Легенды рябинового леса (ЛП) - Вильденштейн Оливия. Страница 24

— Для тебя это имеет смысл?

— Да, имеет, — прошептала я. Холли была убита дымом рябины, а это означало, что я была права, полагая, что её убили, но ошибалась насчёт преступника.

— Кто такая Холли? — спросил он.

— Фейри, которая жила здесь.

— Я не знал её, с другой стороны, я не общаюсь ни с кем в Неверре. И я не возвращался на Землю уже два столетия.

Так как я стала очень тихой, он добавил:

— Кто-то убил её?

— Очевидно.

— Смерть от алинума ужасно болезненна. Как смерть от виты.

— Алинум?

Он грустно улыбнулся.

— Я забыл, что ты не говоришь на фаэли. Алинум — это рябиновое дерево.

Это объясняло рубцы на её лице и руках. Слёзы потекли по моим щекам. Борго поднял руку, но убрал её, когда увидел мою раскачивающуюся железную цепь. Мне казалось, что она душит меня, точно так же, как дым душил Холли. Я схватила её и сдёрнула, а затем так сильно швырнула на закопчённую испанскую плитку, что ожидала, что она разобьётся вдребезги, но она просто скользила, пока не упёрлась в стену.

Я вытерла слёзы.

— Она что-то значила для тебя, не так ли? — спросил он.

— Она была, — я сглотнула, — она была семьёй.

Его глаза расширились.

— Алинум не влияет на охотников.

— Холли не была охотницей.

— Это не влияет на людей.

— Она не была человеком.

— Твой род был… был фейри?

Я слишком тяжело дышала, чтобы ответить, слишком разгневанная тем, что только что обнаружила.

— Кто ты? — пробормотал он.

— И то, и другое.

— Оба? Ты имеешь в виду, что у фейри был ребёнок от охотника? — спросил он.

— Тэева… — сказала я, закрыв глаза, — женился на базаш. Её звали Адетт.

— Я помню Тэеву. Он был одним из добрых людей. Один из самых любопытных. Мы провели много времени вместе.

Я не только открыла глаза, но и широко раскрыла их.

— Ты произошла от него? — спросил он.

Мой телефон пискнул так громко, что мой пульс участился, а моя метка загорелась. Сообщение от Каджики:

"Я не вернусь сегодня вечером. Мне жаль. Я объясню".

Я зажала телефон между пальцами, а затем бросила записку на диван на самом видном месте, чтобы, когда он вернётся, это было первое, что он увидит.

— Он задерживается, — пробормотала я, сжимая фотографию моего предка в рамке.

Я прошла мимо Борго, больше не боясь его, хотя и оставила своё ожерелье.

Вернувшись домой, я раздумывала, стоит ли звонить Эйсу и извиняться. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что обвинила его. Возможно, он и был виновен в сговоре с Грегором, но Эйс не душил Холли. Охотники сделали это.

Я открыла окно текстового сообщения и набрала имя Каджики. "Я знаю всё". Я чуть не отправила его. В конце концов, я выключила свой телефон и поставила его на ночь. Я бы сказала ему об этом лично, а не текстовым сообщением.

В слабом свете лампы в ванной я заснула, глядя на спасённую фотографию Леи и Чатвы на моей тумбочке.

ГЛАВА 17. ПЕЩЕРА

Когда я проснулась, был уже полдень. Мои волосы прилипли ко лбу, а футболка была влажной от пота. Я открыла окно и поприветствовала прохладный ветерок. Положив руки на выступ, я посмотрела вниз на покрытое розами надгробие.

— Я сожалею о том, что они сделали с тобой, Холли. Мне жаль, что меня не было рядом, чтобы остановить их.

Планировали ли они это? Неужели Гвен сказала Каджике держать меня подальше? Не поэтому ли он сидел со мной, дружески обсуждая наших матерей? Было ли всё это просто уловкой? Я чувствовала себя грязной и использованной, точно так же, как чувствовала себя, когда Круз потребовал свой долг. Когда я стану достаточно сильной, чтобы помешать людям использовать меня?

Плеснув водой на лицо и завязав волосы в высокий хвост, я оделась в спортивную одежду, закрепила повязку на голом бицепсе, положила телефон внутрь и взяла наушники. Я собиралась отказаться от стрел из рябинового дерева, но, учитывая, что у меня больше не было железного ожерелья, я просунула одну между липучками повязки. Дартс был удобнее, чем бег с колокольчиками, прикреплёнными к леггинсам, окрашенным в фиолетовый и лаймовый цвета. Я съёжилась от необходимости носить их вне дома, но мои хорошие — то есть чёрные — леггинсы были в стирке.

