где-нибудь внизу, распластавшись по мокрому асфальту, а из его головы, что разбилась вдребезги, потихоньку вытекает субстанция в виде мозгов.

Конечно, он верил в то, что его друг еще не настолько обезумел и еще совладает с собой. Но бурлящий в крови алкоголь может нежданно-негаданно отдать в голову, подталкивая на безумные и смертоносные поступки. Поэтому, как только он прибыл на нужный этаж, то тут же побежал на пожарную лестницу, поднимаясь по ней на крышу, где сразу же обнаружил темную макушку, мелькающую почти на краю высотного здания.

Кимер быстро подбежал к нему, грубо хватая за руку, и отвел его на расстояние около трех метров. Томас, весьма опешенный поступком товарища, медленно повернул голову, опуская правую руку с виски вниз, испепеляюще осмотрел друга, пытаясь понять, что сподвигло его на это, но когда заметил, как глаза Эдмонда постепенно оказываются на уже пустой бутылке, то тут же расслабился, похлопывая его по плечу.

— Эд, я еще адекватный и не собираюсь пока сбрасываться с крыши из-за этого дерьма, — выдавливая слабую улыбку, проговаривает тот.

Кимер улыбается в ответ, ободренный словами Уилсона, затем идет к какой-то коряге, что лежит посредине крыши, и присаживается на нее, горбясь в спине точно так же, как это делал Томас несколько минут назад. Уилсон идет за ним, совершая такое же действие, а затем устремляет взгляд куда-то в даль, где маленькими огоньками отражаются фары машин, освещающих себе путь.

Пару минут они сидят в полной тишине, любуясь уже ночным городом, витая, так сказать, в своих мыслях. Эдмонд думал о чем-то своем и немного о Томасе, а Уилсон же решал, с чего же все-таки начать разговор, осознавая, что сам устроил эту встречу, от которой ожидал многого.

Во-первых, поддержки со стороны лучшего друга, который знал его как свои пять пальцев, ведь Кимер это делал лучше любых психологов, которым многие люди отваливают кучу денег без гарантий того, что это как-то поможет. Он всегда находил нужные слова, которые успокаивали Томаса, рождали где-то глубоко внутри маленькую надежду найти выход из этого дерьма.

Во-вторых, он надеялся, что Эдмонд ему поможет, ведь на его плечи свалилось столько проблем, столько загадок и тайн, которые ему не распутать в одиночку даже со своими мозгами, которые так умело раскрыли дело Эбби.

Опять Эбби.

От одного имени его бросает в дрожь, а по телу пробегает табун мурашек, покрывая всю кожу. Внутри снова что-то болит. Но вот это не та боль в сердце, которая была раньше. Наверное, Томас и сам не может описать состояние, все эмоции, что бушевали внутри него лишь при одном только имени.

Он завел руку в волосы, медленно оттягивая их, поднес горловину бутылки ко рту в надежде, что хоть маленькая капелька скатится по стенкам сосуда, но отчаялся, так и не получив желанного.

Эдмонд, завидев все его действия, развернулся к нему лицом, сочувствующе и искренне, как никогда раньше, улыбаясь. Он отобрал из рук Уилсона пустую бутылку, помещая ее возле своих ног, положил ладонь на плечо Томаса, чуть нажимая на него в знак поддержки, словил на себе опечаленный и болезненный взгляд друга, от чего у него в груди что-то сжалось.

Томас сломался. Второй раз за всю свою жизнь. Знаете, он всегда старался быть сильным, не показывать эмоции, ходя постоянно с каменным лицом, ведь он же мужчина, они же должны быть стойкими ко всему. Даже после смерти своей матери Томас держал себя в руках, стараясь при собственном отце не проронить ни слезы, чтобы сильнее не ранить его. Смерть близкого человека не смогла так быстро и качественно сломать его, как это сделала любовь!

Любовь… Такое ужасное и до боли в желудке противное слово… Кто сказал, что любовь — это хорошо? Тот, кто ни разу не терпел неудач, не ломался, не падал, а затем не поднимался и не шел дальше?

Наверное, какие-то глупцы, возомнившие, что знают все об этом мире. Оказывается, они не правы, ведь любовь бывает не только окрыляющей, приятной, что аж бабочки порхают в животе. Она ведь может быть беспощадной, зловещей и ломающей самого человека.

Может, Уилсон заслужил, чтобы с ним обходились так, назвав самое прекрасное, что у него было в жизни, простой ошибкой и оплошностью? Может, он где-то провинился и не осознает этого? Может, не тому перешел дорогу?

Почему все девушки, в которых он влюбляется, стараются надавить на самое больное, растоптать в грязь его чувства? Они беспощадно ломают его, не дав даже минутки для восстановления, для того, чтобы он успел подняться. Но ведь только сделав это, он снова падает, наверное, уже не в силах подняться. Он перестает бороться и пускает все на самотек, поддаваясь течению.

Его глаза начали предательски щипать, что даже принятый алкоголь не мог скрыть его состояния. Он сделал глубокий, насколько это позволяли его легкие, вдох, чуть прикрывая веки и наслаждаясь ветром, что продолжал бить в лицо. Он хотел кричать, пусть и в пустоту, от обиды и несправедливости в этом чертовом мире. Но сдерживал себя хотя бы потому, что здесь его друг, перед которым ему не хотелось быть половой тряпкой.

— Эд, это…это все так неожиданно произошло, что я еще и сам не успел осознать происходящее, — едва выдавливал из себя Томас.

Кимер выпрямился в спине, напрягая слух и слушая своего друга, который наконец-то начал свой рассказ. Он понимал, что это дается ему тяжело, ведь Уилсон старался держать все в себе, не желая выплескивать все наружу и перекладывать на плечи друга. Но сегодня, видимо, он не в силах переварить эту кашу сам, поэтому, скрепя сердце, все же продолжал, каждый раз тяжело дыша, словно в легких заканчивался кислород.

— Я даже представить себе не мог, что это утро так плохо обернется… Мы с Эбби, как обычно, собирались в академию, но тут этот проклятый звонок в дверь, который испортил и перевернул все с ног, — на минуту замолк, переводя дух и сильно сжимая кулаки до побеления костяшек. — Рафаэль стала говорить, что от меня беременна… Но этого просто не может быть, ведь мы не виделись давно, ну, сам понимаешь…

Эдмонд кивнул, одобряя сказанные им слова. Только сейчас он осознал, насколько же подлой оказалась эта блондинка, которую он когда-то считал той, которая просто обязана быть с Уилсоном. Но лишь во времени и поступках раскрывается сам человек, показывая себя не с очень хорошей стороны. Только сейчас он это осознавал.

— Стала тыкать мне какой-то справкой, понимаешь… А Эбби …она в тот момент была в моей комнате и все слышала… Она вылетела из моей квартиры как пробка… Но я не смог ее остановить… — он закрыл свое лицо руками, потирая собственные щеки и глаза.

— И ты не смог оправдаться перед ней, так? — помогая другу, начал Кимер.

— Да, она сначала не явилась на зачет, но… Но потом чудным образом оказалась в зале, она выступала, черт возьми… Она… Она была шикарна, а последние слова в пьесе она произносила, глядя мне в глаза… Считая меня лицемером и предателем! — он уже переходил на крик, не сдерживаясь. — А после вовсе сказала, что все, что между нами было, — это просто ошибка, оплошность!