Арбитр (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич. Страница 3
Шрам как-то рассеянно тянулся к ножу, который по рукоятку ушёл в его правую глазницу. Кисть, так и не достигнув пластиковой накладки, опала, а вслед за ней рухнул и сам долговязый.
Ника от ужаса перешла на икание и частые вдохи. Тигр внезапно оказался прямо перед девушкой, протягивая руку в её сторону. В этот момент девушке он показался фигурой почти демонической, никак не спасительной. Она уже забыла, что чуть не оказалась изнасилована. Какой-то психопат только что убил четверых человек меньше, чем за минуту!
Ника истошно завопила, переходя на ультразвук и потеряла сознание. На третьем этаже ближайшего дома включился свет. Где-то залаяла собака. Холодные ветры гнали облака, безразлично взирая с небес на жизнь спящего города.
На Землю вернулся Арбитр.
[1]Художник — icecoldart.
Глава 2
Вернувшись на Землю, я почувствовал себя чужаком. Всё вокруг — дома, люди, климат, даже воздух усиливали ощущение моей инородности. И в то же время, я оказался на своём месте. С первых минут столкнулся с человеческой жестокостью, моральной деградацией и беззаконием.
Моя планета отчаянно нуждалась в Арбитрах.
Нас выковали, чтобы вершить правосудие, восстанавливать справедливость и наказывать виновных. Возможно, этим я займусь позже, но прежде следовало отыскать мою семью.
Когда на настойчивый стук в дверь нашей квартиры открыл незнакомый человек, мне с трудом удалось сдержаться. Вцепившись пальцами в косяк, чувствуя, как крошилось трухлявое ДСП, я прокручивал в голове слова моего ментора. У Идака́лиса имелось назидание на каждый случай.
«Зайцем управляют ноги. Они несут его, спасая жизнь. Они же заставляют его взвиться и пуститься наутёк, выдавая себя. Он труслив и импульсивен.
Лиса сидит в засаде. Её упорство обеспечивает ей пищу. Лиса контролирует свои эмоции. Поэтому именно лиса охотится на зайца, а никак не наоборот.
Будь, как лиса, и никогда, как заяц».
Новый собственник не смог вспомнить прошлых жильцов. Он купил квартиру через агентство и не задавал вопросов. Помогла Зинаида Львовна. Соседка. Я помнил её ещё бойкой старушкой. Сейчас же она с трудом передвигалась, но по-прежнему лучилась любопытством. Она сама открыла дверь, подслушивая мой диалог с владельцем родительской квартиры.
Возможно, соседка узнала меня. Её взгляд слишком резко сменился с подозрительного до жалостливого. Она не задала мне ни одного вопроса. Уж не знаю, чего ей это стоило. Лишь рассказала всё, что смогла вспомнить.
Отца не стало через полгода после моего исчезновения. Подвело сердце. Мама ненамного пережила его. Их похоронили вместе. Зинаида Львовна не знала, куда переехала Леся. Моя сестра.
Я не мог не посетить их могилы.
Во рту ворочалась масса густого и горького пепла. По крайней мере, так мне казалось. Кладбище выглядело заброшенным и забытым. Оно не имело ничего общего с захоронением дворфов — Подземного Престола.
Там аккуратные ряды гранитных плит были украшены гравировкой с изображением инструментов, которыми при жизни владел покойный. Будь это кирка, кузнечный молот или секира. Каждого помнили прежде всего, как мастера. Как ремесленника, который упорным трудом добывал пропитание себе и своей семье. В рядах каменных плит виделась заслуженная благодарная память.
Это кладбище мало походило и на Заповедную Чащу, где лежали эльфы — предки Седонии. Однажды она водила меня туда, показывая раскидистый мэллорн, который вырос на могиле её матери. Там царила грусть, но грусть светлая, словно покойные смотрели сквозь кроны на своих далёких потомков и шелестели что-то успокаивающее и обнадёживающее. В деревьях чувствовалась преемственность поколений.
На могиле моих родителей не росло ничего. Погнутые чёрные ограды, как клетки тюремных камер, чертили землю на небольшие участки. Буквы на простой деревянной табличке давно стёрлись и мне с трудом удалось отыскать могилу. Пришлось ориентироваться больше по памяти. Сюда отец водил меня, когда наступала годовщина смерти бабушки и дедушки. Они лежали поблизости.
