Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли (СИ) - Сергеева Александра Александровна. Страница 21

— Не спится тебе, — вздохнув, укорила Юлька неугомонную нечисть. — И что, скажи на милость, ты забыла в вентиляции? Надеюсь, ты не вьёшь там гнездо? Не хватало ещё распространить эту заразу на весь город.

Ящерка выслушала её невозмутимо и даже, кажется, равнодушно. Развернулась и уставилась в зеркало. Вот Юлькино отражение её заинтересовало куда больше. Она буквально прилипла к зеркальной поверхности в районе отражённого лица с фонарём. Принялась ползать по нему сонной мухой — такое ощущение, что считая шаги.

Юлька чуть сдвинулась — ящерка догнала улизнувшее лицо. Качнулась в другую сторону — тот же эффект.

— А, ну тебя! — весело хмыкнув, совсем исчезла она из зеркала.

Ящерка резко обернулась к ней и надулась. Её тёмные глазки вновь побелели.

— Бесись, сколько влезет, — пожала Юлька плечами, немного злорадствуя, что сумела досадить безжалостной липучке.

И включила воду: нужно, наконец, вымыться. А после прокрасться на кухню и чего-нибудь пожевать. Всё-таки осталась без ужина.

Утро субботы прошло во всеобщем унылом созерцании последствий её вчерашнего ночного приключения. Ладно бы просто пялились на невообразимо живописный кровоподтёк, залепивший чуть ли не пол лица. Так ещё насторожённо следили за повадками чокнутой — которую, между прочим, лопатой не убьёшь.

Правда, на ней опробовали не железную лопату — облегчённый осовремененный вариант из пластика. Да и длинноухая песцовая шапка Кирилла — в которой Юлька вырулила на двор — встала на защиту хозяйской сожительницы. Так что мифические трещины в черепе — чем пострадавшую пытались запугать — ничем не выдавали своего тлетворного влияния на здоровье.

Она маялась в поисках пятого угла, слоняясь по всему трёхэтажному дому. Огромному и жутко неуютному: живёшь, как на пустом вокзале. Где трое его жильцов, при желании, могли бы не встречаться целый день. Но сегодня, как по заказу, Юлька то и дело натыкалась на Ирму Генриховну, Кирилла, Платоныча. Даже на водителя Алексея — у того, между прочим, нынче тоже выходной.

Возникало подозрение, что старушка вчера лазила на крышу и следила за её прогулкой. За гонками с «клетчатым» зомби и за борьбой с «пиджачным». Иначе, как объяснить повышенное внимание, если инцидент с лопатой считался исчерпанным?

Больше всего вымораживали взглядики, что ощупывали её миноискателями. В принципе, оправданно, хотя об этом знала она одна. Кирилл не в счёт: не поверил, значит, ничего и не было. Так, женские фантазии! На почве усталости и тлетворного воздействия художественной литературы, перенапичканной фэнтези.

В связи с чем, на повестку дня было вынесено предложение по урегулированию ситуации. В холле второго этажа, где Юльку зажали в угол.

— Мы едем на Ольхон, — объявил Кирилл, как о деле решённом.

При этом его руки на плечах казались пудовыми. А взгляд чересчур изучающим. Она подумала-подумала и поблагодарила:

— Идея замечательная, но не сегодня.

— Почему? — ничуть не удивился он. — Ты же обожаешь там гулять.

— Я гуляю там, когда обожаю это делать, — внесла поправку Юлька. — На Ольхоне хорошо, когда сердце просит. Когда на душе слишком тревожно, или наоборот слишком спокойно. А сегодня ни то, ни сё. И вообще никак. Ни желаний, ни чувств.

— Ты не будешь весь день слоняться из угла в угол, — предъявил Кирилл ожидаемый ультиматум, облапив её голову. — С видом мартышки, попавшей в невесомость. Тебе это не на пользу. А меня выбивает из колеи. Терпеть не могу, когда не могу помочь, — объяснял он законность своих требований, шерудя пальцами в волосах.

Юлька привычно млела, расслабляясь в его настойчиво ласковых руках. Тело вот-вот ухнет в омут блаженной лакомой истомы. Паршивые мысли прыснут в стороны пугаными воробьями. Загаженная ими голова вмиг очистится до состояния восхитительно освободительного вакуума. Всё к чёрту и всех к чёрту! А Кирилл отнесёт её в спальню, дабы довершить начатое.

