Волчица (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 7

И только когда ее впихнули в комнату, и она едва удержалась на ногах — девушка поняла: это не сон! Это явь! Каким-то образом ее перебросило в чужой мир! Она ведь читала о таком в фантастике! Целыми днями ее слушала, а не поняла, что такое на самом деле бывает! Фантасты не врали! Они ЗНАЮТ!

И не будет никаких Черных властелинов, падающих к ногам красотки. Не будет принцев, в очередь становящихся, чтобы припасть губами к «заветному бутону». Сейчас ее разложат на столе, и будут насиловать грязными членами, собравшими заразу всего средневекового мира. И закончит Настя свои дни где-нибудь в грязном притоне, «украшенная» провалившимся от сифилиса носом, истекающая кровью из порванных внутренностей, худая и больная шлюха, истерзанная жестокими мужиками.

И тогда кровь поколений русских людей, не сдававшихся даже в самых безнадежных ситуациях взыграла в Насте, вскипела яростью благородной и бросила ее в бой. И пофиг, сколько перед ней противников — хоть одного, двух — да заберет с собой! И речь идет уже не о жизни — только о чести, и о том, что: «мы не рабы, рабы не мы!»

Тот, кто попытался залезть к ней в трусы — поплатился первым. Годами тренированная, сильная нога выстрелила вперед, и кряжистый крепыш впечатался в стену, как футбольный мяч. Потом — отлетели в стороны сбитые сильные руками волейболистки жирняк с улыбкой ожившей жабы, и этот…подонок в блестящей кольчуге, который привел ее к рабовладельцу.

Прыжок, и…вот она свобода! Еще немного, еще чуть-чуть!

Но тут мир погас. И очнулась она уже на столе — голая, с разведенными широко в стороны руками и ногами. Ноги развели так далеко, что получился практически поперечный шпагат. И это было настолько унизительно, настолько мерзко! Четверо мужчин стояли и смотрели туда, куда может смотреть только врач, да еще любимый человек, для которого Настя берегла свою девственность. Жабообразный раздвигал ей губы и что-то показывал второму, тому, что в кольчуге, и она догадывалась, что именно он хотел показать. Девственницы ценились гораздо выше обычных женщин. Настя это знала из фэнтези, а еще — из всяческих исторических книг. Так что она — ценный товар для этих уродов.

Толстяк как-то особо больно ее ухватил, дернул, и Настя, как ни крепилась, но не выдержала и застонала. Толстяк хохотнул, сказал что-то «кольчужному», отпустил ее, и эдак ласково-покровительственно похлопал по голому бедру. И это было похоже на то, как хозяин ласкает кошку или собаку. Затем что-то привлекло его внимание и он нахмурился. Протянул руку и дернул Настю за волосы на лобке — больно, так, что у Насти из глаз снова потекли слезы. Чуть с корнем не выдрал!

Настя подбривала зону бикини, но оставляла наверху неширокую длинную полоску. Большинство девчонок брили все налысо, но у Насти очень нежная кожа, и она старалась ее поберечь. И после бритья, и после шугаринга у нее вдруг вскакивали прыщи, и ей приходилось долго и мучительно их выводить. Дикое раздражение, и ничего не помогало. Лазер? Чепуха этот лазер — говорят, он действует только на брюнеток. В любом случае — Насте он ни черта не помогал. Так что брила она только там, где волосы могли вылезти из-под трусиков, да и не хотелось выглядеть перед девчонками селянкой, устроившей между ног «воронье гнездо». Небритый лобок у девчонок считался признаком провинциальности, и только Насте прощались такие причуды. Мол, выпендривается! «Я не такая как все!» Но она и была не такая как все, так что волосатый лобок укладывался в рамках ее имиджа.

И вот этому толстяку явно не понравилась ее интимная прическа, что и показал своими зверскими манипуляциями. Дальше он провел пальцами по ногам, довольно кивнул, но на лодыжках задержался. Настя знала, что ноги пора было брить, она и собиралась это сделать перед выходом в город. Не успела. И вот этот жабообразный заметил начинавшие расти волосы.

Потом пришел черед сосков. Подонок выкрутил сосок левой груди, сжав его сосискообразными пальцами, и снова Настя застонала, и слезы полились ручьем — больно! Она выругалась матом, забыв о всех правилах приличий, вбивавшихся семьей. Когда русского человека прижмет, он матерится так же, как и сантехник, облитый фонтаном дерьма, вырвавшемся из унитаза. И домашняя девочка, голой распятая на столе, в этом смысле совсем не исключение из правил. Материлась Настя самозабвенно, от души, желая толстяку трахнуть самого себя, да так, чтобы у него в заднице завелись такие же жабы, как и он сам. И рассказала, из какого отверстия он появился на свет, и кем были его уроды-родители.

