Волчий корень - Андреева Юлия Игоревна. Страница 11

— А раз резал, сам должен понимать. — Лекарь развел руками.

— Либо его убили в другом месте, либо здесь кто-то убрался. Но нам сказали, что хозяйка все оставила как было. Куда же делась кровь?

Волков еще раз оглядел пол; вдруг подумалось, что ночные разбойники оказались упырями — именно той нечистью, за которой воинство государево должно было охотиться и по мере слабых сил своих уничтожать.

— В том-то и дело, что кровь в теле. Вот она. — Лекарь надавил на прорубленную жилу, из которой поползла почти черная густая кровь. — Просто когда была нанесена эта рана, кровь уже успела свернуться.

Волков еще раз осмотрел грязный кляп, веревку, нож. Интересно, убийц кто-то спугнул, иначе отчего они оставили на месте хороший нож? Простой такой ножик, без рисунка на рукояти, но тоже ведь денег стоит. Из конюшни он проследовал в горницу. На столе стояли кружки и ополовиненный бочонок вина, валялись огрызки и объедки. Три кружки, все пахнут вином, винная лужица посреди нечистого стола, крошки, обглоданный рыбий скелет, надкушенный кусок хлеба.

Получалось, что, то ли Харитонов пил со своими душегубами, а они его потом пытали и убили, то ли пробравшиеся в чужой дом наглецы, устав от пыток, уселись трапезничать рядом с еще живой жертвой или остывающим трупом. Не знал бы, что Малюта во время убийства находился в Александровской слободе у государя, ей-богу, было бы на кого думать. Его повадка.

По словам сестрицы, Харитонов ввалился домой, когда уже солнце зашло. Стало быть, убийство произошло ночью. Харитонов жил в отдельном домике, соединенном с сестриными хоромами холодными сенями. Если кто-то и слышал странные звуки, решили-де, молодой барин гуляет с друзьями.

Волков обошел дом. По словам слуг, в последнее время Харитонов частенько напивался с друзьями и во время этих попоек никто не смел его беспокоить. Он даже не разрешал себе прислуживать во время трапезы, люди просто накрывали на стол и уходили прочь, стараясь даже не смотреть в сторону опасных гостей. Убирать можно было на следующий день, когда хозяин и его приятели как следует выспятся, а еще лучше и безопаснее, когда свалят ко всем чертям. Накануне убийства слуги получили приказ молодого господина собрать на стол для его друзей, после чего никто уже не обращал внимания на звуки и голоса, доносившиеся из домика. К слову, обычная ситуация для опричника. Ибо сказано: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня». Государь любил произносить эту фразу перед своим святым воинством. Всякий раз, слушая, как Иван сравнивает себя со Спасителем, Волков непроизвольно скрещивал пальцы и шептал охранительные молитвы. Так и виделось, как с неба прямехонько на непутевую голову Ивана падает меткая молния. Трах-тарарах. Пшик, и нет грозного царя. Но никакой молнии не являлось, а Иван продолжал потчевать свою паству откровениями из Нового Завета, выискивая в Писании прямые указания на день сегодняшний.

Никто не видел, как посторонние вошли в холостяцкий дом, так как там наличествовал отдельный вход; никто не слышал, как кто-то из дома выходил. Вывод: убить могли: аз) приглашенные гости; буки) пробравшиеся в дом после гостей грабители; веди) домашние. Последним еще и сподручнее, наверняка давно уже зазубрили все привычки молодого господина.

Расспрашивая слуг, Волков отправил Хряка в царево войско — узнать, кто дружил с Харитоновым и не происходило ли с убиенным в последнее время странного. Ответ пришел к ужину: оказалось, что за день до смерти Харитонов подрался со своим приятелем, да так люто, что домой его пришлось доставлять на телеге. Отсюда и старые синяки. Как и многие новые в опричнине люди, Харитонов был в ужасе от того, что подчас приходилось делать. В последний раз он участвовал в задержании опасного колдуна, которого за неимением иного способа вытащить из запертой на все замки и колдовские заговоры избы пришлось в буквальном смысле слова выкуривать дымом. А когда и это не помогло: дед только ругался и кашлял, — дом сожгли, как потом выяснилось, вместе со всеми Колдуновыми домочадцами.