Неважно. Они послужат своей цели.

— Папа! — крикнула я, вприпрыжку спускаясь по лестнице. За одну ночь моя сдерживаемая ярость и чувство вины превратились в энергию.

— Я здесь.

Он смотрел баскетбольный матч по телевизору.

— Я собираюсь на пробежку.

— Иди. Хочешь после пообедать у Би?

— Да. Я встречу тебя там, — я вставила наушники в уши и включила плейлист тренировок.

Я давно не бегала, я имею в виду, в качестве тренировки. Мои ноги волочились, как будто я пристегнула гантели к лодыжкам, а лёгкие жгло, как будто их тёрли об измельчитель сыра. Мои конечности горели к тому времени, как я добралась до маленькой хижины, в которой Гвенельда держала Джимми в заложниках. Воспоминание заставило меня бежать быстрее. От этого моя V-образная метка заискрилась, или, возможно, это был мой учащённый пульс.

Лес блестел на солнце. Снег полностью растаял, оставив землю более мягкой и рыхлой. Она налипала на кроссовки, но я продолжала бежать. Я направилась по знакомой тропинке, которая вела к озеру в форме цветной капусты, по которому я каталась в разгар зимы. Мы с мамой ездили туда прошлой зимой. В канун Рождества мы взяли термос с горячим шоколадом и отправились на озеро. В тот день мы многое обсудили. Большинство из тем тривиальны, как моя общественная жизнь. Мама беспокоилась, что я зарываюсь в домашнюю работу и не встречаюсь с людьми.

"Мы гордимся тобой, дорогая, но не забывай веселиться", — сказала она мне. — "Встречаться с людьми".

"Мне весело, и я встречаюсь с людьми".

"Тогда почему бы тебе не пригласить кого-нибудь в гости? Твоим друзьям мы всегда рады".

"Потому что мы живём над кладбищем, мама. Никто не хочет проводить свой отдых на кладбище".

Я вздрогнула, когда мой разум прокрутил это воспоминание.

Это была ложь. Никто из друзей не навещал меня, потому что я не хотела, чтобы они видели, где я живу. Я была смущена этим. Смущёна работой моих родителей. Хотя мама ничего не сказала, я вспомнила, как от горя у неё сморщился лоб.

Я заставила её почувствовать себя виноватой.

Я была ужасной дочерью.

Пот стекал по шее и ключицам, капал в ложбинку на груди. Рука была в огне. Я ожидала, что скоро почувствую запах горящей плоти, но, к счастью, огонь был заперт в метке. Я побежала быстрее, сильнее, как будто всё ещё был способ наверстать упущенное в тот день, несколько месяцев назад. Умолять маму о прощении или просто сказать ей, как сильно я её любила.

Фейри, охотники и магия населяли этот мир, так почему же здесь не могло быть призраков?

Я повернула направо, пригибаясь, чтобы пройти под толстой ветвью кривого можжевелового дерева. В тот день я нырнула вместе с мамой, когда она только что прошла под ним. Она пошутила, что в кои-то веки вертикальный вызов пошёл ей на пользу.

Мои колени работали под новую песню Шакиры, удлиняя мои шаги, укрепляя икры. Я чувствовала себя сильной. Возможно, это была неправда.

Я проложила тропинку вдоль берега озера. Жёлтые тростники гнулись и раскачивались, когда я проходила мимо них, как будто разминаясь после суровой зимы, похоронившей Роуэн. Я прыгала вдоль мерцающей воды, сквозь облака зарождающейся мошки, и кружила вокруг одноэтажного дома из бирюзовой вагонки с большими окнами и шиферной черепицей, единственной собственности в этом районе с частным понтоном. Я мечтала жить в этом доме, когда была маленькой. Я рассказывала своим родителям каждый раз, когда мы проезжали мимо него, надеясь, что они обменяют кладбище на эту жемчужину на берегу озера. Теперь дом казался маленьким и заброшенным. Не то, чтобы я любила свой дом на кладбище, но это был дом. Единственный дом, который знала моя мать. Возможно, когда-нибудь у меня будет другой дом. Однажды мне больше не нужно будет нянчиться со спящими охотниками.