Поднять Титаник! - Касслер Клайв. Страница 34

— Господин Вогель, извините меня, но мне кажется, что вы не вполне понимаете всю серьезность ситуации. Мне бы не хотелось, скажу вам прямо, чтобы все это оказалось в конечном итоге ловким розыгрышем.

— Да, вы правы, я не понимаю серьезности ситуации, — резко парировал Вогель. — Положение создалось, прямо скажу, не вполне ординарное, только поверьте, адмирал, с моей стороны тут нет никакой шутки. Я не любитель подобного рода розыгрышей. Последние сутки я только тем и занимался, что приводил в божеский вид вашу находку, — он выложил рядом с корнетом канцелярскую папку. — Вот здесь мой отчет. Там фотографии, внешнее описание инструмента, каким тот был до восстановления, и там же — подробнейшее изложение всех моих восстановительных работ. Все, что я делал, шаг за шагом. Кроме того, я приложил несколько конвертов. Там — пробы патины и той грязи, которую я извлек из корнета. Также в одном из конвертов — фурнитура, которую пришлось заменить. Как видите, ничего не упустил из виду.

— Прошу меня простить, — сказал Сэндекер. — Я не специалист в таких вопросах, как вы знаете, однако еще вчера эта самая груба была старой и грязной, тогда как сегодня… Не могу поверить, что это один и тот же инструмент. — Сэндекер сделал паузу, переглянулся с Питтом. — Видите ли, дело в том, что мы…

— …знаем, что корнет находился на океанском дне многие годы, если не десятилетия, — продолжил Вогель за своего собеседника. — Я очень хорошо понимаю, к чему вы клоните, адмирал. И мне, признаюсь, тоже не совсем понятно, как корнет мог сохраниться столь хорошо, пробыв долгое время в соленой воде. Ранее мне доводилось восстанавливать инструменты, которые пролежали в соленой воде три, четыре, пять лет, и они оказывались в значительно худшем состоянии, чем этот корнет. В значительно худшем, адмирал. Но поскольку я не океанограф, то и не стану ломать голову над этой загадкой. Пускай уж специалисты разбираются, что к чему. Но вы еще не услышали главного. Я могу с точностью до одного дня сказать вам, сколько именно времени инструмент пролежал в океане. И как он туда попал.

Вогель подошел к столу и взял инструмент в руки. Повернув корнет раструбом вверх, мастер надел очки и принялся вслух читать:

— "Этот инструмент подарен Грэхаму Фарли в знак признательности за его выдающееся выступление и развлечение наших пассажиров — от благодарного руководства маршрута «Уайт Стар». — Вогель снял очки и торжественно улыбнулся адмиралу Сэндекеру. — Как только я прочитал про маршрут «Уайт Стар», я с утра пораньше звякнул одному из друзей и попросил его уточнить некоторые детали в Морском архиве. За полчаса до того, как я собирался уже выехать на встречу с вами, он перезвонил мне и… — Вогель замолчал, вытащил из кармана носовой платок и несмотря на нетерпение собравшихся преспокойно высморкался, аккуратно сложил платок, вернул его на прежнее место и лишь после совершения всех этих действий продолжил: — Такое, знаете, впечатление, что этот Грэхам Фарли пользовался на линии «Уайт Стар» очень большой известностью. На одном из тамошних лайнеров он три года кряду выступал как солирующий кларнетист. Корабль, насколько я сейчас припоминаю, назывался «Океаник». И вот когда компания построила новый лайнер, когда этот лайнер был только-только спущен со стапеля и отправился в свой первый рейс, компания собрала на борту всех самых лучших музыкантов, которые работали на кораблях «Уайт Стар». Из собранных исполнителей получился великолепнейший оркестр, самый лучший, можно сказать, плавучий оркестр в мире. Одним из первых получил приглашение Грэхам, что было вполне очевидно… Да, джентльмены, долго же этот корнет находился в океане, ничего не скажешь… На этом самом инструменте Грэхам Фарли играл утром, 15 апреля 1912 года, то есть в тот самый день, когда, говоря высоким штилем, волны океана поглотили «Титаник».