Обычно всё шло, как по маслу, даря ощущения, прежде неизведанные. К Даянчику она сроду не испытывала жгучей… да и любой другой страсти. Сошлись поневоле, ужились… как-то, особо не стараясь. Всё вышло само собой, будто должно было случиться лишь так и не иначе. Что называется: на роду написано. А с Кириллом ей начисто срывало крышу. Просто наваждение какое-то.

Было. Сейчас она никуда не ухнула, и голова осталась «при своих». Юлька даже не сразу заметила, что её кулаки упираются в грудь любимого мужчины. Толкают его прочь от себя, будто чужого мужика, бессовестно прижавшегося в автобусе.

Она подняла на Кирилла виноватые глаза, чувствуя себя законченной сволочью. Ни малейшего намёка на обиду в ответ: он смотрел с задумчивостью исследователя незнакомого прежде явления. Будто эксперимент с прогнозируемым результатом понесло не в ту сторону. Как, если бы Иван-царевич, поцеловав свою лягушку, обнаружил перед собой не красавицу, а прыщавого разносчика пиццы. Хотя царевич бы реально обалдел.

У Кирилла не та порода: этот оперативно констатирует факт просчёта и тут же выходит на уровень подготовки нового решения. Юльку поразила неуютная мысль: её же это восхищает… восхищало вот только-только. Куда же запропастилось такое незабываемое чувство?

Так же не бывает: было-было, и вдруг ни с того, ни с сего пропало. Для подобной «пропажи» нужно прожить бок о бок несколько лет. Да и то в определённых условиях. Как правило, не пытаясь урезонить свой эгоизм, зато научившись лихо качать права. Причём, взаимообразно.

А после хлопать друг на друга прозревшими глазами: и когда же с нами случилась этакая напасть? И зачем мы всё ещё вместе? И кто виноват? И что делать? И кто начнёт делать первым?

— Боишься, что и я свихнусь? — мягко поинтересовался Кирилл, насильно прижав её к себе. — Нападу, как Платоныч?

Его сердце колотилось в её тело, будто в запертую дверь. Будто требовало её отворить и больше от него не запираться. А Юлькино сердце — эгоистичная злыдня — изо всех сил не желало отпирать свою дверку. Затаилось за ней и терпеливо ожидало, покуда упорный домагатель не уберётся восвояси. И не оставит его в покое. Что за напасть?!

— Не знаю, — промямлила Юлька в его футболку, категорически не желая обсуждать ночной инцидент во дворе.

— Ты думаешь, что и это было неслучайно? — настаивал Кирилл, давя на её склонённую макушку подбородком.

А на психику своим неистребимым стремлением «возглавлять» и «подавлять».

— Я не помню. Задумалась и не заметила, — нашлась Юлька.

Тут не подкопаешься: задумываться она горазда — с разной степенью травматизма. Однако соскочить с неприятной темы возможно, лишь уведя мысли Кирилла в абсолютно другую сторону — хоть в космонавтику. Хотя гораздо проще и эффективней в сторону удовлетворения её женских потребностей — даже несуществующих.

— Не помнишь? — мягко сыронизировал он. — Или не хочешь говорить?

— Или не хочу говорить, или одно из двух, — отшутилась она.

— Если хочешь во всё разобраться, лучше не откладывать.

— Если хочешь меня выгулять, — упёрлась Юлька, не соскальзывая с отменно спокойного тона, — лучше не откладывать. А то вообще с места не сдвинусь. Запрусь в ванной и буду горевать до понедельника.

— Ладно, — пошёл на попятный Кирилл. — Куда направимся?

— Давай в «Бренд холл», — выдала она заготовленный ответ. — Давно собиралась кое-что купить, да руки не доходили.

Выбранный для шопинга объект в самом центре исторического центра Иркутска. С его путаными и перегруженными в выходные улицами. Там за рулём к женщине не попристаёшь — только и гляди в оба, дабы не «поцеловаться» с кем-нибудь из «участников движения».

— Это который на Большой Прешпектной? — хмыкнул Кирилл, отстранив её от себя и заглянув в лицо бесячьими глазами.

Он любил и хорошо знал свой родной город. Вплоть до того, как называлась до революции улица Карла Маркса. Когда и какой купец оснастил её масляными фонарями. И когда все деревянные дома на ней сгорели дотла, после чего появились новые: каменные, красивые и доныне живущие.