К ночи собрав все за и против, Волков пришел к выводу: Харитонов сам наложил на себя руки; сестра же, опасаясь, что брата запретят отпевать в церкви и после хоронить на кладбище, взяла грех на душу, выдав самоубийство за убийство. Откуда узнал? А все проще пареной репы. Харитонов не смог вынести жестокости, царившей в опричнине, оттого много пил и даже подрался с приятелем.

Решившись покончить с собой, он повесился. Обнаружившая же брата Марфа велела вынуть самоубийцу из петли и сама нанесла ему несколько ударов ножом, как если бы перед смертью беднягу пытали. Учитывая, что все тело покойного покрывали ссадины и синяки, общее впечатление получилось действительно жутким. Любой поглядевший на этот почерневший труп сказал бы, что парень сопротивлялся до последнего и в конце концов был убит. Но кровь из уже остывшего тела выходила недостаточно хорошо для того, чтобы картинка получилась достоверная. Это было отмечено лекарем и дознавателем. Кроме того, Волков был удивлен оставленным разбойниками ножом и недопитым вином.

За издевательство над трупом, пусть и трупом самоубийцы, сестренку также следовало призвать к ответственности и, наверное, судья повелел бы бить Марфу кнутом, а после отобрать имущество в пользу казны. Но Волков и Собин посчитали возможным официально признать смерть Харитонова насильственной. После чего дознаватель еще с неделю ловил по дорогам озорующих в тех краях разбойничков, убил их и сообщил Малюте, что преступники сознались перед смертью и дело закрыто.

Теперь же ему предстояло расследовать дело сорокалетней давности, а скорее всего, там давно уже нечего расследовать.

Занятый своими мыслями, Волков буквально в последний момент сорвал с головы шапку и перекрестился, проезжая через монастырские ворота. Царев приказ — это, конечно, хорошо, но и правила приличия забывать не следует.

После короткого разговора с игуменьей, на самом деле говорил Хряк, Волков же решил сначала осмотреться на месте, а уж потом побеседовать со здешней хозяйкой, первое впечатление для него всегда имело решающую силу. После того как Хряк получил разрешение игуменьи, та выделила им провожатую до домика великой княгини.

Маленькая белобрысая девочка — из-под платка торчит русая прядь, курносый носик и голубые глазки-незабудки — предстала перед опричниками, буквально выпорхнув им навстречу с игуменского крыльца.

— Доброго вам здравичка! Пойдемте, дяденьки, дорогу покажу. Я все тут знаю, о чем ни спросите!

Весело заглядывая в глаза идущему впереди процессии Волкову, малышка проводила опричников к чистенькому беленому домику, в котором и размещалась заколоченная келья. Волков прежде не бывал на территории монастыря и быстро отметил, что таких домиков тут несколько, над некоторыми поднимался печной дым. Должно быть, как раз в это время там протапливали.

Поднявшись на крыльцо, пять ступеней, он оглянулся, домик не казался заброшенным. Скорее всего, он был рассчитан на нескольких жильцов или здесь должна была проживать знатная инокиня с челядью. В любом случае, когда келья, в которой жила Соломония, была заколочена, остальные помещения в этом доме продолжали использоваться. Озорно поглядывая на необычных гостей, девочка деловито обтрясла валенки о порожек, вытерла ноги о вязаный коврик и двумя прыжками влетела на второе высокое крыльцо, оглянувшись, как оценили ее удаль опричники. Постучав для приличия и не услышав ответа, девочка отворила перед гостями незапертую дверь.

Перед Волковым открылась теплая передняя с четырьмя одинаковыми белыми дверьми, одна из которых оказалась заколочена досками, точно перечеркнута косым крестом.

Погладив по голове девочку, дознаватель подошел к двери и стоял какое-то время, изучая доски. А тут было чему подивиться. Царевы слуги явно забили дверь первыми попавшимися им под руку нестругаными досками. К чему огород городить, когда нужно просто запереть келью, чтобы туда никто не совался? Но потом кто-то эти доски тщательно ошкурил и побелил, да еще и украсил засохшим букетиком анютиных глазок. Наверное, жившие в том же домике женщины не желали все время натыкаться взглядом на этот грубый косой крест и привели его в должный вид. Приказывали ведь не входить в келью и не открывать ее, о том же, что дверь запрещается красить или украшать, слова не было.