Реакция на последние слова Вогеля была резкой. Лицо Сэндекера выразило напряжение и одновременно невысказанный вопрос. Лицо Ганна сделалось жестким. Дирк Питт посмотрел на Вогеля с живейшим интересом. Тишина, воцарившаяся в кабинете адмирала, казалась концентрированной. Вогель преспокойно снял очки и положил их в нагрудный карман.

— «Титаник», — негромко произнес Сэндекер, и было такое чувство, что сам он испугался вылетевшего слова. — «Титаник» — повторил он, на этот раз таким тоном, каким мужчина произносит имя любимой женщины. — Это невероятно, — сказал он и посмотрел на Вогеля.

В глазах адмирала Вогель еще явственно различал тень недоверия, которое, однако, уступало место восторгу.

— И тем не менее, это именно так, — сказал Вогель. — Насколько я понимаю, капитан Ганн, этот инструмент был найден вами во время экспедиции на «Сапфо-1», так или нет?

— Да, мы обнаружили инструмент в самом конце нашей экспедиции.

— Что ж, значит, вы оказались на редкость удачливыми, капитан, вытащили, что называется, счастливый билетик. Жаль, вы не обнаружили сам «Титаник».

— Жаль, вы правы, — признал Ганн, отводя взгляд.

— И все-таки меня продолжает мучить мысль о том, почему корнет так хорошо сохранился. Никак не могу взять в толк, — сказал Сэндекер. — Ведь, по сути, металлическая труба, пролежала в соленой воде ни много, ни мало — семьдесят пять лет, а выглядит такой новенькой, что страшно брать в руки.

— Да, вы совершенно правы, нужно разобраться, почему латунь за все эти годы практически не коррозировала, — согласился Вогель. — Ладно бы еще сохранились бронзовые части, все-таки бронза не так быстро ржавеет. Но я обратил внимание на то, что великолепно, с учетом времени и среды, сохранились даже те детали инструмента, в которых было много железа. Вы только взгляните на мундштук, он же совершенно новенький.

Ганн приблизил лицо и посмотрел на корнет с таким видом, как будто речь шла не о трубе, а о Святом Граале.

— А играть на ней можно?

— Ну разумеется, — сказал Вогель. — Я более чем уверен, что на корнете можно замечательно играть.

— Вы сами не пробовали?

— Нет… Я сам не пробовал. — Вогель взял инструмент и легко пробежал пальцами по кнопкам. — До сего дня я опробировал всякий инструмент, который кто-либо из моих помощников или сам я восстановили. Проверял на чистоту звучания, поскольку для музыкального инструмента это главное. А этот корнет я не опробовал. Не могу.

— Не вполне вас понимаю, — сказал адмирал Сэндекер.

— Видите ли, дело в том, что этот корнет — своего рода памятник не особенно значимого, но очень отважного поступка. Поступок этот был совершен в тот самый момент, когда на море разворачивалась самая ужасная трагедия нашего столетия, — сказал Вогель. — Не нужно обладать большим и богатым воображением, чтобы представить себе, как Грэхам Фарли вместе с другими музыкантами вместо того, чтобы попытаться спастись, своей музыкой пытались успокоить мятущихся пассажиров «Титаника». Они, эти музыканты, до самого конца не прекращали играть, так и утонули вместе с кораблем. Так что в последние минуты перед тем, как утонуть этот корнет касался губ очень отважного музыканта. И я подумал, что всякий, кто теперь попытается исполнять на инструменте мелодию, окажется кем-то вроде святотатца. Так мне кажется…

Сэндекер внимательно смотрел на Вогеля, разглядывая лицо мастера столь напряженно, как будто бы видел впервые.

— «Осень», — чуть слышно, как бы говоря сам с собой, произнес Вогель. — Старинная мелодия под названием «Осень»… Это была последняя мелодия, которую Грэхам Фарли исполнил в своей жизни.

— А я слышал, что последней мелодией была «Я приближаюсь к Господу…» — негромко сказал Ганн.

— Это уже придумали после, — уверенно возразил Питт. — Последней, мелодией, прозвучавшей с палубы «Титаника» перед тем, как корабль погрузился в океан, была именно «Осень».

— Вы так уверенно говорите, как будто расследовали обстоятельства гибели «Титаника», — полувопросительно сказал Вогель.

— Этот удивительный корабль и его трагическая судьба чем-то сродни инфекции, — сказал Питт. — Если вы однажды заинтересовались этим, интерес останется с вами на всю жизнь.