Впрочем, толстяка ее выкрики только забавляли. Потому он уцепился за сосок правой груди, и крутил теперь оба соска, оттягивал, пока Настя вертелась на столе, выгибаясь, почти становясь на мостик от боли. Когда он отпустил, Настя посмотрела на груди, ожидая, что они залиты кровью, а сосков на месте нет, но слава богу — все было цело, и от экзекуции осталась только тупая, ноющая боль.

Толстяк снова хохотнул, и эдак ласково похлопал Настю между ног, сладострастно поглаживая кончиками пальцев. Потом приложил ладонь к носу, шумно втянул воздух и дал понюхать тому, что в кольчуге. И оба довольно улыбнулись и закивали, будто подтверждая сказанные слова.

Извраты поганые! — подумала Настя — Погодите, вот только развяжете, я до вас доберусь, мрази!

Но дергаться не стала, потому что поняла — ее беспомощные попытки освободиться вызывают у присутствующих только смех, а еще — распаляют похоть. Настя видела, как они облизывают взглядом ее тело, останавливая взгляд у нее между ног, и ее пробирала нервная дрожь. Настя понимала, что если ее сразу не изнасиловали, значит — готовят на продажу, значит ЭТО еще впереди, но…есть хоть мизерный, но шанс избежать насилия. Однако женское чутье ей говорило, что эти похотливые мрази близки к тому, чтобы наплевать на деньги и трахнуть ее прямо здесь, «не отходя от кассы).

Наконец, толстяк мотнул головой, будто отгоняя дурные мысли, и что-то резко сказал «кольчужному. Тот слабо улыбнулся, пожал плечами, вздохнул. И Настя украдкой вздохнула. Она поняла — изнасилование откладывается. Деньги перевесили все.

Затем все вышли из комнаты, закрыв за собой дверь, но Настю никто не попытался отвязать. Так она и лежала — раскоряченная в непристойной позе, залитая слезами ярости и отчаянья. Нет, Настя не оставила попыток освободиться — дергалась, натягивала путы, проверяя их на крепость, но ничего не помогало. Ноги в бедренных суставах начали ныть все больше, и это «нытье» перешло в боль. Растяжка у Насти была на уровне — она спокойно садилась на поперечный шпагат, переходила из поперечного в продольный, задирая ногу в балетном движении даже не помогала себе рукой — удерживая ее над головой. Давала знать танцевальная, считай балетная подготовка. Но…эта поза была неестественной, и суставы начали протестовать против такого грубого с собой обращения. И спина заныла — стол жесткий и холодный. Здесь, в этом чертовом бараке, было прохладно, как где-нибудь в глубоком погребе. Да еще похоже что Настя занозила себе спину, когда дергалась на столе в бесполезной попытке освободиться. Само собой, никто и не подумает ставить в рабскую каморку полированный стол. Хорошо хоть от коры очистили те доски, из которых его сколотили. И вообще — что касается условий содержания, это были просто-таки хоромы, если вспомнить, как содержат других, гораздо менее ценных рабов. Настя видела, в каком состоянии были те, кого вели мимо нее. Скелеты, а не люди! Непонятно, как душа в них еще удержалась.

Еще через минут пятнадцать у нее ныло все — суставы распяленных ног, плечи, спина, даже копчик, на котором она дергалась на столе, лодыжки, перетянутые повязками, затылок, по которому похоже что ее и приложили дубинкой. Настю подташнивало — видимо она получила микросотрясение мозга, не зря же ее отключило наповал.

Через час Насте уже хотелось выть, от боли и она с трудом сдерживалась от рыданий. Плевать на моральные страдания — ей было больно так, будто ее вывесили на кресте, как раба Спартака, пойманного легионерами. Да, такая казнь очень даже неприятна и без вбитых в ноги и руки гвоздей. Тебя просто притягивают к столбу, позволяя стоять на перекладине, и ты стоишь, изнемогая от боли в руках и ногах, пока не спятишь, или пока тебя не заберет милосердная смерть. Вот когда понимаешь, что укол копья в сердце от жалостливого легионера суть не зверство по отношению к осужденному, а благо, которое он подарил распятому преступнику.