Недалеко от ограды нашлась старая выцветшая скамейка. На неё я и сел, думая о тех, кого больше никогда не увижу.
При мысли об отце я всегда вспоминал две вещи.
Первое, его неиссякаемую любовь к рыбалке. До того, как родилась Леська мы частенько вставали в предрассветную рань и ехали на электричке куда-нибудь за город. Шли по ещё мокрой траве, нагруженные всевозможным скарбом, и вдыхали прохладный воздух. А потом сидели часами на берегу озёр и рек. Обычно молчали. Изредка говорили о моей учёбе или планах на жизнь.
И второе, его безграничное уважение к моему выбору, каким бы он ни был. На одной из таких рыбалок я сказал, что хочу перевестись в Школу изобразительных искусств. Другой бы отец на его месте вспылил или начал меня отговаривать. Сказал, что я совершаю ошибку и вообще, почему бы не заняться боксом или футболом? Вместо этого он подробно расспросил меня, чем продиктовано такое решение? Как я пришёл к нему? Что планирую делать дальше? В какой ВУЗ поступать и на кого учиться? Кем однажды работать?
Да, он всегда вёл себя со мной, как со свободным дееспособным человеком, а не безмозглым ребёнком.
Отец был немногословным человеком. Крепким, как скала. Внимательным. Порядочным.
И мне будет его не хватать.
В противовес ему, мама приносила с собой шум и лёгкий хаос. Была говорливой и очень смешливой. Двух более разных людей было не сыскать во всём мире. Однако она источала неподдельную любовь и дарила её всем щедрой рукой. Членам семьи. Друзьям. Соседям. Дворовым животным.
Она проявляла заботу о каждом, не прося ничего взамен. Каждый, приходящий в наш дом, чувствовал себя желанным гостем. Я запомнил её улыбку, морщинки в уголках глаз и грудной смех.
Мне будет не хватать её, покуда я жив.
Леся пошла в неё. Росла озорной и очень громкой, и в то же время, такой же отзывчивой и добросердечной. Очень долго она не выговаривала букву «Р», и я хохотал до слёз, слушая её торопливую скомканную речь. Простой пересказ школьных будней веселил меня, как не могла никакая комедия.
Мысли о трёх самых близких мне людях поддерживали меня в Ниаттисе, когда становилось особенно тяжело. Когда мы теряли друзей и союзников. В самом начале моего пути, там, я верил, что однажды вернусь домой. Ближе к середине военной компании я обрёл новой дом, почувствовал себя на своём месте. Поверил, что смогу построить в Ниаттисе новую жизнь с Седонией. Её смерть лишила все эти планы смысла. Тогда-то и проснулось в душе уже погасшее желание вернуться на Землю и вновь увидеть свою семью.
А сейчас…
Сейчас, разглядывая заметённую осенней листвой могилу, я осознал, что кроме сестры у меня теперь никого не осталось. Как я и боялся, моё долгое отсутствие, словно камень, пустило круги по воде. И для кого-то они оказались девятым валом.
— Ну что тут у нас? — Никитин затянулся сигаретой и подошёл к телам, лежащим возле пустыря.
Серая рассветная хмарь не желала уступать. Темнота медленно уползала в своё логово, оставляя подарки дневным жителям. Один из таких и обнаружил участковый, приехавший по вызову жителя ближайшего дома.
— Слышь, Жулебинский Макконахи, — криминалист Гнедков устало растёр бледное лицо, на котором выделялись только красные глаза с полопавшимися сосудами, — сворачивай свои замашки! Хочешь, сам участкового расспрашивай.
Он не отвлекался от фотографирования уже подмёрзших тел и отпечатков обуви. Кровавая наледь сковала землю, и любое касание заставляло её трескаться.
— Пил? — принюхался Никитин, рассматривая сизый нос коллеги.
— Ну чё ты начинаешь… — отвёл взгляд Гнедков. — Четыре жмура. Наркоши. Похоже, разборки какие-то. Раны колото-резаные и рубленые. Топор? Мачете? Пока не могу установить. Один, похоже с переломом основания черепа. Скажу позже. Повреждений на коже нет, так что не огрели его по башке. Скорее всего сломали о какой-то упор. Плечо? Локоть? В любом случае, подозреваемый такой же здоровый, как этот хер.